Кэтлин Уинзор - Любовники
— Мне ужасно не хочется уходить, — призналась она Джасинте.
— А мне ужасно не хочется, чтобы ты уходила от меня.
Но Джасинта понимала: истинной причиной такой спешки было опасение, что, если Шерри останется у дочери, неожиданно может прийти он. И было беспредельно жаль мать, ее панический ужас перед ним мог вызвать только сочувствие. Джасинту печалило, что Шерри совершенно неспособна скрыть своего чувства. Куда делись гордые манеры этой незаурядной женщины? Джасинте казалось, что кто-то грубо насмехается над тем, что было самым существенным для душевного состояния Шерри — над ее радостными и импульсивными поступками, которые Джасинта ценила, как ничто другое на свете. И видеть эти восхитительные качества буквально втоптанными в грязь было воистину мучительно. Джасинта чувствовала себя так, словно в ее груди застрял огромный ком, состоящий из одной боли.
«Я должна найти способ заставить Шерри почувствовать, что со мной она в безопасности. Я должна каким-то образом убедить ее, что не поддамся никаким соблазнам и искушениям. Я должна вернуть ей чувство собственного достоинства — по крайней мере как я его понимаю».
Наверное, с другой женщиной Шерри было бы проще. «Да, будь на моем месте другая, она переносила бы все намного легче. Это только ко мне она ощущает такую нестерпимую ревность».
Сейчас обе женщины были в капотах, просторных, свободных и мягких; словно пенились вышитые и украшенные лентами нижние юбки. Они разговаривали друг с другом, стоя напротив зеркала, а сами тем временем, подняв руки, вынимали булавки, гребни и перья из причесок, бросая все это на туалетный столик, который Джасинта заставила множеством хрустальных флакончиков, фарфоровых баночек, наполненных ароматными маслами и духами, лосьонами и помадами. Среди них лежали подушечки, сделанные в форме сердец, лебедей и гитар, вышитые хрустальным бисером и ощетинившиеся бриллиантовыми булавками. Вокруг горели лампы, давая комнате мягкий полусвет; плотные шторы были задернуты, в камине потрескивали поленья, в комнате было так тепло и уютно, что она напоминала тихую, спокойную гавань. Восхитительное убежище!
Безусловно, здесь им не грозило грубое вторжение в их общество. Любая угроза казалась им плодом воображения.
Встречались ли они с ним на самом деле и подвергались ли воздействию его неутомимой злобной энергии?
Конечно, нет!
Комната оказалась тем местом, где они могли тихо и мирно беседовать наедине, изящно жестикулируя, словно исполняя какие-то удивительные балетные па; они смотрели в зеркало, улыбались, восхищались своим отражением, и обе испытывали одинаковое наслаждение собой и своей собеседницей.
У обеих женщин были восхитительные волосы, ниспадавшие на спину до самой талии, у Джасинты — сверкающие черные, волнистые и завивающиеся на концах, у Шерри — красно-коричневые, напоминающие отполированное красное дерево. Глаза у них одинаковые — огромные, черные, казалось, они излучают волнующее сияние. Губы — мягкие, розовые, налитые свежестью. Они были очень похожи друг на друга и в то же время очень разные. Ибо если Шерри отличалась веселой непредсказуемостью в поступках и в манерах, Джасинта, напротив, обладала неподдельной гордостью и достоинством, вследствие чего часто производила на окружающих весьма серьезное впечатление.
— Послушай, дорогая, — ласково проговорила Шерри. — Сядь-ка, и я расчешу тебе волосы, как делала это прежде. Помнишь? Правда, это было так давно…
Джасинта уселась на небольшой фиолетовый диванчик, сложенный из двух примыкающих друг к другу изящных кресел, обитых ярким алым плюшем, с вырезанными на них розами и виноградными лозами. Она откинула голову назад, и Шерри медленными, ритмичными движениями начала тщательно расчесывать роскошные волосы. Несколько минут Джасинта сидела с закрытыми глазами, изо всех сил стараясь не разрыдаться, настолько это казалось ей трогательным. Ибо теперь они с Шерри были снова вместе, и Джасинта все сильнее ощущала пустоту лет, проведенных без материнской нежности и любви.
Неожиданно она вздрогнула всем телом, но потом с извиняющейся улыбкой посмотрела на мать.
— Мне сейчас почему-то вспомнился отец. Кажется, я по-прежнему боюсь его. А знаешь, он постоянно заботился о том, чтобы я не заболела чахоткой. Он беспокоился об этом всю мою жизнь, и, если я подхватывала небольшую простуду после дождя или сквозняка, к нам в дом беспрестанно приходили врачи. Один за другим… По-моему, в конце концов он сумел внушить себе, что ты действительно умерла от чахотки.
— Каков лицемер! — презрительно воскликнула Шерри. — Надеюсь, он не умрет до глубокой старости. Представь себе, каким утомительным покажется ему здешнее времяпровождение, когда он попадет сюда дряхлым старцем! — Они тут же весело рассмеялись, а потом Шерри предложила: — Давай наметим какие-нибудь планы на будущее. Поговорим о том, чем мы будем здесь заниматься.
— Давай! — радостно согласилась Джасинта, хлопая ладошками по коленям, словно маленькая девочка. Потом села прямо, скрестив ноги. — Действительно, займемся планами.
— Знаешь, здесь самое живописное место, какое только можно вообразить. Мы можем взять экипаж, свой, личный, или сесть в дилижанс, где с нами будут и другие люди — если ты, конечно, захочешь, — и кататься повсюду, где душе угодно. Я почти ничего не видела, поскольку просто-напросто еще ни разу не выезжала осматривать окрестности.
— Ни разу? В течение двадцати лет? — удивилась Джасинта.
— Здесь время бежит очень быстро. И оно пролетело, прежде чем я успела понять это. Вообще-то мне постоянно хотелось побродить вокруг. И тут появляешься ты. Наверное, мы смогли бы переночевать на открытом воздухе, разбив лагерь. Это было бы так мило, тебе не кажется?
— Но ведь это, должно быть, очень опасно. Медведи, пантеры, дикие индейцы. Неужели ты не боишься?
— Наверное… Что ж, тогда можно устроить вечеринку. Веселую вечеринку, с гостями! Да, конечно! Вот так мы и поступим!
Они продолжали беседовать, планируя, как заполнят свои альбомы самыми красивыми видами, какие им только встретятся (как поступала каждая из них во время своего путешествия по Европе); они радостно обсуждали, как будут собирать гербарий из цветов. Буквально за несколько минут у них уже было готово множество удивительных проектов.
— Мы будем так счастливы! — проговорила Джасинта радостно.
— Время станет просто пролетать мимо!
— А теперь… — Джасинта поднялась со своего места. — Наступила моя очередь расчесывать тебе волосы.
— Я только сбегаю к себе за моим гребешком. Это не займет и минуты…
И Шерри легкими, воздушными шагами устремилась к двери. Перед тем как выйти в коридор, она поцеловала у Джасинты кончики пальцев. В тот самый момент, когда Шерри исчезла за дверью, Джасинта неожиданно услышала за спиной какой-то звук и почувствовала, как в комнату ворвался холодный воздух. Она мгновенно развернулась кругом, и по ее телу от ужаса пробежали мурашки. В животе появилось такое ощущение, словно там находился теперь литой металлический шар.
В полу, прямо у ее ног, распахнулась дверца, и она увидела, что снизу на нее смотрит возница Грант. Он ухмылялся прямо ей в лицо.
Джасинта воззрилась на него так, будто неожиданно наступила на гремучую змею. Он схватил ее за лодыжку.
— Быстрее! Поторопись, пока она не вернулась!
— Отпусти меня! — завопила Джасинта, неистово вырываясь, в ожидании прихода Шерри. — Я закричу!
— А я сверну тебе твою проклятую шею! — пригрозил Грант.
И он дернул ее так резко и грубо, что она чуть не упала на пол. Когда Грант снова собрался схватить ее, она сочла за благо быстрее спуститься вниз по лестнице, все еще надеясь, что сейчас вернется Шерри и спасет ее, но не прошло и пяти секунд, как возница опять с такой силой толкнул ее, что она ударилась о стену, и дверь с грохотом захлопнулась над их головами.
Джасинта съежилась у стены и, содрогаясь от страха всем телом, смотрела на возницу. На верхней ступеньке лестницы он оставил фонарь, и можно было разглядеть узкую деревянную лестницу, очень похожую на ту, что вела в подвал их дома, когда она была ребенком.
Сейчас до нее доносился голос Шерри, который жалобно звал ее:
— Джасинта! Джасинта! Вернись! Джасинта! — Голос матери превратился в горестное завывание, а потом Джасинта услышала, как Шерри зарыдала.
Джасинта открыла было рот, чтобы откликнуться, но Грант с размаху ударил ее по лицу, вцепился железными пальцами в плечо, а коленом ударил чуть ниже спины.
— А ну, спускайся вниз, да поживее! — приказал он.
Она оглянулась, увидела его лицо, искаженное от ярости и ненависти, и, подобрав юбки, стала быстро спускаться. Но даже теперь он грубо толкнул ее в спину, из-за чего последние несколько ступенек она просто пролетела, широко расставив руки, чтобы не упасть. Стало снова слышно, как Шерри зовет ее, а потом Грант схватил ее за запястье, взял фонарь и устремился вместе с ней по извилистому узкому коридору, похоже, выдолбленному в камне очень глубоко под землей. Воздух вокруг был очень холодный и влажный.
