Катажина Грохоля - Трепет крыльев
— О, как это ужасно выглядит, — сказал доктор. Я охнула, когда он осторожно прикоснулся к моей руке. — Сначала надо сделать рентген, — и он начал выписывать направление, а потом поднял на меня свои серые глаза и спросил: — Как это произошло?
— Я поскользнулась и ударилась о смеситель, — ответила я, не моргнув глазом.
Мой муж сидел вместе со мной в кабинете, потупив взор. Услышав это, он поднял на меня свои карие глаза.
У него был взгляд до смерти избитой собаки.
Когда мы вернулись домой, я с рукой в гипсе и с больничным листом на девять дней — пока, а потом, пожалуйста, обратитесь к семейному доктору, — к несчастью, это была правая рука, села на диван в большой комнате. Я сидела, уставившись в одну точку, и ничего не чувствовала: ни боли — мне сделали два укола перед тем, как наложили гипс, — ни грусти, ни страха. Я не чувствовала ничего.
— Сделать тебе чаю? — спросил мой муж. Давненько он мне такого не предлагал.
— Нет, спасибо, — сказала я, потому что мне не хотелось пить.
Мне не хотелось есть, не хотелось пить. Мне не хотелось жить.
Несмотря на это, он принес из кухни кружку горячего чая, в котором плавали два ломтика лимона: я люблю чай с лимоном.
— Спасибо, — сказала я.
— Хочешь что-нибудь посмотреть? — спросил он.
— Нет, спасибо.
— Может, ты хочешь лечь? — спросил он.
— Да, я прилягу, — согласилась я, поставила кружку и пошла в ванную.
— Помочь тебе? — спросил он из-за двери.
Он не вошел, хотя я никогда не запираюсь в ванной, его это раздражает (От меня запираешься? Ведь здесь никого больше нет!), поэтому я никогда не задвигаю щеколду.
— Нет, спасибо, — сказала я.
Когда помогаешь себе только одной рукой, трудно раздеться, умыться, надеть пижаму.
Когда я легла в постель, я была спокойна.
Он вошел в спальню тихо, деликатно.
— Может, съешь яблоко? — Он протянул мне порезанное яблоко на тарелке.
— Спасибо, — сказала я и сама не заметила, как заснула.
Разбудили меня чьи-то рыдания. Я открыла глаза и попыталась вспомнить, что случилось. Рука болела, и я ощутила дискомфорт. Я всегда сплю на животе, а сейчас не могла. Рядом со мной было пусто. Когда глаза привыкли к темноте, я увидела, что он стоит на коленях с моей стороны кровати, упершись в нее головой, и что это он плачет.
Я зажгла ночник, он наклонил голову еще ниже, уткнулся лицом в простыню.
И оттуда донеслись слова — совсем другие, не те, что я слышала на протяжении последних нескольких лет, и они обволакивали меня.
— Прости меня, прости меня, я не знаю, что за бес в меня вселился. Я сделаю все, только не уходи, прости, дорогая… Я сам не понимаю, что со мной происходит, ведь я не хочу тебя обижать, я люблю тебя больше всего на свете… Я буду лечиться, ты для меня все, как я мог поднять на тебя руку… Не понимаю, я действительно не понимаю, как это случилось…
Это звучало: «ействитеэ-э-э… непонима-а-аю».
Он утирал тыльной стороной ладони лицо, он и вправду рыдал.
Я впервые увидела его плачущим и поняла: что-то изменилось.
— Когда ты сказала, что оступилась и ударилась… в душе, а ведь ты могла сказать правду… Поверь мне, я предпочел бы отрезать себе руку, чем обидеть тебя… Ханя, посмотри на меня… Клянусь Богом, я изменюсь, я искуплю свою вину, я буду другим, только дай мне шанс, умоляю…
Я видела его лицо и глаза — он не врал.
Меня охватило счастье.
Видно, надо достичь крайней точки, чтобы прервать полосу неудач.
Я подала ему руку, здоровую. Он схватил ее, как утопающий хватается за соломинку, и уткнулся лицом в мою ладонь.
— Я был слеп, я был дураком, любимая, моя любимая, — шептал он в мою ладонь. — Ты никогда не пожалеешь об этом.
А я понимала, что в данный момент, сегодня, я, несомненно, не могу его оттолкнуть, потому что не приговаривают же человека к смерти из-за одной ошибки.
Никто никогда не был со мной так добр, как он после этого.
На следующий день он отпросился с работы, пришел домой с огромным букетом роз, бледно-розовых, и с коробочкой суши, чтобы я не беспокоилась из-за обеда.
Он положил розы на черную столешницу. Я повернулась к нему: у него были темные круги под глазами и тот самый взгляд побитой собаки. Он робко протянул мне коробку из японского ресторана.
Я слабо улыбнулась.
Он нежно обнял меня. Поцеловал в волосы, я почувствовала это, хотя волосы ничего не ощущают.
— Садись, — сказал он, — с сегодняшнего дня ты моя принцесса, а я — твой слуга.
Я не хотела, чтобы у меня был слуга, я хотела иметь мужа, хорошего мужа.
— Я хочу иметь мужа, — сказала я, впервые за многие месяцы, то, что думала.
— Теперь он у тебя будет, — ответил он серьезно и пододвинул мне стул. — Если ты мне позволишь, если простишь меня…
Я молчала.
Он достал посуду и впервые сам накрыл на стол.
Я люблю суши, он знал об этом и раньше. Как мило, что он это вспомнил. Мы ели в молчании, я смотрела на его усталое, безобидное лицо и видела, что он старается, что он делает все, что было в его силах.
После обеда мы сели на диван. Он был очень серьезен. Достал из кармана маленькую коробочку.
— Я хочу, чтобы ты знала: я все осознал. Кроме тебя и моей любви к тебе все остальное неважно. Извини, я знаю: за то, что я сделал… — Голос у него сорвался, и я снова увидела мужчину из прошлого — светлого, хорошего и исполненного надежды на будущее. — Если ты дашь мне еще один шанс, жизнью клянусь, ты не пожалеешь…
И он посмотрел на меня, как будто искал помощи, да, помощи — у меня.
Он деликатно приблизил мое лицо к своему, и я впервые за многие месяцы ощутила сладкий вкус настоящего поцелуя, полного нежности и ласки.
Видно, плохое должно происходить, потому что ему на смену приходит замечательное.
— Ты простишь меня, правда? — сколько надежды было в его голосе.
Я погладила его по щеке.
Все можно начать с начала. Всегда.
Он поцеловал меня в ямочку на ладошке, так чувственно, что я растаяла.
А потом протянул мне коробочку.
Там лежало распрекраснейшее колечко в мире. Такое, о каком я мечтала, какого мне никогда еще не дарили.
— В знак того, что прошлое забыто, — сказал он и надел мне кольцо на палец. — Никогда его не снимай.
Я смотрела на свою руку.
— Тебе никогда не придется его снимать, — добавил он тихо.
— Знаешь, у меня сейчас такое чувство, словно кто-то сдвинул камень, который меня придавил, — так мне тебя не хватало, — говорил он и играл моими волосами. Я лежала, положив голову ему на колени, диск Барри Уайта рокотал басами. — Теперь я по-настоящему счастлив. А ты?
А мне было приятно чувствовать его пальцы в волосах, ласковые, как когда-то. Я уже забыла, что боялась за свои волосы. Вот и случилось чудо, надо было только немного потерпеть.
— Я люблю тебя, — сказал он, склоняясь к моему лицу.
— Я люблю тебя, — ответила я прежде, чем он меня поцеловал.
Я не напоминала, что он обещал куда-то пойти, что-то сделать, лечиться, — это было уже не нужно.
— Я знаю, ты хороший, — шептала я ночью, когда мы закончили заниматься любовью, и в этот раз мне было хорошо, как когда-то. — Я знаю, ты замечательный, я знаю, что теперь ты всегда будешь таким…
А он прижимался к моей подмышке, к моей руке без гипса и шептал:
— Благодаря тебе и ради тебя я хочу быть таким…
А я молилась, чтобы забеременеть.
Я приехала на работу с очередным больничным листом. Камила встретила меня на лестнице.
— Ты просто расцвела, Ханя, что же такое произошло?
— Я сломала руку, — ответила я и поняла: это самое лучшее, что случилось в моей жизни.
Когда я вернулась домой, мой муж стоял у мойки. С кастрюль на сушилке стекала вода. Я подошла к нему, он улыбнулся.
— Подгоревшую кастрюлю я тоже отчистил, — сказал он с гордостью.
— Отлично, — сказала я, — у меня не получилось.
Он вытер руки, закрутил кран. Отодвинул меня от себя.
— Что ты делаешь? — спросила я, стараясь успокоить трепет, который охватил меня.
— Я должен познать тебя заново, — сказал он. — Отдохни.
Я пошла в ванную и расплакалась от радости.
Он вошел за мной, увидел слезы, которых я на этот раз не стыдилась, обнял меня и прошептал:
— Спасибо, что ты есть…
— Как думаешь, ты можешь, будучи на больничном, поехать за границу? — спросил он меня спустя несколько дней.
Я взглянула на него, у него был лукавый взгляд, такой, как когда-то.
— Понятия не имею. Наверное, нет, я должна находиться в месте проживания, — сказала я. — Меня могут уволить с работы.
— Ну и пусть увольняют! — воскликнул он возбужденно и положил на столешницу какие-то бумаги. — Посмотри.
Я взглянула. «Happy Travel», было написано в путевке, приглашает нас в Египет, на Красное море.
