Шэрон Кендрик - Мщение или любовь
"Прошу Вас заметить, что я отвел Вам лучшую комнату в доме. Хотя Вы, конечно, можете и не согласиться со мной - что, по всей видимости, просто рок, Роми, - учитывая, что комната рядом с Вашей - моя! Но не берите ничего в свою невинную головку по этому поводу, поскольку между комнатами нет соединяющей их двери, а если бы и была, то я не совершил бы такую глупость, как ломиться к Вам в комнату среди ночи. Другое дело, если Вы меня пригласите..."
Письмо было подписано просто: "Доминик". Прочитав этот отвратительный образчик сарказма, Роми презрительно порвала записку на мелкие кусочки и выбросила их в корзину для бумаг. Распаковывая вещи, она кипела от возмущения: надо же, до чего может докатиться человек в своем самомнении и себялюбии! Неужели он вправду думает, что может вот так просто продолжить все с того места, где остановился столько лет назад? Она скорчила гримасу в зеркало. Приходится смотреть на вещи трезво: если он действительно так думает, разве она может его в этом винить? Развесив одежду в шкафу, Роми вновь спустилась вниз и представилась Джилли, отвечавшему за поставку блюд из ресторана. За чашкой чая и булочками с маслом они обсудили время всех предстоявших трапез. Потом Роми отыскала корзинку, садовые ножницы и вышла в сад, чтобы набрать цветов для украшения дома. Она как раз срезала одну из тех палевых роз, которые так понравились Трисс, когда услышала за спиной чьи-то шаги и позвякивание льда в бокалах. Каким-то шестым чувством Роми поняла, что Доминик вернулся. Она постаралась придать лицу нейтральное выражение, обернулась и увидела, что он направляется к ней, неся соблазнительного вида поднос с напитками. Роми приказала себе не реагировать, но это оказалось нелегко, особенно из-за того, что он был в черных джинсах, плотно обтягивавших его узкие бедра. Белая тенниска оттеняла легкий загар, который так подчеркивал красоту его мускулистых рук. Роми вдруг поразила мысль, что если он когда-нибудь останется без денег, то вполне может преуспеть на поприще мужского стриптиза! - Здравствуйте, Роми, - мягко сказал он, и в его голосе ей послышалось что-то похожее на чувственное звучание саксофона. - Знаете ли вы, что сегодня рекордно жаркий для июля день? Поэтому я решил угостить вас пимзом. - Я никогда не пью в середине дня, - чопорно сказала ему она. - Когда же вы вернулись? , - Это очень слабый пимз, в нем почти нет джина. - Он улыбался, проигнорировав ее вопрос. Поставив поднос на траву, он доверху налил бокал - мята, огурец, лимон, лед - и протянул ей. Устоять было невозможно. Роми ощутила, как струйка пота медленно стекает по глубокой ложбинке между грудями. - И похоже, что вам действительно жарко, - пробормотал он. Она взяла протянутый ей бокал и с чувством благодарности залпом выпила половину его содержимого. Доминик следил за ней блестящими глазами. - Неудивительно, что вы не пьете в середине дня! - сухо заметил он. Потому что если вы делаете это с такой энергией, то очень скоро примете позу "лежа на спине"! Щеки Роми жарко вспыхнули при этом намеке. Доминик однажды почти добился, oого, чтобы она приняла такую позу, - а ведь она была тогда трезва как стеклышко! - Вы что, стремитесь заработать дешевые очки в свою пользу? Он покачал темноволосой головой. - Вовсе нет. Я вышел, чтобы насладиться чудесным днем. - Он передвинулся так, чтобы на него не падали прямые солнечные лучи, туда, где буйно разросшаяся жимолость, усыпанная розовато-кремовыми, нежно пахнущими цветами, образовала нечто вроде тенистого свода. Опустившись на траву, он похлопал ладонью рядом с собой. - Идите сюда, посидите в холодке. Выпитый пимз, палящее солнце и вид этого невозможно притягательного человека с насмешливым лицом окончательно сломили Роми, и она не просто присоединилась к нему на лужайке, но устремилась к нему, на ходу спотыкаясь, и рухнула рядом с ним на траву. А потом замерла в ужасе от сознания, что больше всего боится и больше всего хочет одного - чтобы он обнял ее и поцеловал. Он же сидел себе и потягивал свой напиток. - Вам нравится ваша комната? - спросил он. Это напоминание о его возмутительном послании возродило решимость Роми не уступать ему до последнего. - Комната чудесная, - сухо ответила она. - Хотя расположение оставляет желать лучшего. Что же касается вашей записки... Его глаза мерцали мягким серебристым светом, когда он взглянул на нее поверх своего бокала. - Она вам не понравилась? - Мне не понравилось ваше предположение, что я захочу пригласить вас к себе! - Роми кипела от возмущения. - К себе в спальню! С задумчивым видом изучая ее, он долго молчал, и это молчание было почти мирным. - Знаете, Роми, вы иногда действительно ухитряетесь каким-то невероятным образом производить впечатление самой чистой и незапятнанной женщины... Хорошо, что Роми все-таки успела остановиться и не отпила из своего бокала - она бы обязательно поперхнулась. Дрожащей рукой Роми поставила бокал на траву, глаза ее стали темными, как горький шоколад, и вспыхнули гневным огнем. - А не дешевой шлюшки - вы это хотите сказать? - Вы, значит, такая и есть? - холодно спросил он. Еще немного, и она выплеснула бы остатки пимза ему в лицо. - Давайте уточним: это вы думаете, что я такая и есть. Не правда ли, Доминик? Он ответил не сразу, потому что был занят тем, что пальцем гонял по кругу веточку мяты у себя в бокале. Один из листиков торчал вертикально вверх, и Роми подумала: как похоже, что в бокале плавает кругами миниатюрная зеленая акула. Ужас! - В тот день вы не предоставили мне возможности составить о вас особенно высокое мнение, - наконец сказал он. - Когда я начал целовать вас, я никак не ожидал, что ситуация полностью выйдет из-под контроля. У Роми от стыда перехватило горло. Взяв свой бокал, она отпила еще немного. - Я тоже не ожидала, - ответила она с горечью. Он попытался задать вопрос, все это время не дававший ему покоя: - А вы всегда?.. Каждый раз?.. Она бесстрашно встретила его взгляд, удивленная нерешительностью сидевшего рядом с ней мужчины. Доминик Дэшвуд, подбирающий слово? Ну, это вообще невероятный случай! - Что я - всегда, Доминик? - прямо спросила она. Его губы скривились в подобии улыбки. - У вас со всеми мужчинами такая незаторможенная реакция? Это было как пощечина. - Вы хотите знать, сколько миллионов мужчин делали со мной то, что сделали тогда, в лифте вы? - раскованно спросила она, пораженная и чуточку встревоженная тем, как неожиданно побледнели его лицо и бешено запульсировала жилка на виске. - Предпочитаете, чтобы их было с десяток, Доминик? - вызывающе поинтересовалась она. - Или вы думаете, что правильнее будет остановиться на ближайшей сотне? - Перестаньте! - неодобрительно выдавил он сквозь зубы, и его глаза потемнели. - Неужели такой разговор кажется вам забавным? - А почему же нет? Ведь вы так и думаете, верно? Вы думаете, что мне настолько нужен мужчина - любой мужчина, - что я предлагаю себя всем без разбора и позволяю кому угодно делать со мной что угодно, да, Доминик? - Нет, - просто ответил он. - Может, мне было бы легче, если бы я действительно так думал. Она подозрительно прищурилась. - И что же это должно означать? - Только то, что мне приходилось встречать женщин, начисто лишенных самоуважения и дававших мужчинам неограниченный доступ к своему телу. Роми стало дурно. Ведь его слова относятся к ней Он покачал головой, словно прочитав ее мысли. - С вами все было не так, Роми... - Ну, меня вряд ли можно было назвать пай-девочкой, - перебила она его, проглатывая горькую пилюлю. - Да уж, что верно, то верно, - сухо согласился он, и у него снова стало заметно биение пульса - на этот раз у основания шеи - при воспоминании о том, с какой восхитительной легкостью он соблазнил ее. - Но в ваших действиях было такое чувство радостного удивления, такой неподдельный восторг, когда я прикасался к вам, что я был вынужден спросить себя, все ли так уж гладко у вас с Марком. Роми боялась, что ее голос сорвется от страха. - Что вы хотите этим сказать? - Я подумал, что Марк решил сыграть давно вышедшую из моды роль соблюдающего условности жениха и не укладывать вас в постель до свадьбы. И... - Доминик, казалось, вновь испытывал затруднение в выборе слов. - И что же? - подтолкнула его Роми, сотрясаемая нервной дрожью от его проницательности. - Длительное воздержание никого не доводит до добра и прорывается наружу порой самым непредсказуемым образом. Особенно если... - Он замолчал и нахмурился, словно посчитал этот вопрос слишком неделикатным для дальнейшего обсуждения. - Если - что? - опять переспросила Роми, хотя понимала, что ответ оскорбит ее еще больше. Она с вызовом смотрела на это жесткое, худощавое лицо и мысленно представляла себе, как вонзает ногти глубоко в эту плоть, оставляя навечно свою отметину... - Особенно если из вас двоих с Марком вы были более опытным партнером, - закончил он свое предположение. - Возможно, вы сказали Марку, что вы девственница... - Хотя, естественно, ею не была, так? - едко спросила она. - Значит, ко всему прочему, я еще и лгунья, верно, Доминик? Он пожал широкими плечами, и Роми было видно, как под белой тенниской перекатываются мышцы. - А что тут такого? Это не самое тяжкое из возможных преступлений. Многие женщины притворяются девственницами. Особенно если выходят замуж за человека вроде Марка Акройда - человека, принадлежащего к влиятельным кругам, - продолжал он. - Вы могли решить, что старомодная добродетель девственности будет импонировать старинной аристократической семье, в какую вы собирались войти. - То есть придаст мне большую ценность в их глазах, да? - медовым голоском осведомилась она. - Если хотите, - невозмутимо согласился он, либо не видя, либо просто игнорируя выражение ее лица, которое становилось все более возмущенным. Ожидание тогда могло показаться вам неимоверно трудным, особенно если до встречи с Марком вы вели достаточно активную сексуальную жизнь. Роми ушам своим не верила! Но она хотела, чтобы он сказал все. Пусть говорит самое худшее! Потому что, чем больше он будет разговаривать с ней так, как будто она какая-то дешевая шлюха, тем легче ей будет примириться с мыслью, что между ними никогда ничего не произойдет. - Значит, вы фактически говорите, - медленно, как бы в раздумье, произнесла она, - что теперь несколько лучше понимаете мое поведение. И в основном все сводится к тому, что я - нимфоманка, не получавшая достаточно секса, поскольку старалась изобразить из себя девственницу. Правильно? - О, ради всего святого... - И жизнь моя превратилась в ад, Доминик! - воскликнула она с драматической интонацией, наслаждаясь выражением шока и ярости, постепенно искажавшим черты его высокомерного лица. - В сущий ад! Пока однажды моя страсть не захватила меня целиком. Я столкнулась с вами в лифте ,и безумно захотела вас. Когда лифт застрял, это было как ответ на все мои молитвы, и я Подумала: этот подойдет. Иными словами, - пожала она плечами, - я спросила себя: к чему ждать еще целый день, когда я стану законной женой Марка? Я хочу вот этого мужчину прямо сейчас и прямо здесь, в лифте! Плевать, если лифт починят и кто-то из публики увидит, чем мы занимаемся! Именно тогда все и случилось. Он явно разозлился, причем по-настоящему. - Замолчите же, наконец! - прорычал он. Темно-карие глаза Роми сверкнули. - Это почему? - Потому что сейчас вы действительно разговариваете как шлюха! - Но именно так все и произошло, разве нет? Он сощурился и уставился на нее с таким напряжением во взгляде, что Роми показалось, будто этот пристальный взгляд обнажает ей душу. Его серые глаза были тверды и холодны, словно осколки камня. Чего только она не отдала бы, чтобы взгляд этих глаз стал хоть ненадолго теплым, любящим и отзывчивым. Она ощутила, как сжалось у нее сердце, и в который раз напомнила себе, что до сих пор остается ужасно ранимой, когда дело касается его. - Нет, - вдруг сказал он. - Все произошло совсем не так. - Ну, знаете, Доминик, держитесь уж чего-то одного. Либо я вела себя ужасно, потому что безудержно хотела вас, либо... Что-то у него в глазах заставило ее умолкнуть, не закончив фразы. - Я должен был остановиться, - с горечью произнес он. Магия его серебристо-серых глаз все еще не отпускала ее. Сердце Роми неслось вскачь, словно лошадь без седока, и какая-то суровая, безымянная тень у него на лице побудила ее спросить: - Так почему же вы не остановились? - По той же причине, по которой мне хочется поцеловать вас прямо сейчас, - тихо сказал он. - Потому что не мог совладать с собой. - Доминик, - еле слышно сказала она, когда он взял бокал из ее побелевших пальцев. - Н-не надо... И туг он засмеялся таким холодным и циничным смехом, что этот холод пронизал Роми до костей. Благоразумная девушка бросилась бы бежать без оглядки - и как можно дальше от этого мужчины. Благоразумная девушка не позволила бы ему схватить себя за плечи сильными руками. А он привлек ее, и она оказалась к нему так близко, что кожей чувствовала его горячее дыхание - оно жгло ее еще сильнее, чем палящее июльское солнце. Благоразумная девушка не подставила бы так охотно губы, буквально умоляя о поцелуе... Она услышала, как он со стоном произнес ее имя, накрывая ее рот поцелуем, который был, казалось, наполовину наказанием, наполовину наградой. И Роми не могла больше сдерживаться. Потому что хотела, чтобы он снова сделал это. С того момента, когда резко остановила свой черный автомобильчик перед его парадной дверью и, подняв глаза, увидела, как он стоит там, такой элегантный, такой гордый и такой возмутительно желанный. Со сдержанным стоном наслаждения она запустила руки в шелковистую черную гриву и стала целовать его. Ею управляла страсть.., страсть женщины, прожившей последние пять лет, не зная секса. Ее пылкая реакция, казалось, застала его врасплох, но только на мгновение, и вот он уже отвечал на ее поцелуй. Да как! Неужели раньше он сдерживался? - в каком-то тумане подумала она, когда необузданное, чувственное обещание, переданное его губами, заставило ее прижаться к нему еще теснее. - Великий Боже... Роми, - выдохнул он, и его голос звучал так, словно он вот-вот потеряет контроль над собой, а Роми обнаружила, что эта нотка неуверенности в его голосе наполняет ее восторгом. - Что ты со мной делаешь? То же самое, наверное, что и ты со мной, смутно подумала она, а он толкнул ее на траву, и Роми почувствовала прикосновение его жесткого, без жиринки тела, пробудившего в ней мгновенный отклик - она ощутила горячую влагу желания. - Доминик! - беспомощно задохнулась она, но то, что должно было прозвучать как протест, оказалось больше похожим на отчаянный призыв, и это, видимо, подстегнуло его. Он начал возбуждать ее движениями, подражающими самому акту любви, и Роми ощутила, что ее бедра буквально приклеились к его бедрам, так как ее тело только и могло, что следовать во всем за ним. Она чувствовала животом его мощную эрекцию и сознавала, что ее белое платье высоко задралось, полностью обнажив ее загорелые ноги, но ей было все равно. Не прерывая поцелуя, Доминик пальцами стал выводить круги на мягких чувствительных подушечках у нее под коленками. О, до чего же потрясающе он это делал! Да он и вообще почти все делает потрясающе, подумала Роми как во сне. И только когда у Роми почти не осталось сил терпеть эти танталовы муки, он позволил своей руке медленно переместиться кверху и достичь, по прошествии целой вечности, самого чувствительного места. Голова Роми откинулась назад, и поцелуй прервался. Она часто дышала, страстно желая повторения того, что случилось тогда. Ее руки были напряженно вытянуты над головой - она лежала в классической позе капитуляции. Он наклонился над ней и крепко сжал ладонью обе ее руки, а его лицо оставалось таким же темным и непроницаемым, когда он продолжил свои колдовские прикосновения. Но возбужденный блеск его глаз и красные пятна на скулах дали Роми понять, что он так же сильно, как и она, охвачен этой необузданной, дикой страстью. Ее белое льняное платье задралось почти до ягодиц.., темноволосая голова Доминика лежала у нее на груди, а язык сквозь грубую материю попеременно касался каждого из затвердевших, словно железо, сосков. Громко застонав, он отпустил ее руки. Глаза Роми беспомощно закрылись. Его пальцы поползли вниз, стали гладить ее бедра, избегая того места, прикосновения к которому, как они оба знали, она жаждала. И вдруг она поняла, что это несправедливо. В девятнадцать лет она действительно не знала, что к чему, но сейчас-то понятно - жажду ее, он тогда утолил. В прошлый раз все получилось так.., необычно, что она даже не подумала, каково пришлось в конце концов Доминику, какой стресс он, должно быть, испытал. И теперь Роми захотела поменяться с ним ролями - сделать для него то, что он так потрясающе сделал тогда для нее. Ее желание дать ему наслаждение было сильнее желания вести честную игру... Она достаточно хорошо знала свой характер и понимала, что здесь была еще и жажда власти - она хотела ощутить власть над этим человеком. Хотела увидеть, как Доминик Дэшвуд корчится от беспомощного желания, и на этот раз хотела сама им распоряжаться! С железной решимостью она остановила его руку, прежде чем рука добралась до опасного места. Роми, возможно, и не располагала богатым опытом практического секса, но прекрасно знала о существовании некой точки, за которой возврата уже нет, и если он станет ласкать ее там, то она очень быстро этой точки достигнет. - В чем дело? - шепотом спросил он. - Вот в чем, - тоже шепотом ответила она, столкнула его на траву и увидела, как озадаченное выражение у него на лице сменяется выражением понимания. - Роми, дорогая, - простонал он, когда она стала быстро расстегивать пояс его джинсов. - Вдруг кто-нибудь придет? Вряд ли, решила Роми. Да и жимолость окружала их плотной стеной. Она посмотрела на него с прищуром, в надежде замаскировать свою неопытность. - Так в этом же весь смысл, разве нет? - насмешливо пробормотала она, стараясь делать вид, что ее не очень поразила каменно-твердая выпуклость под джинсами, когда она осторожно вела по ней замок молнии. Он закрыл глаза, когда ее пальцы нечаянно задели его в этом месте, и в тот же момент она ясно почувствовала свое превосходство над ним. - Боже мой, - выдохнул он. - Роми... Она не пыталась раздеть его полностью, потому что боялась сделать что-нибудь не то. Просто спустила его джинсы, насколько было можно, потом высвободила и взяла этот стальной крепости жезл в руку и стала экспериментировать, проводя пальцами вверх и вниз по всей его гладкой длине, так что Доминик едва не взвился от острого наслаждения и содрогнулся всем телом. - Ты так хорошо это делаешь, - простонал он. - Что именно? Вот это? - Да! Да! - опять простонал он. - Это! Она попробовала разнообразить свои легкие поглаживания. - А это? - Да! - прерывисто выдохнул он. Она постаралась припомнить все, что когда-либо читала на актуальную тему в женских журналах, и следила за тем, чтобы ее прикосновения были медленными... Нежная ласка ее пальцев, казалось, сводила его с ума. Во время этого интимного занятия она исподтишка наблюдала за ним, отмечая, какие именно движения доставляют ему наиболее острое наслаждение, и потом повторяла их снова и снова, слушая его тихие стоны упоения. Пятна румянца горели на его скулах, а темные волосы были взлохмачены. И тут, словно какое-то шестое чувство подсказало ему, что за ним наблюдают, он внезапно открыл глаза и встретился с ней взглядом, в котором лишь на секунду мелькнуло сожаление, а потом в глазах снова появилось выражение беспомощности. Когда он заговорил, голос его звучал невнятно и стал почти неузнаваемым. - Прекрати это, Роми, - умоляюще сказал он ей прерывающимся шепотом. - Остановись прямо сейчас, дорогая, и мы поднимемся в спальню, пока еще не поздно. Но она и хотела, чтобы стало поздно! И потом, ее неприятно поразила его явная уверенность в том, что она вот так запросто отправится наверх и прыгнет к нему в постель! А ведь у него действительно имеются все основания для такой уверенности! То, как она вела себя с ним пять лет назад и ведет себя сегодня, как раз и позволяет ему ожидать от нее подобного поступка, и в определенном смысле он прав. Им следует оказаться в постели. Потому что, если говорить начистоту, они давно уже не в том возрасте, чтобы предаваться столь горячим ласкам у него в саду. Но ложиться с ним в постель она не хотела. Или, вернее, хотела, но не собиралась этого допускать. Она еще раньше поняла свою уязвимость во всем, что касается Доминика, поэтому сейчас он не получит желаемого. Ему придется довольствоваться горячими ласками в саду. Она просто заплатит ему той же монетой. Тогда они будут квиты. Доминик догадался о се намерениях в тот самый момент, когда ему стало ясно, что он зашел слишком далеко и остановить ее не в силах. Ни одна женщина с ним так еще не поступала - ему всегда нравилось самому быть хозяином положения, держать ход событий под контролем. Это была его последняя сколько-нибудь связная мысль, потому что Роми, которой руководил сейчас скорее инстинкт, чем почерпнутое из книг знание, наклонила голову к его жезлу... И Доминик, почувствовав, как изливается его семя, провалился в сладкое небытие.
