Кристина Арноти - Отличный парень
— Наркотиков нет, — говорит он. — Откройте портфель… Он набит бумагами.
Женщина останавливается у витрины магазина детских товаров. Она ставит портфель на край витрины и открывает его. Нащупав рукой папки с документами, она, удовлетворенная результатами своей проверки, закрывает портфель.
— Пошли…
Они идут мимо все того же супермаркета, затем сворачивают направо и останавливаются перед массивным зданием, которое оказывается при ближайшем рассмотрении огромным гаражом.
Она протягивает карточку служащему. Через несколько секунд к ним выезжает небольшой белый «Фольксваген», за рулем которого сидит совсем молодой чернокожий человек.
Она садится на место водителя и зовет Роберта.
— Поехали.
Тяжелый портфель падает на заднее сиденье.
Она ловко ведет машину. Притормозив на красный свет, она протягивает руку:
— Ваш паспорт…
— Что?
— Ваш паспорт… Если у вас нет паспорта, выходите…
Обливаясь потом, он роется во внутреннем кармане пиджака:
— Вот…
— Откройте его на странице, где указана фамилия… Роберт Бремер, родился в 1942 году в Мюлузе… Инженер…
Зеленый свет. Машина трогается с места.
— Эльзасец?
— Да…
— Вы говорите по-немецки?
— Да.
— А я — немка, — произносит она с облегчением.
И продолжает уже на немецком языке:
— Разве вы не догадались об этом по моему акценту?
— Нет.
— Почему бы вам не сказать правду? — восклицает с досадой женщина. — Вовсе не стыдно говорить с акцентом, и вы не глухой, чтобы не слышать… Тогда…
У него нет сил с ней спорить.
— Мадам, мне нет никакого дела до вашего акцента. У меня сейчас совсем другие заботы. Скажите, а ваш муж не рассердится, что вы оказываете помощь совсем незнакомому человеку?
— У меня нет мужа, — отрезает она.
Теперь они едут по просторной улице, обсаженной с двух сторон деревьями.
— Я не могу свернуть здесь, — объясняет она. — У меня могут снять один балл…
— Какой балл?
— Каждому водителю, когда он садится за руль, начисляется определенное количество баллов. При нарушении правил у него отнимается один балл. А кончаются баллы, у него отбирают права. И тогда ему приходится ездить на такси или ходить пешком… И жизнь в Вашингтоне делается практически невозможной. Слишком большие расстояния, и такси обходится дорого, если пользоваться им часто.
Она делает круг у стоящего на перекрестке монумента.
— Это Скотт, мой большой друг, — говорит она. — Я всегда его объезжаю, чтобы попасть на Ф-стрит. Вам известно его имя?
— Нет, — отвечает он. — По правде говоря…
— Один великий исследователь…
Они едут по 16-й улице.
— Я живу на следующей улице за Черч-стрит, — говорит она.
Он читает надпись на табличке с названием улицы.
— Приехали, — говорит она. — Выходите… Когда войдете в холл, держитесь независимо, чтобы к вам не привязалась консьержка… Мне надо где-то припарковать машину.
— Куда мне идти?
— В тот кирпичный дом…
Дом, в котором жила немка, окружен палисадником, как и все стоящие рядом дома. Роберт с трудом преодолевает несколько ступенек и поднимается на крыльцо. Войдя в дом, он попадает в довольно тесный и грязный вестибюль. Он видит стеклянную дверь. Ветхая занавеска скрывает от любопытных глаз комнату консьержки. Внизу у лестницы находится телефонная кабина. Холл захламлен старой мебелью. Полуразвалившийся комод, драные соломенные стулья, два потертых кресла и шаткий столик, готовый вот-вот развалиться под тяжестью старой телефонной книги.
На всем лежит печать запустения. Роберт раскрывает от удивления рот. Он загляделся на рожковую люстру, покрытую толстым слоем пыли. И тут же чувствует, что кто-то за ним наблюдает. Через стеклянную дверь его разглядывает рыжеволосая толстуха, на вид пуэрториканка. Он кивает ей головой в знак приветствия. Женщина приоткрывает дверь:
— Вы ищете кого-то?
— Я жду даму. Немку.
— Она знает, что вы пришли?
— Да.
— Однако, — произносит с недоверием в голосе пуэрториканка, — она меня не предупредила, что ждет кого-то…
— То есть…
И с раздражением:
— Она паркует свою машину.
Женщина скрывается за стеклянной дверью и тотчас появляется с блокнотом и ручкой в руках. Она пытается соединить на пышной груди расходящиеся полы цветастого халата.
— Ваше имя… — говорит консьержка, — и адрес. Запишите здесь.
— Зачем? — спрашивает он.
— Всякое может случиться… Я должна сообщить куда следует… Я не хочу иметь неприятностей с полицией… Все, кто сюда приходит, оставляют сведения о себе в моем блокноте.
«Должно быть, я попал в бордель», — думает он.
— В этот дом не ходит кто попало, — заявляет с гордостью пуэрториканка.
Он молчит.
— Давно вы знакомы с мадемуазель Хельгой Мюллер?
Наконец-то он узнает имя и фамилию своей спасительницы.
— Мы дружим с ней с детства…
— Вы немец?
— Нет. Француз.
— И как вы могли в детстве подружиться с немкой?
На верхней ступени лестницы появляется длинноволосый молодой человек. Опираясь на перила, он медленно спускается вниз. С усмешкой взглянув на Роберта и кивнув консьержке, он входит в телефонную кабину.
В вестибюль входит немка.
— Здравствуйте мадам Аджеро, — говорит она. — Я привезла своего друга…
Роберт быстро говорит по-немецки:
— Я сказал ей, что мы с вами друзья детства…
— …которого случайно встретила. Мы давно с ним не виделись.
— Жизнь полна неожиданностей, — говорит пуэрториканка.
И настаивает:
— Напишите вашу фамилию здесь.
Она протягивает шариковую ручку Роберту.
— Вы должны написать вашу фамилию и адрес в Вашингтоне. Мало ли что… Я не хочу попасть в историю с наркотиками…
— Вы шутите?
Госпожа Мюллер не скрывает досады.
— Я же сказала вам…
— Вы сказали… Вы сказали… Все можно сказать… Не доверяю я этим французам…
Ее взгляд задерживается на портфеле Роберта.
— Французы… — продолжает она, — они куролесят до самой старости! Я хочу знать его фамилию.
Она указывает на Роберта.
Немного помедлив, он пишет: «Господин Дюпон».
Она заглядывает в блокнот и восклицает:
— Дюпон! Нехорошая фамилия. У нее плохая репутация.
Роберт поворачивается к немке.
— Плохая репутация? Дюпон? Что ей от меня еще надо?
Мадемуазель Мюллер улыбается.
— Неподалеку отсюда находится сквер Дюпон. Ночью в нем собираются наркоманы. Все боятся ходить через него.
— Укажите адрес вашего отеля, — не отстает толстуха.
Эта особа способна позвонить в отель, чтобы проверить точность полученных сведений.
— Я проездом в Вашингтоне, и мне не надо останавливаться в отеле. Сегодня вечером я уезжаю в Балтимор, — говорит он. — Вот там я сниму номер. Вашингтон сейчас переполнен туристами.
— Где вы остановитесь в Балтиморе?
— Где придется.
Мадемуазель Мюллер сует билет в пять долларов в руку пуэрториканке…
— Это вам на ваши любимые конфеты…
Консьержка облизывает губы кончиком толстого языка.
— Мадемуазель Мюллер, вы всегда так добры… Проходите вместе с вашим другом… Желаю вам счастья.
Немка, задетая за живое, возмущается:
— У вас одни только любовные истории на уме. Вынуждена вас огорчить. Это совсем не тот случай. Мой друг здесь, потому что заболел.
— Заболел?
Пуэрториканка встрепенулась:
— Я не хочу неприятностей… В дом нельзя приводить больного француза. Чем он болен?
Роберт едва держится на ногах. Ему безразлично, что о нем говорят: четыре ли у него лапы, кусается ли он или же у него бешенство. У него было лишь единственное желание — поскорее прилечь. Не важно где.
— Пошли, — зовет его немка.
Похоже, что она не робкого десятка. Ее раздражает непробиваемая тупость консьержки.
Она идет впереди. По мере того как они поднимаются вверх, на лестнице становится все темнее и темнее. В конце концов их силуэты тонут в темноте.
Длинноволосый молодой человек в джинсах выходит наконец из телефонной кабины. Почти согнувшись пополам, он прислоняется к стене. Парень окидывает мрачным взглядом консьержку. Толстуха изо всех сил пытается сохранить важный вид. Она вновь запахивает разъезжающиеся на груди полы цветастого халата. Женщина из кожи вон лезет, чтобы заставить себя уважать. Однако все ее усилия напрасны.
— Сегодня ночью у вас было настоящее сборище, — говорит она. — Я напишу вашим родителям. К вам ходит слишком много народа… Зачем? Я-то знаю, что добром это не кончится.
Парень чешет босой правой ногой левую ногу. Он делает презрительную гримасу на лице и затем проводит ладонью по лохматой голове.
