Роксана Гедеон - Хозяйка розового замка
Слава Богу, нам с Александром это не грозило.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ВОЛШЕБСТВО ТОСКАНСКОЙ ВЕСНЫ
1
Я открыла глаза.
Было, как всегда, уже довольно поздно. С тех пор как мы переехали на Виллу-под-Оливами, которая, точно ослепительно-белый корабль, возвышалась на холме над остроконечным мысом в Сорренто и над синими водами Неаполитанского залива, я потеряла привычку просыпаться рано. Вилла-под-Оливами стала для нас словно любовным гнездышком, и мы с Александром, более склонные к объятиям и любви в то время, когда за окном сгущалась темнота, занимались этим до двух или трех часов ночи, лишь потом обессиленно засыпая, — так что, при всем желании, подняться рано я не могла.
Еще не совсем освободившись из-под мягкой власти блаженного безмятежного сна, я уже чувствовала сладкий, невыразимо приятный запах, и, заранее зная, что это, но не открывая глаз, я нежно протянула руку. Так и есть: лепестки чуть ли не касались постели… Я взглянула. Две вазы стояли по обе стороны постели — вазы, полные ярких свежих крокусов, чьи хрупкие чашевидные головки золотистого и золотисто-алого цвета благоухали весенними ароматами. Еще один букет, перевязанный лентой, лежал на подушке, совсем рядом со мной.
Вчера были фиалки, сегодня — крокусы… От счастья у меня перехватило дыхание; растроганная до слез, я прижала букет к груди, спрятала в цветах лицо, невольно коснулась их губами. Это был подарок Александра — с тех пор, как мы поселились на Вилле-под-Оливами, всегдашний подарок. Я не задумывалась, у кого он покупает цветы. О таком муже, как Александр, можно только в сказках прочитать!
Мне, как вчера, как и позавчера, захотелось сейчас же увидеть его, поблагодарить, поцеловать, но я вдруг вспомнила, что как раз сегодня он договорился с соррентскими рыбаками о поездке на Капри — небольшой остров, который находится совсем недалеко от Сорренто и который можно было видеть, вглядевшись в горизонт. Я так и сделала. В солнечном свете, заполнившем все вокруг, Капри казался лишь темной точкой среди ослепительно-голубых вод залива.
Почему я не поехала с мужем? Впрочем, это было бы слишком сложно для меня — подняться так рано!
Тихо вошла Эжени, поставила на умывальный столик таз и кувшин с водой, потом раздвинула занавески и, повернувшись, поклонилась мне. Я вдруг невольно подумала: жаль, что здесь нет Маргариты, и я не могу поделиться с ней радостью. Она была бы рада не меньше меня… Эжени — хорошая девушка, но сближаться с ней мне совсем не хотелось.
— Господин герцог сказал, когда вернется?
— Он обещал вернуться к ужину.
— М-да, — протянула я, не слишком обрадованная таким известием. — Что ж, пожалуй, пора подниматься.
Эжени помогла мне умыться и затянула корсет светлого утреннего платья. Забыв о кофе, который уже был приготовлен, я склонилась над своим любимым «Двойным Льежским календарем», записала кое-что, в частности, то, какие сегодня были цветы… Нынче было уже 28 марта 1796 года — больше недели мы провели на Вилле-под-Оливами, и я не переставала благодарить Марию Каролину за то, что она позволила нам пожить в столь чудесном месте.
Ожидая Александра, я занялась своими делами. Два дня назад, побывав в Неаполе, я обошла, наверное, все лучшие магазины города, и теперь целая куча подарков ожидала отправки во Францию. Несколько платьев для Авроры, тонкие ткани, картонки с изящными шляпками — все, что любили неаполитанские дамы. Для моих близняшек — чепчики и башмачки, яркие здешние игрушки, пульчинеллы и коломбины, детские книжки с картинками. Для Жана — бриллиантовые наконечники к аксельбантам для военного костюма, который купил ему Александр. Были подарки для Шарло, старого герцога, Маргариты; я, поразмыслив, выбрала подарок даже для Анны Элоизы — маленький изящный молитвенник, отделанный слоновой костью и золотом. Не знаю, понравится ли он ей, но свой долг я исполнила. А было еще много вещей, которые должны украсить наш дом в Белых Липах, и сувениров, которые позже всегда напомнят мне о Неаполе…
Завтра все это отнесут на корабль, а сегодня я занималась тем, что живописно и изящно упаковывала все эти вещи. Следует не забыть, что во Францию отправится и «Купающаяся Вирсавия» Себастьяно Риччи — картина, которая была призом в споре между моим мужем и лордом Гамильтоном, споре о живописи, и которую Александр выиграл.
Я писала в Белые Липы письма, каждому отдельно, писала сыну и Авроре в Ренн, очень сожалея, что ответов получить не удастся. Несмотря на то, что в Неаполе и возле него было чудесно, я уже предчувствовала, что мы еще не в конечном пункте нашего путешествия. Мы поедем дальше… И письма, конечно, не смогут нас поймать.
Когда часы пробили шесть и было видно, что солнце уже явно клонится к горизонту, дверь отворилась, и на пороге появилась Эжени.
— Ужин готов, мадам, — сказала она нерешительно.
Я кивнула, но служанка не уходила. Тогда я подняла голову.
— Вы хотите что-то сказать, Эжени?
— Мадам, там, внизу, у моря, канатные плясуны выступают — очень хочется посмотреть…
Я задумчиво взглянула на нее. Я бы не удивилась, если бы у нее появился кавалер, но и версия о плясунах тоже казалась мне правдоподобной.
— Эжени, вы можете идти куда хотите до самого утра, я вас отпускаю. Но прежде чем уйдете, отпустите кухарку и остальную прислугу.
— Гариба и Люка тоже отпустить, ваше сиятельство? — обрадованно спросила она.
— Люка — да. А Гариба — как он сам захочет.
Гариб никогда не мешал. Когда он не был нужен, индус словно растворялся в воздухе, о нем никто даже не слышал. Но, пожалуй, стоило о нем подумать, и он будто вырастал из-под земли.
Эжени известила всех о неожиданном отдыхе, и дом очень быстро опустел. Я прошлась по роскошным комнатам, залитым золотистым светом заходящего солнца, потом, набросив на плечи шаль, тихо вышла и медленно пошла вдоль аллеи, густо усаженной стройными яблочно-зелеными кипарисами и вечнозелеными туями.
Аллея круто шла вниз, спускаясь с холма к морю. Гравий шуршал под моими шагами. Было уже очень тепло. Апельсиновые деревья, чьи шарообразные кроны круглились на холмах до самого горизонта, благоухали все сильнее и сильнее — благоухала сама душистая древесина, а до цветения им оставался всего лишь месяц. Громадные тюльпановые деревья венчали ажурную арку ворот; я выскользнула на дорогу и, сбежав вниз по каменистой узкой тропке, через минуту была уже у моря.
Здесь, у берега, качались на волнах лодки, а чуть дальше, в еще прозрачных сумерках, можно было различить очертания белых роскошных фелук — прогулочных лодок неаполитанской знати. Я пошла к берегу, остановилась у дамбы, вокруг которой плескались волны, и только теперь увидела одинокого гитариста, сидящего на прибрежной гальке. Он пел «Те voglio bene assai» с таким унынием, словно собрался умирать. Я узнала этого паренька — это был Витторио, он часто приносил нам на виллу свежую рыбу.
— Разве ты влюблен? — с улыбкой спросила я, останавливаясь рядом.
Вместо ответа он поднял голову, вгляделся в горизонт и сделал меланхоличное движение рукой.
— Радуйтесь, синьора… Возвращается тот, кого вы ждете.
— Мой муж?
— Да. Это та самая барка, что увезла его.
Приложив руку ко лбу, я вглядывалась вдаль. Сумерки становились все гуще, по потемневшему небу, как я только сейчас заметила, неслись тяжелые облака, и ветер усилился.
— Будет гроза, — печально сообщил Витторио.
Барка быстро неслась по волнам, и, прежде чем я успела ощутить беспокойство, она ткнулась носом в берег. Забыв о Витторио, я побежала, спотыкаясь на гальке, — побежала по берегу в ту сторону, где причалила барка. Из нее уже выскакивали рыбаки. В полумраке я увидела силуэт человека, который был выше всех, и, зная, что это должен быть мой муж, я позвала его.
Он удивленно обернулся, я подбежала и, часто дыша от радости, упала ему на грудь.
— Боже праведный! А что вы здесь делаете?
От его перевязи и кожаной портупеи пахло морской солью и еще почему-то травой, а его рука мягко гладила мои волосы.
— Я думал, вы сидите в гостиной и у домашнего очага ожидаете меня к ужину.
— Я отпустила слуг. Мне стало так грустно без вас, что я отправилась вас встречать.
— Это очень мило. А зачем вы отпустили слуг?
— А зачем они нам? Мы хорошо поужинаем вдвоем. Разве есть какие-то возражения?
— Ни-ка-ких…
Подняв мое лицо за подбородок, он поцеловал меня и, обняв за талию, повел к вилле. Наступил уже глубокий вечер. В полнейшей темноте поднимаясь по аллее, мы разговаривали. Он рассказывал мне о Капри, о песнях, которые там слышал, и под конец показал мне коралловые бусы, яркие и тяжелые.
— Это вам, моя дорогая. В качестве сувенира. Отправьте их завтра вместе с остальным грузом, полагаю, Веронике и Изабелле они особенно придутся по душе.
