Элизабет Оглви - Внезапная страсть
Быстренько почистив черные туфли и протерев подходящую по цвету сумочку, она была полностью готова как раз к тому моменту, когда раздался звонок в дверь.
Она открыла дверь, чувствуя неожиданное смущение. Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Он выглядел.., он просто выглядел как Стефано, не могла не признать она со смутной тоской, то есть совершенно сногсшибательным.
Была ли его способность с таким непринужденным шиком носить одежду связана с его итальянским происхождением? Или дело было в нем самом? Хотя костюм соответствовал последней моде свободного покроя, тем не менее он подчеркивал его идеальную фигуру, длинные мускулистые ноги, обозначал широкую грудь, обтянутую тонкой тканью дорогой сорочки.
При виде его у нее внезапно пересохло во рту, и она с трудом выдавила:
- Привет. - При этом Крессида машинально провела языком по сухим губам и отметила, что в его темных глазах появилось удивление.
- Привет, - ответил он. - Готова? Она хотела убедить его, что доедет до ресторана своим ходом, однако все возражения оказались напрасными. Стефано и слушать ничего не хотел, сказав, что они поедут на его машине.
Глупо было с ее стороны почувствовать разочарование из-за того, что он ничего не сказал по поводу ее внешности. Она подошла к вешалке, чтобы снять пальто, но он опередил ее, и его смугло-оливковая рука потянулась к крючку. Но увидя, что там висит ее пальто из фланели, он удивленно поднял брови.
- Это? - с недоверием спросил он. Она с вызовом посмотрела на него.
- Совершенно нормальное пальто, - сказала она. - Я его очень люблю.
- Да уж, наверное, - сказал он голосом, в котором сначала прозвучала насмешка, а затем возмущение. - Ну почему, Крессида? Почему ты носишь такие вещи? Я много раз покупал тебе пальто в миллион раз лучше того, а ты все бросила и одеваешься как бродяжка. Ну, почему?
- Ты покупал одежду для своей хорошенькой игрушки, - ответила она. - Чтобы еще одним подарком заставить ее молчать. Конфетка для младенца. Я предпочитаю покупать себе вещи сама - они свидетельствуют о той независимости, которую, как мне казалось, я потеряла навсегда.
- Понятно. - Губы его скривились, когда он взглянул на видавшее виды пальто, затем он перевел взгляд на стены, где в углу от сырости отклеились безобразные обои. - И стоила она этого, твоя независимость? Не слишком ли высокую цену ты за нее заплатила?
- Я не смотрю на вещи с точки зрения их цены, - отрезала она, понимая, что уходит от ответа, потому что он бы здорово посмеялся, если бы узнал, что она играет на сцене с удовольствием и радостью, однако без того самоотверженного горения, которое отличает других, например, Дженну, горения, которое, как она когда-то считала, было и у нее.
Она посмотрела на него.
- Нет смысла нам ужинать вместе, если мы собираемся все время ссориться. Может быть...
Но он не дал ей закончить, спокойно подав ее пальтишко, заботливо помог надеть его, ласково и приветливо глядя на нее. Она призналась себе, что он прав: жаль, конечно, что она не может надеть поверх платья накидку из какого-нибудь благородного кашемира, а не выглядеть как студентка переросток!
Она намеренно шла по лестнице позади него, затем они вышли на улицу, где изысканные линии его роскошного черного лимузина выглядели совершенно неуместными на фоне неказистых строений заурядного квартала, где она обосновалась.
Он помог ей сесть в машину и захлопнул дверцу в той старомодно изысканной манере, которая когда-то очаровала ее. Она невидящим взором уставилась в окно, пока машина набирала скорость. Весь вечер вспоминать прошлое - совершенно бесполезное занятие. "Нужно думать о том, к чему все привело, - напомнила она себе. - Все кончено. Ты совершенно не подходила для этой роли. Стефано нужна покладистая женщина, которая стонала бы от наслаждения в его постели и шикарно выглядела за обеденным столом. Он - настоящий деспот. Заманив тебя замуж своими россказнями о будущем равенстве, он постепенно замкнулся в своих проблемах, заставив тебя ощутить себя одинокой, брошенной и ненужной. Никогда не забывай этого".
- Ты такая серьезная, - послышался его глубокий голос. - Как это вы говорите: "О чем вы задумались, мадам?"
Она бросила взгляд на его чеканный, но жесткий профиль. Когда-то ее сердце таяло при виде него. Но не сейчас.
- Ты прекрасно знаешь, что я не собираюсь тебе рассказывать, что творится у меня на сердце. Вряд ли ты будешь от этого в восторге, - добавила она, подумав.
- Могу себе представить, - сказал он холодно.
Ее пальцы беспомощно барабанили по кожаной сумочке, когда лимузин подъехал к зданию, в котором, вероятно, находился ресторан, хотя снаружи не было никаких опознавательных знаков.
- Это безнадежно, - сказала она. - С какой стати мы решили, что все может измениться? Мы так и будем цапаться, как кошка с собакой.
Темные глаза насмешливо посмотрели на нее:
- Тогда давай не будем цапаться.
- Может быть, мы не можем иначе, - сказала она тихо, не глядя на него.
- Может быть, - повторил он, и что-то в его тоне заставило ее посмотреть на него, в его взгляде был какой-то особый блеск.
- Однако я знаю только одну площадку, где мы никогда не ссорились, ведь так, Крессида?
Она, конечно же, поняла, что он имел в виду, и испуганно замотала головой. Она боялась, что утонет в его объятиях, обольщенная его завораживающим бархатным голосом и воспоминаниями о том, насколько прекрасна была та площадка. В этом-то и заключалась проблема - постель была единственной площадкой их полного взаимодействия, все остальное было только его жизнью, которая не имела к ней никакого отношения. Ее руки сильно дрожали, но, к ее удивлению, он просто положил на них свою сильную теплую руку. Прикосновение длилось совсем недолго, однако подействовало на нее, как электрический удар, и она быстро отдернула руку, словно почувствовала укол, не желая, чтобы он заметил, что она еще ведет себя с ним, как нескладная девчонка-подросток.
Она увидела, как сжались его губы, когда он повел ее в зал, где к ним сразу подскочил метрдотель.
Их посадили за лучший столик. Она уже давно не была в столь шикарном месте и с любопытством осматривалась, стараясь освоиться. Она вспомнила слова Алексии о женщинах в ресторане, которые смотрели на Стефано так, как будто готовы его проглотить. Да, похоже, что женщины в этом ресторане имели такой же аппетит, подумала она, чувствуя что-то вроде ревности. Холеные, красивые женщины смотрели на него с такой нескрываемой жадностью, что у нее дрожь прошла по коже. Стефано же, казалось, совсем ничего не замечал и с невозмутимым видом изучал меню в кожаном переплете, принесенное официантом. Но, разумеется, для него это не было тайной. Его мать рассказывала Крессиде, что представительницы противоположного пола начали заглядываться на него и сходить по нему с ума, когда он был еще подростком.
Она заглянула в меню, которое держала в руках, однако не смогла прочитать ни слова. Крессида не могла заниматься таким прозаическим делом, как выбор блюд, поскольку была взвинченной до предела, всем существом ощущая его присутствие.
- Что ты будешь есть?
Она сглотнула слюну.
- По-моему, я не очень проголодалась.
- Почувствуешь голод, как только увидишь еду. Давай я для тебя закажу.
Это было именно тем проявлением мужской властности, которую, по собственному убеждению, она терпеть не могла. Вот Дэвиду бы и в голову не пришло навязать ей свой выбор блюд, но тем не менее она неожиданно для себя кивнула.
Это был французский ресторан, и официант, судя по всему, работал здесь недавно и очень старался, хотя временами перебарщивал. Он с таким энтузиазмом расхваливал каждое блюдо, что это было похоже на фарс, а когда он стал стряхивать салфетку Крессиды и при этом уронил нож, то с самым униженным видом начал извиняться перед Стефано.
Поскольку извинения официанта были явно направлены не по адресу, Крессида непроизвольно бросила взгляд на Стефано, и его реакция доставила ей мимолетное чувство удовлетворения. Стефано разозлился, хотя Крессида сомневалась, что сам официант или кто-либо в ресторане заметили это. Потому что он был чрезвычайно любезен с официантом. Жестокий и безжалостный в делах, он всегда вел себя очень любезно и мило по отношению к "маленьким людям", работавшим на него, она видела это тысячи раз; он обращался с ними необыкновенно вежливо и предупредительно, что рождало в ответ безоговорочную преданность.
Когда официант наконец удалился, Стефано сплел свои длинные пальцы, как в молитве, и положил на них сильный подбородок.
- Значит, мы не будем есть итальянские блюда? - спросила она с некоторым удивлением.
Он рассмеялся.
- Ты что же, считаешь меня ярым националистом, Крессида?
- Странно, что ты не повел меня в "Скала", - с вызовом произнесла она.
Черные брови надменно взмыли вверх:
- О?
