Марсель Ферри - Любовница авантюриста. Дневная Красавица. Сказочные облака
Однажды, когда я смешила Каджиара, рассказывая ему всякие нелепости, я вдруг проговорила:
— Вы меня никогда не принимаете всерьез.
— Я вас просто приму в свои объятия, — ответил он, перестав смеяться, с такой уверенностью в своей мужской силе, от которой все женщины тотчас же слабеют.
И он меня действительно взял в один из вечеров, когда на пароходе организовали большой праздник. И это было так просто и естественно.
Это, однако, не входило в мои планы. Но как кто-то однажды сказал, не помню кто: «Я сопротивляюсь всему, кроме искушения!» И этот праздничный вечер был для меня роковым.
На бал я надела платье сирены из синего сатина с оттенком утренней морской волны. На мне не было ни одного украшения.
Каджиар не расставался со мной больше ни на минуту. Мы безрассудно флиртовали, не замечая грустного взгляда Хьютона. Лорд Седрик не мог скрыть едва уловимый огонек, свидетельствующий о тщательно скрываемом желании, таящемся на расстоянии тысячи световых лет от меня. Но кто может знать, что уготовила нам судьба? Оливер, также очень сдержанный, предоставил мне полную свободу действий.
Я сама не знаю точно, как все это произошло. Среди ночи я незаметно удалилась в свою каюту, испытывая при этом определенные трудности, которые предпочитала преодолеть в одиночестве. Мне не сразу удалось добраться до своей кушетки, так как меня качало из стороны в сторону, и связано это было отнюдь не с движением корабля. Те усилия, которые я потратила, чтобы открыть дверь ключом, отбили у меня всякую охоту проделать эту операцию повторно в противоположном направлении. Может быть, на двери была какая-нибудь защелка, но я даже не подумала о том, чтобы воспользоваться ею. Короче, я оставила дверь открытой. Да и чего можно было опасаться, находясь среди джентльменов?
И действительно, в каюту вошел джентльмен и лег на меня всем телом, закрыв мой рот своим так крепко, что даже если бы я захотела оказать сопротивление, то не смогла бы. Но у меня не возникло никакого желания сопротивляться. Я просто почувствовала, что этим джентльменом был Каджиар. Какое счастливое совпадение — ведь именно в этот момент я думала о нем и ни о ком другом…
А как я любила Каджиара в течение этого часа, а может, и двух или трех! Время от времени я открывала и закрывала глаза, почти теряя сознание от наслаждения. Лучше было бы не присутствовать на подобном спектакле.
Какой прекрасный, какой изумительный наездник! Но я ли это мчалась по бесконечной равнине, спотыкаясь, падая, снова подымаясь под ударами хлыста, счастливая тем, что обрела такого замечательного седока! Каюта, наверное, была залита лунным светом, настенные часы показывали какое-то время. Мое платье или моя кожа, а может, моя оболочка были, наверное, разорваны; а эта глухая боль означала, что я, возможно, получила ожог, или растянула какую-то мышцу, или сломала руку или ногу. Кто знает? Мои волосы, подобно змеям, стремящимся удушить меня, то свивались кольцами, то распрямлялись в соответствии с ритмом какого-то примитивного мотива, который напевал, а может, казалось, что напевал, Каджиар.
В какой-то момент, когда мы отдыхали, прижавшись друг к другу, будто створки раковины, герметично сомкнувшиеся, чтобы сохранить драгоценную влагу, Каджиар притянул к себе мою безвольную руку и надел на мой палец огромный холодный перстень.
«Пусть бы это был рубин!» — подумала я.
При одинаковой красоте крупный рубин стоит в восемь раз дороже, чем бриллиант. Это и был рубин.
Я ему ничего не сказала. Полюбовалась великолепием камня, грациозно отведя руку в сторону. Затем томно повернула голову к Каджиару и с восхищением посмотрела на него, почти не замечая разницы между красотой рубина и юноши.
Должна признаться, что, когда он ушел из моей каюты, подобно морю, покидающему берег после прилива, оставляя его влажным и со следами своего пребывания, я вскоре пришла в себя. И даже нашла в себе достаточно сил, чтобы зажечь лампу, стоящую у изголовья, и в полной мере оценить красоту рубина. Вне всякого сомнения, это был великолепный камень. Издав стон, полный радости, который в равной степени мог быть и стоном боли, я тотчас же уронила голову на подушку и мгновенно заснула сном праведника.
Мой отдых был, к несчастью, грубо прерван. Это было подобно тому, как торможение поезда будит пассажира. На какую же станцию мы прибыли? Ах да… Оливер! Мы были на станции Оливер, и вид ее был отнюдь не доброжелательным!
Объяснять что-либо было бесполезно. Его властная рука грубо сжала мое плечо, плечо, которое еще хранило следы иных прикосновений.
Совесть моя была не совсем чиста. Видимо, я несколько поспешила.
Именно это и сказал Оливер. Я подумала, что смогу смягчить впечатление от происшедшего, протянув ему, как только он начал говорить, мою руку, на которой пламенел замечательный рубин. Оливер сел на край моей кушетки и снял кольцо с моего пальца. Он рассмотрел его с близкого расстояния, а затем издали, проверил его на прозрачность, долго взвешивал в своей ладони, в то время как я бесстрастно наблюдала за ним.
— Оно стоит целое состояние, ты согласен? — спросила я голосом, охрипшим от виски, любви и усталости.
— Да, целое состояние, — холодно ответил Оливер и ловким жестом выбросил рубин через иллюминатор в море.
Я вскрикнула от ужаса, так как Оливер схватил мою руку в тот момент, когда я инстинктивно пыталась поймать кольцо. Отбросив меня, он грубо произнес:
— Я никогда не просил тебя быть продажной женщиной!
Но это уж слишком!
— Ты сошел с ума, — воскликнула я, жестоко уязвленная. — И ты меня еще упрекаешь после всего?
И тогда я увидела, как в зрачках Оливера сверкнула ревность.
— Я плевала на рубины и на Каджиара, — добавила я. — Ты сам будешь выбирать мне любовников, уродливых и старых, естественно!.. Но не вздумай сказать, что принц не представляет никакого интереса.
— Какой язык! Я не переношу, когда говорят на таком языке, — глухо сказал Оливер, испепеляя меня взглядом. Потом добавил голосом, в котором угадывалось едва сдерживаемое бешенство: — Ты сейчас же покончишь со всеми твоими капризами. Я требую этого!
— Каприз? Я думала, что ты согласен.
— Ты ошибалась. Я не согласен с такого типа приключеньицами, — сказал он, весь дрожа от гнева.
— Каджиар — это приключеньице! Индусский принц! А этот замечательный рубин? — я задыхалась от возмущения. — Каджиар — это исключительная возможность! — И потом я тихо добавила — Оливер, ты прекрасно знаешь, что я люблю только тебя.
— А тебе не кажется, что ты пережила одну из Тысячи и Одной Ночи? — с иронией спросил он меня.
Я пожала плечами.
— Маленький каприз, похожий на желание съесть пирожное с кремом.
— Не компрометируй всю идею из-за желания съесть пирожное, — сказал Оливер, зажигая сигарету рукой, еще дрожащей от гнева. — Ты прекрасно знаешь, что вела себя скверно. Ты ведь знаешь Каджиара только семь дней. Ты спишь с первым попавшимся, если он красив; в этом вся правда (это Каджиар-то первый встречный!), и тебе платят за ночь, говоря до свидания!
Я бросила на него ядовитый взгляд.
— А тебе не кажется, что он по-настоящему увлекся мною? — жестко спросила я.
— Это совсем неважно, — воскликнул Оливер. — Нам нечего делать с индусским принцем; мы же не собираемся жить в Индии, не так ли?
— Я не знаю, где собираешься жить ты, — с горечью поправила я.
Оливер ничего не ответил.
Что могло скрываться в голове этого мужчины? Мне казалось, что я знаю все, что я поняла. Оказывается, нет! Он выбросил в море сокровище, которое позволило бы мне безбедно жить до конца моих дней (подобная мысль могла бы рассмешить Оливера, и я воздержалась от того, чтобы поделиться с ним). Он грубо оторвал меня от источника, из которого я могла бы черпать полными пригоршнями.
Итак, я опять вместе с этим опасным человеком, который толкал меня на темный и извилистый путь. Почему не Хьютон, один из самых богатых людей Америки? И почему не Каджиар, сказочно богатый принц?
Можете мне поверить, что в тот момент, когда я пыталась расшифровать мысли Оливера, его лицо не внушало мне ни доверия, ни чувства защищенности.
При свете восходящей зари его черные волосы и такие же глаза придавали лицу выражение и зловещее, и непроницаемое одновременно.
— Почему, — спросила я его, пытаясь как-то затушевать боязнь задавать вопросы, которые он не переносил, — почему ты специально выбрал лорда Давентри, и только его, в качестве главной цели?
Оливер поднялся и скользнул к двери движением хищника в клетке. Сжав ручку двери, он свысока взглянул на меня, словно орел, и я почувствовала движение ветра, производимого могучими крыльями.
— Потому что, — сказал он мне, — ты станешь леди Давентри, а потом вдовой.
Он произнес эти странные слова и незаметно исчез.
