Майкл Корда - Роковая женщина
— Это я слышал. Но кто? Почему? — Она промолчала. Дурной знак, подумал он. — Вы уже дали его описание полиции? Чем скорее это будет сделано, тем больше шансов, что его схватят.
— Еще нет.
— Этим мог бы заняться Букер, черт бы его побрал, — негодующе сказал он, — вместо того, чтобы болтаться по коридору. Я сам этим займусь. Если вы не против, я могу связаться отсюда с полицией штата через несколько минут. — Это бы ничего не изменило. Он знал, что Рамирес мог свихнуться, или утратить меткость, но он мастерски учитывал ситуацию, а бегство было первым, что он продумывал при любом задании. Сейчас он, должно быть, уже далеко на пути в Канаду или в Нью-Йорк, дважды переменив машины, едет по проселочным дорогам. Вероятно, с ним женщина. Одно из его правил: полиция никогда не обращает внимания на мужчину и женщину в автомобиле. Их традиционно принимают за супружескую пару, не вызывающую ни подозрений, ни расспросов.
— Не думаю, что его сумеют найти, — сказала она. — А вы?
— Это зависит от того, насколько ясно вы его разглядели. — Если повезло, Рамирес не должен был позволить ей увидеть свое лицо. Роберта все еще ставило в тупик, как этот тип смог захватить инициативу в свои руки. Однако смог же! Но, пока нет доказательств, будет только ее слово против его слова, и хотя симпатии будут, конечно, на ее стороне, это по-прежнему остается словом охотницы за деньгами, полного ничтожества, против посла Соединенных Штатов.
— Я разглядела его совершенно ясно. Это не то лицо, которое можно забыть.
Черт! — подумал он. Рамиресу следовало надеть горнолыжную маску. Но, конечно, он был слишком уверен в себе, психованный сукин сын!
— Тем важнее поспешить, прежде чем этот тип смог далеко уйти. Бог знает, в кого он выстрелит снова, если он сумасшедший.
— Мне он не показался сумасшедшим, Роберт.
— Не представляю, как он мог проникнуть в имение незамеченным. После смерти Кира мы не держали охраны. Что ж, времена меняются, и мы должны меняться вместе с ними.
— Не знаю, Роберт, как он проник в имение, но знаю, где он скрывался. В Кукольном доме. Когда мы там были, я видела его сигареты и бинокль.
— Вы ошибаетесь, — сказал он, желая, чтоб она была менее наблюдательна. — Как бы он мог туда забраться? Я не заметил никаких следов взлома.
— Их и не могло быть, если кто-то сказал ему, где найти ключ, не так ли?
— Это звучит надуманно.
Она кивнула. Выражение ее лица было трудно определить. Скорее, на кем отсутствовало всякое выражение, к это действовало Роберту на нервы.
— Это надуманно, — согласилась она. — Кстати, Элинор была здесь несколько минут назад.
Он был изумлен, и с трудом сумел это скрыть. Он рассчитывал сначала повидать Алексу, затем вернуться в Кайаву и преподнести Элинор свою версию событий, прежде чем это сделает кто-то другой. Мысль о том, что бабушка сидела здесь к болтала с Алексой, повергла его в холодный пот.
Она взглянула на него без злобы, подумал он, даже с определенным намеком сожаления, как женщина, желающая сказать последнее прости тому, кого при других обстоятельствах могла бы полюбить.
— Роберт, — мягко сказала она, — вы знаете, что случилось, и я знаю, что случилось. Элинор тоже знает.
— Знает? Тогда мы не знаем ничего, — взорвался он.
— Я знаю столько, сколько мне нужно, — она помолчала. — В первую очередь, фамилию этого человека. Рамирес. Вам это ничего не напоминает? Тот, кто работал на вас в Майами.
Он моргнул.
— Рамирес? — переспросил он, словно ему стоило огромного туда произнести эту фамилию. — Это было так давно… Я не могу вспомнить всех, кто работал в кампании отца.
— Роберт, — тихо проговорила она. — Я все знаю о Рамиресе. Ведь это он обыскивал мою комнату? Человек, который курит эти мерзкие сигареты. Вы использовали его в Майами, и это стоило Артуру номинации. Видите ли, ваш отец рассказал мне все. Когда Рамирес не смог найти нужный документ, вы велели ему убить меня, верно?
Ее голос был столь тих к спокоен, что прошло две или три секунды, прежде чем он осознал полное значение ее обвинения.
— Господи Боже! — возмущенно закричал он. — Вы просто переутомились. Это можно понять. Но я не представляю даже, о каком документе вы толкуете. И с чего вы решили, что я хочу вас убить? Я, знаете ли, не состою в мафии.
— Верно. Насколько я знаю, они обычно не убивают женщин. Я бы отдала вам документ, Роберт. Если бы мы заключили соглашение, как я хотела, я передала бы его вам, чтоб вы его сожгли, или заперли, или сделали с ним что угодно. Знаете, я даже не сняла с него копии. Я бы даже не взглянула на него, если бы вы не послали Букера в Ла Гранж допрашивать мою мать.
— Я ничего такого не делал.
— Слишком поздно лгать, Роберт. Как только я сообщу имя и описание внешности Рамиреса полиции, его начнут искать, а когда найдут, он заговорит. Вы это знаете. Он не захочет провести двадцать лет в тюрьме или позволить депортировать себя на Кубу только для того, чтобы защитить вас, верно?
Роберт чувствовал себя так, словно ему накинули удавку. Откуда она столько знает о Рамиресе? Снова Букер. Он был в этом уверен.
— Значит, вы еще не обращались в полицию? — спросил он, стараясь, чтоб это прозвучало небрежно.
— Пока нет. — Ее голос был холоден.
Теперь он знал, что его может спасти только правда. Он в ее власти.
— Хорошо. Рамирес работал на меня, — признал он. — Я хотел добыть этот проклятый полицейский рапорт. Но у меня и в мыслях не было ни малейшего намерения повредить вам. Неужели вы можете в это поверить? — Впервые в его голосе прозвучала мольба.
— А почему нет?
— Потому что вы меня знаете.
— Да. Я вас знаю, Роберт. — Ее ярость вырвалась наружу. — Я думаю, что вы наконец сказали правду. Думаю, вам бы хотелось, чтоб меня убили, может, и сейчас хочется, но не верю, что у вас есть храбрость, чтобы сделать это, возможно, даже приказать кому-то другому сделать это для вас.
— Это не вопрос храбрости.
— Да? Чего же тогда? Этики? Морали? Разборчивости в средствах? — Она помолчала. — Я собиралась кое-что рассказать вам, Роберт, нечто, способное вас удивить — то, о чем у меня никогда не хватало мужества рассказать вашему отцу. Вы послали Букера искать все, что можно, ко мне на родину, но не думаю, чтоб он дал вам то, чего вы хотели. А если и дал, то, вероятно, не рассказал историю полностью. Видите ли, когда мне было семнадцать лет, мой отец пытался напасть на меня.
— Господи Боже! — про себя Роберт проклинал Букера. Он должен был знать! Как он мог поверить, что Букер вернулся без сведений? — Я понятия не имел, — неловко произнес он.
— Ну, вы могли бы догадаться. Ведь Букер обязан был рассказать вам что-нибудь, даже если он не отработал ваши деньги полностью. Я расскажу вам правду, Роберт. Отец был одержим мною — не мог отвести от меня взгляда, не мог выпустить меня из рук, даже когда я была маленькой девочкой. Я знала, что это плохо, но не понимала, что с этим делать. Дети никогда не понимают, верно? Поймите меня правильно. Отец никогда по-настоящему не преследовал меня, но он этого хотел, и я это знала. Хуже всего, со временем, когда я стала старше, лет тринадцати, четырнадцати, я сама этого захотела, или мне так казалось. Он пытался подчинить себе мою жизнь — я имею в виду, больше, чем большинство родителей. Поэтому я убежала.
— Об этом я все знаю.
— Да? Может быть. А может, и нет. В любом случае, Роберт, это не имеет значения. Когда меня вернули домой, отец был в ярости. Он копил ее день за днем, и однажды вечером, в конторе, рядом с амбаром, все что ни накопилось в нем, должно быть, вырвалось, и он попытался… изнасиловать меня.
— Ужасно, — механически произнес он, гадая, к чему она ведет. — И что вы сделали?
Она посмотрела на него и улыбнулась — двусмысленной улыбкой Моны Лизы, за которой могло ничего не таиться.
— Я выстрелила в него, Роберт. Дважды. В грудь.
Этого было больше, чем достаточно, и он это знал. Если бы Букер рассказал ему всю историю, осознал Роберт, ему не пришлось бы прибегать к услугам этого головотяпа Рамиреса. С другой стороны, зачем она рассказывает ему об этом сейчас.
— Я пытаюсь объяснить вам, Роберт, что вы должны покинуть Кайаву, покинуть страну и оставить меня в покое. Иначе я убью вас. Я уже убивала раньше, того, кого я любила. Вас я не люблю, поэтому сделать это будет гораздо легче. Я понятно выразилась?
— Это смешно, — заявил он, но нечто в этой холодной улыбке говорило ему, что она вовсе не шутит.
— Нет. Мой отец, знаете ли, тоже думал, что я не спущу курок. Хотела бы я, чтобы у меня не получилось. Но я смогла.
— Я не позволю мне угрожать.
— Это не угроза. Это обещание. Всего лишь маленький секрет между нами обоими.
