Майкл Корда - Роковая женщина
Она достала шарф — прелестное кашемировое создание от Гермеса, в цвет птичьих перьев и, повязав им голову, перекинула концы за спину. Ей подумалось, что оливково-коричневая куртка и буроватый шарф могут служить отличным камуфляжем, и ясно было, что охотничья одежда на Востоке была предназначена для того, чтобы сливаться с местностью, а не составлять с ней яркий контраст. Как и во многих других отношениях, богачи желали оставаться невидимыми, даже когда они развлекались.
Мак-Гиверни, главный егерь, вряд ли привлек бы к себе внимание леди Чаттерлей[51], решила она. Здесь он чувствовал себя как дома — крупный, мощный мужчина, с пронзительными глазами рейнджера и кирпично-красноватой кожей, которая обычно бывает у людей, которые проводят жизнь на открытом воздухе и в беспробудном пьянстве. Рукопожатие у него было как у медведя.
— Мистер Артур был хорошим стрелком, — сказал он и погрузился в молчание, оставив Алексу гадать, было ли это своего рода соболезнованием, или это единственно приемлемая для него форма признания ее вдовой Артура.
— Не в то время, когда я видел его на охоте, — заметил Роберт.
Но егерь явно не испытывал страха перед Робертом.
— Это были не лучшие его дни, мистер Роберт. В расцвете лет он был лучшим стрелком в этой семье. — Он полез в свою машину, достал ружье, расчехлил и протянул Алексе. — Вы знаете, как держать винтовку?
— Я не собираюсь стрелять, — твердо сказала Алекса.
Мак-Гиверни пожал плечами. — Воля ваша. Миссис Артур — покойная миссис Баннермэн, обожала стрелять, когда ее удавалось отвлечь от лошадей, не правда ли, посол? Мистер Артур по-настоящему гордился ей на охоте. Держитесь поближе ко мне, я о вас позабочусь, — обратился он к Алексе.
— Я сам присмотрю за молодой леди, Мак-Гиверни.
— Как скажете, посол, — сказал Мак-Гиверни с оттенком неприязни, передавая Роберту ружье. Он обошел собравшихся как сержант, инспектирующий свою роту, разбил всех по двое и приставил к каждой паре псаря с собакой. — Те, кто не будет стрелять, — сказал он, — держитесь позади стрелков, там, где мы сможем вас видеть.
Они сформировали неправильный строй, попарно. Саймон, отметила Алекса, взял себе ружье, очевидно, решив, что раз уж он здесь, ничего не пропустить. Насколько ей было известно, раньше он никогда не охотился, и, хотя он имел привычку носить с собой пистолет, Алекса всегда полагала, что он делает это только ради психологической поддержки, поскольку никогда из него не стрелял. Она догадывалась, что единственная причина, по которой он взял винтовку, было нежелание оставаться с другими зрителями — а может, он просто хотел позлить де Витта, которого выбрал своим партнером. Но нет, подумала она, Саймон достаточно умен, чтобы предоставить стрельбу де Витту и заработать очки в качестве хорошего охотника.
Они двинулись не спеша вперед. Перед ними зигзагами бежала собака — старый лабрадор с седеющей шерстью, слишком опытный, чтобы впадать в возбуждение на охоте, и явно способный обойтись без произносимых шепотом команд и свистков своего владельца, медвежеватого старика, у которого был такой вид, будто он спал со своей собакой в одной конуре.
— Кто это? — тихо спросила Алекса у Роберта.
Он покачал головой.
— Один из местных. Мак-Гиверни собирает их, когда нуждается в помощи. Мы только в девяноста милях от Нью-Йорка, но это настоящая сельская местность. Здесь есть люди, которые не станут есть мясо, если это не браконьерски подстреленный олень… Приготовьтесь!
Собака теперь достигла линии деревьев, в пятидесяти ярдах от стерни, и на миг сделала стойку. Ее хозяин сунул в рот ком жевательного табака и произнес: «Подойдите ближе». Роберт взял ее под локоть, и вместе они побежали вперед, спотыкаясь о кочки и рытвины, затем раздался такой шум, будто взлетела ракета, и прежде, чем она определила направление шума, Роберт вскинул ружье и дважды выстрелил. Алекса даже не увидела фазана, пока тот не упал с тяжелым стуком. Собака, явно не желавшая тратить энергию понапрасну, лениво потрусила к птице и принесла ее хозяину в зубах.
— Как там, Мак-Гиверни? — крикнул Роберт через плечо.
— Цельтесь им в голову, мистер Роберт, так их будет удобнее есть. Не стоит ломать зубы о пулю. Ваш папа обычно стрелял так, что на мясе никогда не было ни отметины.
Роберт помрачнел.
— Черт, — пробормотал он сквозь зубы. — Спорим на два цента, что… — На что он собирался потратить два цента, потонуло в раскате шума. С другой стороны рощи Алекса слышала собачий лай, голоса людей, резкие крики фазанов, в то время как прямо перед ними птицы сами бросались под шквал выстрелов. Это было так, как будто здесь разразилась небольшая, но яростная война, и внезапно ее замутило. Она закрыла глаза и увидела отца, лежащего на полу. Его руки были прижаты к груди, словно он пытался остановить кровь, зажать ее ладонями, его глаза широко открыты, лицо уже побелело — смертной бледностью. Она не заметила мгновения, когда он умер, и возможно он, к счастью, тоже. Он просто соскользнул из одного состояния в другое. Она чуяла знакомый запах пороха, слышала знакомый грохот ружейных выстрелов, хотя здесь они звучали не так громко, как в замкнутом пространстве. Она почувствовала, что дрожит, ее охватила слабость, словно грохот выстрелов проникал прямо в мозг.
— Что, черт побери, с вами происходит? — спросил Роберт, опустив ружье.
— Я не могу здесь больше оставаться. Это была ошибка. Я должна уйти.
Он схватил ее за руку.
— Вам что, плохо? Ведь это только птицы. Их для того и разводят.
— Я не могу этого объяснить. Я должна уйти отсюда.
Роберт мгновение помедлил, словно обдумывал проблему, затем взял ее под руку.
— Идемте, — сказал он. Потащил ее к лесу и остановился у выросшей перед ними низкой каменной стены. — Посидите здесь. Я перейду рощу и организую машину, чтоб отвезти вас домой. Так будет безопаснее, чем возвращаться туда, где стреляют.
Ей вовсе не казалось, что так безопасней. В тот миг, когда они вошли в лес, они сразу стали невидимы для стрелявших в этом направлении — и фактически, стреляные гильзы уже падали сверху, однако Роберт, казалось, знал, что делать, и она была слишком испугана, чтобы спорить. Он помог ей перебраться через стену и указал вниз, на короткий, крутой склон, усеянный сухими сосновыми иглами, под которым громоздились камни. — Спускайтесь туда. Сидите и ждите. Я пойду по тропинке. Отдыхайте.
Алексе не хотелось оставаться одной. Она догадывалась, что до дальнего конца рощи не больше ста ярдов, и ей стало стыдно за внезапный приступ паники. Теперь, когда она не видела мертвых птиц, то чувствовала себя лучше.
Потребовал бы Артур, чтоб она взяла ружье или стреляла в фазанов? Нет, решила она. Он никогда не давал ей почувствовать, будто ждет от нее, чтоб она жила в соответствии с привычками его первой жены в чем бы то ни было. Она улыбнулась про себя: второй раз она подумала о себе как о «второй жене» Артура Баннермэна — безусловный признак, что она наконец начинает принимать свою роль, даже если другие еще к этому не готовы.
Роберт стоял в нескольких шагах от нее, держа ружье на плече. Его лицо, без видимых причин, выглядело крайне озабоченным. Алекса вздрогнула, не зная, почему. Она взглянула вверх, предположив, что туча закрыла солнце, но небо над осенней листвой было ярко-синим.
Роберт поколебался, словно хотел что-то сказать, затем повернулся и пошел по тропинке, быстро исчезнув за деревьями. Алекса ощутила себя одинокой и брошенной. Потом напомнила себе, что он, вероятно, прав — для нее будет безопаснее, если она спустится вниз по склону, чем если останется стоять на гребне. Выстрелы сейчас раздавались ближе, и дробь периодически била по листве над ее головой, но у нее уже не было реального чувства опасности.
Она двинулась вдоль разбитой каменной стены, ее ноги скользили по сырым палым листьям. Сразу за тропинкой камни в беспорядке валялись вокруг какого-то большого хвойного дерева — голубой ели — догадалась она. На ее родине такие деревья не росли, и оно чем-то напомнило Алексе картинку в детской книжке — ветки у него были такие густые и пушистые, что оно выглядело как плотный конус — дерево гномов, эльфов и великанов. Когда-то здесь стоял дом — она видела очертания фундамента и рядом с деревом — каменную стену, теперь заросшую терновником. Алекса обогнула ее, потом на миг остановилась.
Вдруг по ее коже побежали мурашки. Она действительно чувствовала, как под шарфом волосы на ее затылке встают дыбом, пока она стояла, не в силах ни вздохнуть, ни двинуться, словно оцепенев. Она уверяла себя, что не стоит глупить — это всего лишь запоздалая реакция на шок от выстрелов, мертвых птиц, внезапного воспоминания о смерти отца. Алекса сделала глубокий вздох, но к запаху хвои примешалось что-то еще, что-то, от чего ей стало еще больше не по себе, знакомый едкий дымок, который вряд ли был здесь уместен.
