Елена Катасонова - Переступая грань
Прости, я пишу какие-то глупости. Хочу написать "целую" и боюсь: а вдруг кто-нибудь... Лиза, не надо! Ведь это любовь. Не заменяй меня, например, Сашкой. Целую. Жан".
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
- Опять лежишь? Опять сачкуешь?
Ира - строгая, подтянутая, нарядная и счастливая - ее южный роман растет и крепнет здесь, в Москве, - стоит над Лизой как разгневанная богиня. Мокрый плащ брошен на стул - снова забыла зонт дома, да и не было утром дождя, - сапожки на каблучках прижаты уже к батарее.
- Эй, красавица, где твои тапки?
Лиза, все так же лежа лицом вниз, чуть сдвигается к краю кушетки, опускает руку, молча вы-брасывает из-под кушетки тапки.
- Ты вообще, кроме писем Жану, что-нибудь пишешь? Читаешь что-нибудь, кроме его посланий?
Жалобный стон раздается в ответ:
- Оставь меня, ради Бога, в покое...
Ира испуганно умолкает, скрывая свою растерянность. Ну вот что с ней делать? А завтра ведь шесть часов языка - и у них, китаистов, и у Лизы - их трое всего на арабском отделении, за чужие спины не спрячешься, не прийти, и чтоб никто не заметил, не получится. Что же делать? Счастливая идея осеняет Иру.
- Так, - бодро говорит она. - Значит, я остаюсь у тебя. Раздвинем кушетку, уместимся как-нибудь. Своим позвоню. Утром на Моховую поедем вместе. И я привезла пельмени и масло. Где у тебя кастрюля?
Наконец-то Лиза соизволила повернуться к подруге лицом. Что-то похожее на улыбку, прежнюю, радостную улыбку, проявилось, как забытый снимок, на ее осунувшемся лице.
- Ты правда останешься? Можешь остаться?
- А то!
"Эх, надо было раньше сообразить..." Но теперь она уже Лизу не бросит.
- Сейчас, я сейчас... Ставлю воду, звоню матери... Поднимайся! Хватит валяться. Собирай на стол.
- Да что собирать-то?
- Как - что? Вилки, ложки, тарелки. У тебя дорогой гость, нет, гостья. Ну не важно, короче - я у тебя в гостях. Бьют барабаны, трубят трубы!
- Ох, - Лиза прижимается к Ире, - как я рада. Я так устала одна.
Ира полна энергии. Бывают такие периоды в нашей жизни, когда все хорошо: отлично на факультете, прекрасно с Борькой, спокойно дома. И кажется, так будет всегда. А у Лизы все плохо: учится кое-как, да честно говоря, вообще не учится - пока выручает старый багаж, - Артема с его звонками терпеть не может, цедит что-то сквозь зубы, на все отвечает "нет". Это он во всем виноват! Из-за него она не простилась с Жаном!
- Пойдем в кино?
- Не хочется.
- А в кафе?
- Ну его!
- Погуляем?
- В такой холод?
- Ну и что?
- Да, говорят, будет дождь.
А дом, теплый родительский дом, далеко, до него дальше, чем до Парижа.
А за окном хмурая осень: темное небо, бесконечный дождь и холодный ветер. Как-то в этом году обошлось без прощальных золотых денечков. Сразу за летом - хмарь, как говорит Сашка.
Ире все нипочем, не страшны ей ни дождь, ни ветер. Они с Борькой встречаются каждый день, и спроси их, о чем говорят, сразу и не ответят. Сидят в кино, в своем любимом маленьком театрике - там всегда тепло и народу мало, - стоят в подъезде у пыльной большой батареи. Ира греет у Борьки за пазухой озябшие руки, а он обнимает, целует ее; о чем-то они болтают, иногда спорят, но спор утихает, еще как следует и не разгоревшись: у них все совпадает - вкусы, симпатии, взгляды.
Так хочется поделиться своим счастьем с Лизой, но Ира сдерживает себя: Лизе ведь плохо.
- Ну, рассказывай, - понимающе улыбается Лиза.
Они сидят за столом, вкусно пахнет пельменями. Ира раскладывает пельмени по тарелкам.
- Тебе-мне, тебе-мне... Да что рассказывать...
И дальше ее уже не остановишь. Она говорит, говорит, серые счастливые глаза сияют, Борькино имя не сходит с губ. Лиза грустно кивает, иногда задает наводящий вопрос. Но вообще она - только слушательница, ей рассказывать нечего: ее жизнь пуста, потому что нет Жана.
- Он сказал, - захлебывается от восторга Ира, - что у него есть друг с квартирой. Он даст нам ключ. А то идут холода...
- Разве в холодах дело? - машинально отвечает Лиза.
- Тебе-то хорошо, - вспыхивает Ира. - У тебя своя комната!
- У тебя - тоже.
- Ты знаешь, что я имею в виду: ты живешь одна.
- А что толку? - грустно вопрошает Лиза.
Ира тут же раскаянно замолкает: надо же ляпнуть такое...
- Можно?
Стукнув для приличия в дверь костяшками пальцев, в комнату вваливается Сашка. С тортом и мукузани.
- Что это вы в темноте?
- Да мы как-то и не заметили.
Сашка щелкает выключателем. Яркий свет победно уничтожает унылые сумерки.
- Вот!
Он торжественно водружает на стол торт - Лиза любит сладкое, - сбоку пристраивает бутылку.
- Самый радикальный способ борьбы с холодом и дождем, - заявляет он.
Там, где Саша, неизменно весело. Даже Лиза улыбается, слушает. А он болтает без умолку: московские сплетни, международные новости, разные разности с факультета.
- Да, - вспоминает он самое главное, - для будущих журналистов - для нас то бишь - в Домжуре устраивают вечер! С их знаменитым "капустником", с джазом! Сумел урвать два билета. Один - Лизе. Ириш, ты не обижаешься?
- Что ты! А когда?
- В субботу, послезавтра. Так что, мадам, мойте шею под глубокое декольте.
Лиза чуть морщится.
- Эти ваши журналистские шуточки...
- Пардон, пардон, миль пардон, - суетится Саша и просительно заглядывает Лизе в глаза. - Не серчай, голуба. О'кей?
От волнения перепутал все языки и стили и вообще несет черт знает что. Ира смотрит на Сашу сочувственно. Бедняга! Надо же было ему втюриться именно в Лизу!
- Так пойдем?
Голос Саши упал до шепота, в глазах вспыхнула и застыла тревога.
- Еще бы ей не пойти! - приходит ему на помощь Ира. - Такой вечер, и где - в Домжуре! Это же бывает раз в жизни!
- Ну уж и раз, - вздыхает Лиза. - Пойдем, конечно.
Длинный звонок прервал их беседу. Саша как раз откупоривал бутылку. Рука его дрогнула: кто-то там, с пульта, нетерпеливо звал к телефону одному из четырех на этаж - Лизу. Она рванула на себя дверь и выбежала из комнаты.
- Правая, правая кабинка! - крикнула ей Неля, сидевшая у пульта с огромным словарем. - Тебя вызывает Париж!
- Шерри? Это Жан.
- Знаю. Я сразу подумала, как только прозвенел звонок, вдруг это ты?
- Как ты там?
- Плохо.
- Ты меня, случайно, не разлюбила?
- Нет, нет, нет!
- А в каком ты сейчас платье?
- Что?
- Ты сейчас в каком платье?
- Я вообще не в платье, а в брюках и свитере. У нас дожди, холодно, но еще не топят.
- А у нас тепло, даже жарко. Ходим в шортах, а девушки - в мини.
От жгучей ревности перехватило дыхание.
- Алё... Почему ты молчишь? - тревожно спросил Жан: похоже, он понял. - Ах ты моя шерри, маленькая ты моя. Никто, ни в каком мини мне даром не нужен. Так вы, кажется, говорите? Нужна ты - в брюках и свитере. А какого он цвета?
- Синего, - механически ответила Лиза и добавила не без вызова: - А мы с Сашей идем на вечер в Домжур.
Все-таки француженки в мини ее травмировали.
- Куда, куда?
- В Дом журналистов.
- А-а-а, знаю. Ну и идите, - добродушно разрешил Жан. - Ты у меня красивая, зачем сидеть дома? Пусть на тебя... как это? - да, залюбуются. Только очень не наряжайся, а то будут виктемс.
Он забыл это слово по-русски, а по-английски знал. И знал, что Лиза изучает английский.
- Жертвы, - перевела Лиза.
- Да-да, жертвы. Убьешь своими глазами всех назавал.
- Наповал, - засмеялась Лиза. - Ну что, вешаем трубки? А то дорого...
- У нас сейчас льготное время.
- Как это?
- Некогда объяснять. Шерри, я звоню знаешь зачем?
- Зачем?
- За сюрпризом, - заволновался Жан. - Нет, "за сюрпризом" - нет. Я сюрприз.
- Не понимаю, - тоже заволновалась Лиза. - Какой сюрприз, говори!
- Я и говорю, что сюрприз - я. По студенческому туру, на десять дней. В Москву!
- Что, что? - закричала на весь этаж Лиза.
- Да, после Рождества, к Новому году! Но если ты скажешь "нет", я не приеду.
- О чем - нет? Чему - нет?
- Мы идем в ваш загс, да? Или нет?
- Да, - выдохнула Лиза чуть слышно.
- Как? Как ты сказала?
- Да! Только как же...
- Остальное решим потом: где жить, где учиться. Вот теперь все, вешаем трубки. Нет, забыл: мама велела тебя поцеловать и Марианна - тоже.
- А папа?
Лизе стало так радостно, весело, озорно, что она не в силах была удержаться: Жан много рассказывал о суровости своего отца.
- Он и меня целовал только в детстве, - засмеялся Жан. - Но у нас тут живут не все вместе, как живут у вас. Так что не бойся его, шерри. Целую тебя, целую! Завтра отправляю тебе письмо. Оно уже написано, лежит рядом, на столике. До зимы. Не изменяй мне!
- И ты.
- Я - мужчина.
- Что ты этим хочешь сказать?
Но Жан уже повесил трубку - там, далеко, в солнечном беспечном Париже.
2
"Падает снег, а ты не пришла в этот вечер..." Чарующий голос Адамо задумчивый, мягкий, на полутонах - плывет над Суворовским бульваром, и этому голосу подвластно все. Голос завораживает, обещает, грустит, голос зовет туда, где любовь и разлука.... Горят огнями вытянутые вверх высокие окна особняка, прохожие, как споткнувшись, на секунду замедляют шаг у ажурной решетки, прислушиваются к волшебному, единственному в мире голосу, задумчиво улыбаются - "журналисты гуляют" - и спешат дальше, по будничным, неинтересным делам.
