Мор Йокаи - Золотой человек
Увидав этот прекраснейший сад, любой садовод пришел бы в восторг: фруктовые деревья и декоративные растения поражают своей пышностью и райской красотой. С каждого клочка земли собирают здесь богатый урожай. Тут выращивается мускатный табак, обладающий несравненным ароматом. Островная пасека издали напоминает целый городок из всевозможных домиков и многоэтажных сооружений, как бы выстроенных для лилипутов. На огороженном участке разгуливает домашняя птица самых редкостных пород. Любитель живности испытывал бы зависть, глядя на великолепных кур-хохлаток, на белоснежных кохинхинок, удивительно красивых черных кур с двойным гребешком и пепельно-серых из породы «принц Альберт», на серебристых индеек, на величественных белых и с нарядным золотистым оперением павлинов. А на пруду вперегонки плавают выводки пестрых уток, стада гусей и редкой красоты лебедей. На тучных лугах мирно пасутся комолые коровы, ангорские козы и черные длинношерстые ламы.
Каким превосходным вкусом должен обладать властелин этого утопающего в зелени и цветах острова?
А между тем у этого «властелина» нет ни гроша за душой. Деньги здесь не в ходу. Торговцы привозят сюда хлеб, ткани, инструменты, различные орудия, крашеную пряжу и в обмен получают от островитян продукты их хозяйства.
Мой ученый друг привозил на остров семена ценных садовых растений, яйца новейших пород домашней птицы, а взамен ему давали уникальные экземпляры редчайших насекомых и растений, засушенные для его коллекций и гербариев. Собранные здесь редкости он рассылал по зарубежным музеям, научным учреждениям, а также коллекционерам-натуралистам, причем получал за это солидный куш.
Меня поразило, что аборигены острова изъясняются на чистейшем мадьярском языке. Увы, теперь на окраинах Венгрии это весьма редкое явление!..
Жители острова принадлежат к одному семейству и называют друг друга по имени. Шесть сыновей первого поселенца взяли себе жен из окрестных деревень, и теперь у стариков уже сорок внуков и правнуков. Всех этих людей кормит остров, живут они в достатке, не ведая нужды. Все они — умельцы и всем хватает работы.
Прадед и прабабка приучают своих потомков к труду, — он воспитывает мальчиков, она — девочек. Мужчины обучаются различным ремеслам — резьбе по дереву, гончарному делу, садоводству. Они выращивают табак, ухаживают за домашними животными, становятся плотниками и мельниками. Женщины ткут турецкие ковры и домашние холсты, вышивают, вяжут кружева, собирают мед, варят сыр и добывают розовое масло. Каждый знает свои обязанности и ревностно выполняет их.
У каждой семьи свой домик. Старики заботятся о новобрачных, и члены колонии сообща строят для них жилище.
Приезжих обычно встречает нынешний глава семейства, которого все там зовут отцом. Посетителям он известен под именем Деодата.
Это статный, могучего сложения мужчина с благородным, красивым лицом. На вид ему лет сорок. Он руководит обменом продуктов и показывает приезжим колонию.
Деодат принял нас приветливо и сердечно, как добрых старых знакомых. Мой друг бывал здесь ежегодно.
Разговор зашел об естественных науках: помологии,[34] ойнологии,[35] садоводстве, ботанике, энтомологии,[36] в которых Деодат проявил солидные познания. В области садоводства и животноводства он придерживался самых передовых взглядов. Я не мог скрыть своего изумления перед обширностью познаний Деодата и спросил, кто научил его всему этому.
— Наш старец, — ответил Деодат, почтительно склоняя голову.
— А кто он такой?
— Вы его увидите, когда все мы соберемся вечером.
На острове была страдная пора — сбор урожая яблок. Женщины и дети срывали спелые плоды румяных, золотистых и багряно-алых оттенков и складывали их прямо на траве. Груды налитых соком яблок напоминали пирамиды из ядер, некогда громоздившиеся во дворах замков. Огромный фруктовый сад так и звенел веселыми голосами.
Когда же осеннее солнце склонилось к западу, звон колокола возвестил с вершины холма о конце трудового дня. Последние плоды поспешно уложили в корзины и понесли в усадьбу.
Мы с Деодатом тоже направились в ту сторону, откуда раздавались звуки колокола. Он висел на башенке деревянного домика. Теремок был сплошь увит плющом, но некоторые колонны веранды не были закрыты листьями, и меня поразила их причудливая форма. Видно было, что их создавал художник-резчик в порыве высокого вдохновения.
Перед домиком на зеленой лужайке были расставлены столы и скамейки. По окончании работы сюда и устремились все члены колонии.
— Здесь живут наши старики, — шепнул мне Деодат.
Вскоре из дома вышла счастливая чета. Женщина лет шестидесяти и мужчина лет восьмидесяти.
У старца было энергичное и умное лицо. Весь его облик произвел на меня неизгладимое впечатление.
Голова его облысела, но остатки былой шевелюры и усы были чуть тронуты сединой, а резкие, но спокойные черты, как видно, мало изменились за долгие годы. Размеренный, правильный образ жизни, спокойный нрав, бодрое настроение всегда на пользу человеку.
Прабабушка выглядела тоже чудесно. Ее белокурые волосы уже серебрились, но глаза сохранили молодой блеск, а щеки, когда старик целовал ее, вспыхивали румянцем, словно у невесты.
При виде всей своей семьи старики просияли. Они целовали каждого, называли по имени. Старики души не чаяли в своих детях и внуках и были глубоко счастливы.
Наконец очередь дошла и до нас. Старики обняли Деодата — старшего сына, а затем, пожав руку мне и моему другу, пригласили нас поужинать.
Прабабушка до сих пор надзирает за кухней и готовит еду для своего многочисленного потомства. Каждый из членов семьи может садиться за тот стол, который ему по душе, с милыми ему людьми. Старик сел с нами и с Деодатом. Крохотная златокудрая девочка по имени Ноэми попросилась к нему на колени и получила разрешение слушать наши ученые разговоры.
Когда прадеду назвали меня, он долго смотрел мне в лицо, и на щеках его проступил румянец. Мой ученый друг спросил, не слыхал ли он раньше моего имени. Но старик хранил молчание. Деодат пояснил, что за последние сорок лет отец его ничего не читал, ограничиваясь лишь книгами по сельскому хозяйству и садоводству, и поэтому не знает, что творится на свете.
Тут я, как человек общительный, захотел поделиться со старцем своими знаниями и начал рассказывать ему обо всем, что произошло в мире за эти сорок лет.
Я поведал о событиях, разыгравшихся в нашей стране, в результате чего Венгрия соединилась короткой черточкой с Австрией и стала частью двуединой Австро-Венгерской монархии.
Мой слушатель, куривший в это время трубку, пустил густой клуб дыма, как бы говоря: «А вот мой остров никому не принадлежит!»
Я рассказал ему о налогах и податях, обременяющих население.
«На моем острове нет никаких податей!» — возвестил мне новый клуб дыма.
Я поведал также о великих битвах за свободу, которые происходили в нашем отечестве и во всем мире.
Он ответил мне клубами дыма: «Здесь мы ни с кем не воюем».
В тот период деньги катастрофически обесценивались. Знатные семьи, обладавшие огромными богатствами, разорялись одна за другой. Я пытался растолковать ему все это.
Новое облачко дыма означало: «А у нас вовсе нет денег!»
Потом я рассказал об ожесточенной борьбе, которую вели в нашей стране различные политические партии, а также о печальных последствиях религиозной нетерпимости, властолюбия и национальных распрей.
Старик не спеша выбил догоревшую трубку, видимо, думая про себя: «У нас нет ни епископов, ни вербовщиков голосов, ни министров».
Наконец, я стал распространяться о том, какой могущественной станет в будущем наша страна, когда исполнятся все чаяния нашего народа.
Малютка Ноэми заснула на коленях прадеда, ее надо было отнести домой и уложить в постель. По-видимому, для старика это было гораздо важнее всего, о чем я повествовал. Спящая девочка перекочевала с колен прадеда на колени прабабки. Когда прабабка с девочкой покинули нас, старец спросил меня:
— Где вы родились?
Я ответил.
— Какая у вас профессия? Чем вы занимаетесь?
— Я романист.
— Что это такое?
— Романист — это человек, который, узнав конец какой-нибудь истории, может догадаться обо всем, что было раньше.
— В таком случае, — сказал он, беря меня за руку, — придумайте мою историю! Существовал некогда человек, который покинул мир людей, где все дивились его успехам, а потом создал свой собственный мир, где все его любят.
— Могу ли я узнать ваше имя?
При этих словах старец выпрямился и, казалось, стал еще выше. Он поднял дрожащую руку и положил ее мне на голову. И вдруг мне почудилось, что эта рука когда-то покоилась на моей детской белобрысой головенке и что я где-то видел это лицо.
