Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Дыхание ветра
— Я был вне себя, — заявил в конце концов Пьер. — Это несчастье — так в нее влюбиться… Ведь она такая красивая!
Симон указал ему на дверь. В его взгляде не было ничего, кроме отвращения и презрения.
— Ступай прочь и никогда сюда не возвращайся! Что это за любовь такая, если ты хотел обесчестить Эрмин? Какое лицемерие! Уходи отсюда, и как можно быстрее!
Пьер сбежал по лестнице. Хлопнула дверь. Симон склонился над молодой женщиной. Нежно, совершенно по-братски, он провел рукой по ее волосам.
— Мимин, он ушел. Дорогая моя, маленькая Эрмин, благодарю Бога, что он надоумил зайти сюда. Думаю, я появился in extremis[78]… Твоя мать так часто говорит — in extremis…
Трогательная интонация Симона и его нежные прикосновения сделали свое дело. Эрмин начала приходить в себя.
— Мужайся, — проговорил молодой человек. — Черт возьми, как мне противно тщеславие некоторых мужчин! Я никогда бы не подумал, что Пьер может так обойтись с тобой. Все знают, что он изменяет жене. Вставай, Мимин, мне больно смотреть, как ты лежишь тут на полу!
Симон помог ей сесть, но Эрмин не могла поднять глаза, ей было слишком неловко смотреть ему в лицо.
— Ну, в чем дело? — тихонько спросил Симон. — Тибо не удалось добиться того, чего он хотел, все позади, Эрмин!
Симон привлек ее к себе. Она не могла произнести ни слова, сгорая со стыда, что предстала перед ним полуобнаженной.
— Поплачь, Мимин! Я считаю себя твоим братом и рад, что приехал в Роберваль сегодня днем. И знаешь почему? Шарлотта натирала новый паркет, и ей не хватило темного мыла и соды. Я сел на велосипед, решив, что прогулка пойдет мне только на пользу. Когда я проезжал здесь, то подумал, не выпить ли с тобой чаю… Но почему ты одна в доме? Где свекровь? Мадлен?
— Я организовала для них прогулку на баркасе, — начала объяснять она. — Все отправились туда. Стоит такая прекрасная погода! Исидор, друг Жерара Ларуша, должен был отвезти их на остров на пикник. Я же пошла к доктору Брассару. Думала вымыть голову и привести себя в порядок, может быть, Тошан приедет вечером… Знаешь, Симон, если бы Пьер меня изнасиловал, я бы никогда уже не смогла быть прежней, особенно с мужем.
Мысли Симона были где-то далеко, но он утвердительно кивнул. Его ужасали последствия подобного акта насилия.
— Господи… Вставай, Мимин, не век же нам сидеть тута на лестнице. Я спущусь в кухню, приготовлю чай. А ты пока переоденься.
Эрмин поднялась с помощью Симона. На предплечье проступили синяки, на правой щеке алела царапина.
— Что за чудовище этот Тибо! — воскликнул Симон. — Остается лишь надеяться, что Тошан сегодня не появится. Увидь он тебя в таком состоянии, несчастья не миновать.
— Я не буду лгать ему. И пусть хорошенько отделает Пьера, это пойдет тому на пользу. Ничего другого он не заслуживает. А ты не дрался с ним?
— Нет! — резко ответил Симон. — Я никогда не дерусь. Отец приучил меня получать удары, но не отвечать на них. Однако на твоем месте я бы ничего не говорил Тошану.
— Почему это? — возмутилась Эрмин.
— Потому что ему будет больно. Ты — его жена, и он тебя очень любит. Это нанесет удар по его гордости, даже если он заставит Пьера дорого заплатить за свою ошибку. Он всегда будет помнить, что другой мужчина прикасался к тебе, целовал… Тем более что скоро Тошану предстоит отплыть в Европу. Зачем же ему ехать в другую страну с такой тяжестью на сердце? Мимин, немцы уже во Франции. Люди там покидают свои дома, чтобы убежать от врага, на дорогах дети, такие же матери, как ты, гибнут под бомбами. У нас в Квебеке еще все тихо, но это ненадолго. Так что постарайся забыть о происшедшем. К тому же он был пьян, этот мерзавец!
Эрмин задумалась. Она знала обо всем из газет, но не понимала до конца, какие трагические события сотрясают мир.
— Но если бы не ты, он бы мог… — прошептала она, чуть не плача. — Мне было так страшно! А ты советуешь мне все забыть? Меня как будто изваляли в грязи! Меня тошнит!
Она направилась к ванной комнате и захлопнула за собой дверь. Симон же закурил сигарету и стал медленно спускаться в кухню. У него перед глазами все еще стояла картина, которую он увидел четверть часа назад. Озверевший Пьер, беззащитная, испуганная Эрмин. Симон готов был проклясть все, что имеет отношение к плотской стороне жизни. «Мне бы стоило пойти по стопам Эдмона, — думал он. — Стать священником или закончить свою жизнь в монастыре. Бедная Мимин, я требую от нее невозможного. Ее пытались обесчестить, унизили…»
Думая обо всем этом, Симон поставил чайник. Он сказал Эрмин не всю правду. Дело было не в поручении Шарлотты. Он чинил стул, когда неожиданно решил ехать в Роберваль. Из головы его не выходила Эрмин… Внутренний голос настоятельно звал его в путь. Он заволновался и подчинился этому зову, придумав, что нужно купить темного мыла и каустической соды. Шарлотта, конечно, надулась, но его вел внутренний голос. «Я не мог поступить иначе, — уговаривал он себя. — Не прислушайся я к своей интуиции, этот мерзавец Тибо изнасиловал бы Эрмин. Нас спасло Провидение!»
Молодая женщина спустилась в кухню. На ней были полотняные брюки и рубашка. Она долго простояла под душем и все же чувствовала себя так, будто вывалялась в грязи.
— Ты прав, Симон, я ничего не скажу Тошану, — сказала бледная как мел Эрмин, беря в буфете чашки. — Я вспомнила о своей свекрови. Фиделиас Трамбле добился своего, угрожая ей ножом. Он рассчитывал приняться за старое. Теперь я лучше понимаю, как яростно Тала хотела отомстить. Этот человек заставил ее предать мужа, унизил ее, смешал с грязью. Она не могла больше жить в мире с собой. Я не защищаю подобный вид скорого суда, но теперь я испытываю ненависть к Пьеру, а ведь я была к нему очень привязана. Нужно верить, что мой ангел-хранитель хорошо справился со своей работой, потому что избавил меня от худшего испытания.
Она отпила глоток чая. Симон последовал ее примеру, не отрывая от нее внимательных глаз.
— Не может быть! — воскликнул он. — Неужто ты веришь в ангелов?
— Да, верю, — подтвердила Эрмин. — Доказательство: ты меня спас. И я благодарю тебя от всего сердца. Сознание мое затуманилось, силы были на исходе, и тут ты пришел мне на помощь.
Внезапно Эрмин заметила печать усталости на лице Симона. Ей показалось, что он похудел и чем-то озабочен.
— У твоих родителей все в порядке? Бетти скоро рожать.
— Отец немного успокоился. Теперь я могу передохнуть, я устал играть роль сторожевого пса. Сегодня утром мама жаловалась, что у нее ломит поясницу. Боже мой, ну почему она решила рожать еще раз?
— Тут не выбирают. Я консультировалась с врачом. Я думала, что беременна, но это не подтвердилось. И потом, я помню, что твоя мама мечтала о большой семье. В наших краях у женщин бывает и по десять детей. Шарлотта мечтает подарить тебе кучу маленьких чудовищ!
— Мне вполне хватит и одного! — возразил Симон. — Но я буду заботиться о нем.
— Конечно! Но Шарлотта утверждает, что ты хотел бы много детей.
— Моя невеста выдумывает. Скажи, разве болтовня способствует высокой нравственности? Я беспокоюсь за тебя. В последние месяцы тебе выпало немало хлопот!
— Я чувствую себя лучше, — сказала Эрмин. — И все потому, что ты мне сказал. Не следует жаловаться на судьбу, когда в Европе творится такое. Странно, однако я только что заметила, что могу говорить с тобой о том, о чем с трудом удается с Тошаном. Я, наверное, тебе надоела. Мужчины предпочитают беседы о спорте, войне, автомобилях…
— Ну, не все же! Разговоры на другие темы только доказывают, что некоторые особи наделены умом! — пошутил Симон. — И потом, мы с тобой вполне можем поговорить о санях, коньках, об упряжи. Я прекрасно представляю, что мог бы принять участие в гонке на собачьих упряжках!
— Но этим можно заниматься только зимой, — заметила Эрмин. — А что ты будешь делать весной и летом?
— Буду работать в саду, разводить скот. Куплю петуха и кур.
Они рассмеялись, но напряжение не ушло. Эрмин делала вид, что обрела былое спокойствие, но по-прежнему ощущала на своем лице пьяное дыхание Пьера, прикосновение его рук.
— Судьба иногда играет с нами в странные игры, — произнесла она меланхолическим тоном. — Я была влюблена в Пьера в четырнадцать лет, потому что он меня однажды поцеловал на прощание на улице Сен-Жорж. Я мечтала о нем целых полгода, будто о принце. Сегодня же я увидела просто пьяницу, хама, который считает, что все женщины должны принадлежать ему. А ведь я была так счастлива еще сегодня утром, и вчера тоже! Жизнь казалась на удивление прекрасной: цветущие яблони, легкий бриз на озере, столько ярких цветов после монотонной белизны бесконечной зимы. И зря я была столь беззаботна. Почему не заперла дверь? Может, это предупреждение, Симон? Нужно быть осторожным и все время ждать, что на тебя может обрушиться несчастье?
