Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Расплата за прошлое
— Понятия не имею. Но помогите мне выбраться, умоляю вас! Наверняка в этом доме есть другой телефон, еще один выход! Вы же как-то выходите?
Анни подняла к Эрмин свое рано состарившееся худое лицо с тонкими губами и носом с горбинкой.
— Теперь уже нет, из-за вас. Я очень люблю гулять по парку, в это время года там так красиво: все эти розы и кустарники! Нет, леди, я не смогу вам помочь. Мы обе здесь заперты. Доставьте ему радость, спойте сегодня вечером! Я наблюдала за ним. Когда вы говорили о возвращении домой, он напрягался, готовый разгневаться, и, уверяю вас, в такие моменты я его боюсь. Родольф так надеялся, что вы его полюбите, он ведь нуждается в любви, как и мы все!
— Да что вы знаете о любви, — тихо заметила Эрмин. — Если я последую вашим советам, неизвестно, чего он потребует завтра. Он захочет, чтобы я принадлежала ему, а я не смогу себя защитить. Я люблю только одного мужчину, это Тошан, мой муж, отец наших детей. Я не хочу ему изменять, понимаете?
— Родольф не тронет вас, если вы будете мягкой и приветливой, — заверила ее Анни. — Это единственный способ его усмирить и не подвергать себя опасности.
В глубине души Эрмин пришлось признать, что маленькая женщина в черном права. Возможно, она была не так уж глупа.
— В таком случае мне остается лишь репетировать роль Маргариты, — холодно согласилась Эрмин. — Но дайте мне нормальную одежду и обувь.
В ту же секунду на подоконник запрыгнул большой белый ангорский кот. Легкий ветерок приподнимал его длинную шерсть. Он с мяуканьем устремил свой золотистый взгляд к Эрмин. Затем величественно спрыгнул на паркет и принялся тереться о ее голые ноги. Она наклонилась, чтобы погладить его. Животное, казалось, принесло с собой прохладу листвы и аромат роз.
— Счастливчик, — пробормотала она. — Ты свободен в своих передвижениях.
Анни и кот последовали за ней, когда она спустилась в розовую комнату.
— Я заберу у вас поднос, мадам. И сейчас же принесу ваш чемодан и платья, которые купил мой кузен.
Эрмин кивнула с хмурым видом. Она решила, что пушистый красавец составит ей компанию.
— Это наш кот, — сообщила Анни. — Его зовут Фауст.
— Фауст, — машинально повторила Эрмин.
«Разумеется, меня это не удивляет», — подумала она.
Глава 18
Священные узы
Эрмин не стала петь для Родольфа Вонлантена и его кузины. В черном смокинге, с белым шарфом вокруг шеи, он сидел в ложе и напрасно ждал ее появления на сцене. Анни заняла место в зале. Эрмин приготовила правдоподобное объяснение, уверенная, что он явится с упреками в розовую комнату, но Родольф ничем не проявил себя.
— Почему Эрмин отказалась петь? — спросил он у Анни, возбужденной новой ролью посредницы.
— Она приболела, Родольф, и я уверена, что это не игра. Разве можно больше часа ходить босыми ногами по кафелю! Молодая дама охрипла и кашляет.
— Как это прискорбно! — воскликнул он. — Такая великая певица, как она, должна быть более осторожной. Анни, займись ее лечением. Дай ей липового отвара с медом. У меня есть таблетки от боли в горле, они безобидные, уверяю тебя. Моя прекрасная Эрмин! Как будет ужасно, если она потеряет свой хрустальный голос! И в этом есть моя вина, я плохо обращался с ней утром, ей пришлось кричать, споря со мной. Мне не следовало так себя вести, я причинил ей беспокойство, а ведь я хочу для нее только счастья.
В это второе утро своей жизни в «золотом» плену Эрмин лежала в постели и гладила большого белого кота, в котором нашла очень симпатичного собеседника.
— Я не знаю, что мне делать, Фауст. Да, щурься в свое удовольствие, тебя ничего не тревожит. Ты можешь ходить, где хочешь, спать рядом со мной, как этой ночью, или гулять по парку. Там, должно быть, светит солнце и небо наверняка ясное. В июне природа так красива… Ты напоминаешь мне одну девочку, которую я очень люблю, — мою младшую сестренку Киону. У тебя такие же янтарные глаза, как у нее.
С тяжелым сердцем, полная дурных предчувствий, Эрмин откинулась назад, разведя руки в стороны. Никогда еще она не оказывалась в подобной ситуации, и это подвергало ее нервы суровому испытанию, одновременно вынуждая разобраться в самой себе. Эрмин всегда славилась мягкостью и терпением. Ее считали также толерантной, склонной легко прощать обиды. Она и сама так о себе думала, но невероятный поступок Родольфа открыл для нее другую грань собственного характера.
«Оказывается, я способна на проявления необузданной ярости, чего раньше за собой не замечала. Вчера утром мне хотелось убить его или ранить, чтобы иметь возможность убежать. Я была как безумная. Его кузина тоже меня раздражает своими бесконечными “господи боже мой!” и сокрушенными гримасами. Она так предана этому душевнобольному человеку! О, как же я его ненавижу! У меня нет ни капли сочувствия к нему. Он выслеживал меня годами, словно зверя, и наконец загнал сюда».
Ее беспокоил еще один момент. Судя по всему, она получила большую дозу снотворного, раз Родольф смог везти ее в машине около трех часов, а проснулась она, по ее подсчетам, только в середине дня.
«Кто раздевал меня и укладывал в постель? — снова спросила себя она. — Разве могла эта маленькая женщина донести меня сюда и снять с меня одежду?» На секунду представив себе Родольфа, старательно раздевающего ее, Эрмин покрылась холодным потом. Это была идеальная возможность для изнасилования. «Если он видел меня полуголой, если мог касаться меня и ласкать, пока я была без сознания, зачем ему лишать себя удовольствия? Когда проснулась, я была в таком состоянии, что не сразу обратила внимание на свое тело».
Ее сердце тревожно забилось. Она выпрямилась, чтобы сесть по-турецки. Ей было невыносимо представлять, как этот почти пятидесятилетний мужчина безнаказанно наслаждался ее обнаженным телом, вдоволь разглядывал ее грудь, живот и все остальное.
— Нет, он не мог этого сделать, нет! Если он осмелился меня изнасиловать, Тошан его убьет.
Ее охватила внезапная тревога. Она принялась подсчитывать дату будущей менструации, подкованная в этой области своей покойной свекровью. У индианок было гораздо меньше детей, чем у набожных жительниц Квебека, религия которых являлась неотъемлемой частью жизни, а кюре проповедовали супружеские отношения только для рождения детей. Женщины народа монтанье доверяли лунному циклу и свойствам некоторых растений. «Это должно произойти меньше чем через неделю, — подумала она после быстрого подсчета. — По крайней мере, если этот псих меня изнасиловал, я не должна от него забеременеть. Но нет, я сошла с ума, он не осмелился этого сделать, это все же воспитанный мужчина. Ему нужна моя любовь. Он не овладел бы моим телом таким образом…»
В итоге она успокоилась и вытянула ноги. Анни Вонлантен накануне принесла ей чемодан, и Эрмин поспешила натянуть свои бежевые брюки и рубашку того же цвета, очень простую. Меньше всего ей хотелось выглядеть привлекательно.
— Сегодня утром я должна была сесть в поезд до Роберваля, месье Фауст! — сказала она коту. — В сущности, я сама виновата. Ведь я хотела уехать раньше, отказаться от этой проклятой пластинки, но в последний момент передумала. Мама наверняка уже волнуется. Обычно я звоню месье Фортену, чтобы сообщить о времени своего приезда. Скоро все спохватятся, куда я подевалась. Начнутся поиски, расследование. Меня видели в Квебеке с Метцнером на террасе Дюфферен, в городе, в отеле… А музыканты, звукооператор? Они могут выступить свидетелями. Этот безумец плел свою паутину, а я, как идиотка, угодила в расставленную ловушку.
Эрмин с трудом сдержала слезы. Плакать не имело смысла, нужно было действовать, обследовать дом. А главное, притупить бдительность Родольфа и его кузины.
— Парочка сумасшедших! — взорвалась она с ожесточенным лицом. — Но со мной этот номер не пройдет! Прежде всего, я не собираюсь петь для них, ни одной ноты, ни одной гаммы, ничего! Я буду безмолвной и больной.
Пока она придумала только эту хитрость: сослаться на больное горло и охрипший голос.
— Мне нужно выиграть время, Фауст, — добавила она, гладя шелковистую шерстку кота. — Ты ведь меня любишь, скажи?
Кот заурчал, изучая ее своим янтарным взглядом. Растроганная. Эрмин снова его погладила.
— Ты бы понравился Кионе.
С этими словами молодая женщина встала и направилась в ванную. К ней снова вернулись опасения по поводу сексуального насилия. Она решила принять ванну, испытывая инстинктивное желание смыть с себя воображаемую грязь. Дверь изнутри запиралась на щеколду, и это ее успокоило. Но прежде чем раздеться, Эрмин внимательно осмотрела помещение. Зеркало висело на крючке: значит, это не одно из новомодных подглядывающих устройств.
— Какая же я глупая, — вполголоса сказала она себе, — в любом случае стена выходит в мою комнату.
