Кайл Онстотт - Хозяин Фалконхерста
— Оставьте веревки! — подал голос преподобный Хаззард. Его глаза горели фанатичным огнем. — Возлюбленный наш Иисус был распят, несмотря на невиновность. Так давайте распнем приговоренного! Приколотим его гвоздями к кресту!
Нестерпимая боль в ушах не помешала Драмжеру расслышать его слова. Он имел лишь начатки религиозных представлений, но ему доводилось видеть изображения распятого Иисуса, и он всегда обращал внимание на гвозди у него в ладонях и ступнях. Неужели с ним поступят так же? Не может этого быть!
Он подобострастно рухнул перед преподобным Хаззардом на колени, повалив державших его мужчин.
— За что вы меня убиваете, господин священник? Что я вам сделал? Отпустите меня, господин священник! Отпустите меня, и я заберу Кэнди и уеду навсегда. Забирайте все из фургона. Мы уедем и никогда больше не вернемся. Только отпустите! — Он оглянулся на Кэнди, которая голосила, катаясь по земле. — Забирайте ее, если хотите, только меня отпустите! Поступайте с ней, как вам нравится, только меня не трогайте! Прошу вас, господин священник, пожалуйста, отпустите меня!
— Не бросай меня, Драмжер! Не оставляй меня с этими людьми! — взвизгнула Кэнди, протягивая к нему руки.
— Никуда он не пойдет, разве что в ад, — отозвался преподобный Хаззард, приплясывая от воодушевления. — Он грешник! Черный грешник, черная душа. Настала расплата за грехи. Он подражал белым, а это грех. Библия говорит, что проклято все племя Хама. Проклятому черномазому не подобает подражать белым, совокупляться с белыми женщинами, одеваться в одежды белого, мнить себя лучше белого человека. Это есть нарушение библейского завета, это есть грех. Библия учит, что чернокожие должны быть рабами белых людей, а все, что говорится в Библии, — святая правда. — Он указал на простертые тела Драмжера и Кэнди. — Братья по Клану! В эту ночь нам предстоит исполнить священный долг. Мы распнем этого черномазого, мы приколотим его к кресту! Крест будет подожжен, языки пламени взметнутся к небесам. Эта ночь озарится огнем горящего креста, но к кресту будет прибит негр. Мы научим проклятых ниггеров бояться гнева Господня. Что скажете, братья?
— Прибьем!
— Из него получится славный костерок!
— Начинаем! Гвозди есть?
— Есть!
— А молоток?
— Вот он!
— Приступим!
— А другие тем временем займутся девкой. — С этими словами Лизер Джонстон схватил рыдающую Кэнди за волосы и поволок по земле. — У меня уже целую неделю не было негритянок. После меня можете заняться ею по очереди. Все, кто хочет ее попробовать, выстраивайтесь за мной.
— Сперва прибьем его к кресту! — не унимался преподобный. — А ее держите, чтобы не удрала. После распятия на нее еще останется уйма времени. Снимайте с него одежду. Одежду возлюбленного нашего Иисуса разыгрывали по жребию. Снимите с черномазого его щегольской наряд и разделите между собой.
Драмжера подняли с земли. Сперва его разули. У него на глазах Лизер Джонстон претворял в жизнь свою угрозу в отношении Кэнди. Кто-то потряс сапогами Драмжера.
— Кому сапоги черномазого? Отменная обувка!
— Мне! Мне всю жизнь хотелось иметь модельные сапожки. Что с того, что раньше их таскал черномазый? Давай их сюда!
Заскорузлые красные лапы завладели сапогами.
— А вот пиджачок! Великолепное сукно! Негр — парень рослый. Кажется, тебе подойдет, Раф.
Пиджак Драмжера поймал на лету здоровенный детина.
— А мне нравятся его штанишки. — С этими словами рыжебородый субъект стянул с Драмжера брюки. — Конечно, от них воняет негром, но все равно они лучше моих. Нет, вы только взгляните! На этом сукином сыне еще и подштанники! А их кому?
— Мне! Подарю их своей старухе. У нее никогда в жизни не было такого бельишка.
— Рубашка! Ишь, какая тонкая! И шейный платок! Настоящий черный атлас! Кажется, их хотелось заиметь преподобному. Он среди нас единственный, кто носит белую рубаху. Такую чистенькую он может не снимать и в следующее воскресенье, когда будет расписывать пастве, как отправил черномазого в ад.
Голый Драмжер плюхнулся на землю — слишком ослабленный, чтобы стоять, слишком напуганный, чтобы говорить, слишком хорошо понимающий всю бесполезность любой мольбы о пощаде. Ужас притупил его чувства, все происходящее было столь нереально, что у него готова была лопнуть голова. Такое просто не могло с ним произойти! Масса Хаммонд не дал бы этому осуществиться. Миссис Августа, Крис спасли бы его! Он слышал собственный крик, но как бы издалека, словно надрывался кто-то другой. Его воплям стали вторить вопли Кэнди; вскоре в поле его зрения появился Лизер Джонстон: он поправлял штаны и застегивал широкий ремень. Впрочем, участь Кэнди меркла по сравнению с тем, что было уготовано для него. Он машинально провел рукой по горлу, ожидая нащупать серебряный талисман. Но его там не было. Внезапно в голове у него просветлело. Он понял, что надежд на спасение нет, и лишился чувств.
Однако забытье длилось недолго. Его вернули к действительности жестокие руки, оторвавшие его от земли. Сопротивляться не было смысла, и он просто повис на плечах у мучителей, которые подтащили его к грубо сколоченному из подвернувшихся под руку балок кресту. Он почувствовал, как его опускают спиной на неструганые доски; руки его были разведены в стороны.
Страшная боль неожиданно пронзила его ладонь и все тело. Он снова закричал и услышал, как его передразнивает безжалостная толпа. Он попытался пошевелить пробитой ладонью, но боль только усилилась, и он оставил попытки. Палачи занялись другой ладонью, и не успел он оправиться после первого шока, как последовал второй; молоток бодро вколачивал штырь ему в кисть, превращая в труху кости. Он орал во всю мочь, молил о пощаде и все это время слышал, как бормочет молитвы преподобный Хаззард, обрекая его душу на вечные адские муки.
Палачи перешли от рук к ногам и пробили обе, сведенные вместе, одним длинным штырем. Тяжелый молоток не всегда попадал по шляпке и тогда ломал ему пальцы, лодыжки, превращая его ноги в кровавое месиво.
Наконец его оставили в покое. Руки, только что прижимавшие его к кресту, отпрянули. Крест стал медленно подниматься; Драмжеру было очень больно висеть на руках, ему казалось, что он вот-вот упадет на землю, оставив руки на перекладинах креста. Он ежесекундно терял сознание, но оно неизменно возвращалось, а вместе с ним — нечеловеческие мучения. Он смутно видел происходящее внизу и знал, что готовится новая пытка: люди подтаскивали к подножию креста сосновые ветки. Боль в руках и ногах была нестерпимой, но страх перед огнем затмевал боль. До него дошло, что из его глотки уже не вырывается крик. Значит, кричал кто-то другой. Внизу, в свете фонаря, по-зверски овладевал Кэнди очередной белый. Другие в нетерпении дожидались своей очереди. До Драмжера доносились их скабрезные выкрики и уханье усердных тружеников, подтаскивающих ветки.
Лизер Джонстон стоял под самым крестом, так близко к Драмжеру, что он мог бы дотронуться до его груди, если бы сумел шевельнуть ногой. Некто с ухмылкой протянул Лизеру нож. Лизер попробовал пальцем, хорошо ли наточено лезвие. Послышались голоса:
— Кажется, ты говорил, что мы получим сегодня черного валуха? Черного борова? Может, сперва оскопить его, а уж потом подпалить?
— Так и сделаем. — Лизер поднял глаза на истерзанное тело Драмжера. — Я жду, пока освободятся ребята, которые еще не попробовали его девку. Им тоже охота поглазеть, но девка сейчас для них важнее. Куда торопиться? Вся ночь впереди!
— А здоровенная у этого ниггера штуковина!
— Ничего, сейчас он ее лишится.
— Признайся, Лизер, тебе бы хотелось, чтобы и у тебя болталась такая же?
— Моя лучше, потому что белая. К тому же белому такая пушка ни к чему. Черномазые все такие, а все потому, что они звери, что твой бык или жеребец. Слава Богу, мы, белые мужчины, на них не похожи!
— А вот мне завидно! Вот бы я порадовал свою старуху! — До Драмжера дотронулась мозолистая рука. — Давай, Лизер, не томи!
— А что, можно! — Лизер ухмыльнулся и занес нож. — Буду рубить по кусочку. По чуть-чуть, чтоб и другим досталось.
И тут пришло избавление.
Драмжер услышал ружейный выстрел, заглушивший голоса, и получил сокрушительный удар в грудь. Молоток не мог бы ударить его с такой силой. У него еще мелькнула мысль, что за новую пытку для него придумали; боль оказалась мучительнее, чем все, что ему уже довелось испытать. Он не смог ее вынести, да и не должен был выносить: его сознание угасло, боль стихла. Смерть расслабила напряжение мышц, тело обмякло. Сперва с перекладины сорвалась одна рука, потом другая — слишком велик стал вес, пришедшийся на единственную кисть. Тело рухнуло головой вниз; ноги тоже сорвались с креста, и труп ничком плюхнулся на землю.
Все в суеверном ужасе уставились на мертвеца. Даже те, кто стоял в очереди к только что извивавшемуся телу Кэнди, задрали головы, взирая на опустевший крест.
