Мор Йокаи - Золотой человек
Получив известие о роковой находке, Тимея выехала в Шиофок, чтобы присутствовать при официальном осмотре трупа. Увидев одежду мужа, она дважды лишалась чувств, ее с трудом привели в сознание. Тем не менее она выполнила свой долг до конца. Когда при ней укладывали в цинковый гроб останки Тимара, она с беспокойством расспрашивала всех, где его обручальное кольцо. Но при всем желании — кольцо никак не могли вернуть ей, — у трупа, увы, не оказалось пальцев…
Тимея приказала отвезти дорогие останки в Комаром. Там были устроены торжественные похороны по протестантскому обряду. Гроб установили в роскошной семейной усыпальнице. Все четыре церковных округа страны были представлены на церемонии похорон. Панихиду служил сам суперинтендент[30] задунайского церковного округа, прощальную речь произнес комаромский пастор. Стены кирки были обтянуты крепом и украшены гербами. Специально приглашенный из города Папа хор высшего духовного училища исполнял реквием и заупокойные песнопения. На обтянутом черным бархатом гробу были выведены серебром годы рождения и смерти, а также имя покойного. До катафалка гроб несли на руках городские советники и предводители комитатского дворянства. Затем на гроб были возложены дворянская шпага, лавровый венок и знаки отличия умершего: венгерский орден св. Иштвана, итальянский — св. Мориса и бразильский — Аннунциата. Серебряные кисти покрова поддерживали вице-губернаторы, а различные именитые господа, стоя по обеим сторонам катафалка, держали в руках зажженные факелы с гербами. Впереди процессии шествовали все городские учащиеся, а также богословы и духовные особы, под приглушенную дробь обтянутых черным сукном барабанов мерно шагали члены цехов и гильдий со своими знаменами, немецкие бюргеры и богатые горожане венгры, в парадной одежде и при оружии. Позади шла скорбная вдова с бледным лицом и заплаканными глазами в окружении одетых в траур знатных дам, а за ними следовали ученые мужи Венгрии, венские знаменитости и высшие военные чины.
Даже его величество прислал на похороны своего представителя, дабы воздать должное заслугам покойного. Траурное шествие замыкали толпы простых людей. Под колокольный звон всех церквей оно проследовало через весь город. Звон множества колоколов возвещал, что хоронят великого человека. Из уст в уста переходило имя этого благодетеля народа, славы и гордости нации, верного супружескому долгу мужа, зачинателя бесчисленных добрых дел и основателя множества благотворительных учреждений.
Прах «золотого человека» предавался земле.
Его провожали к месту последнего упокоения все обитатели города — стар и млад, женщины и мужчины. Аталия тоже находилась в их числе.
Наконец гроб с останками всеми оплакиваемого человека внесли через распахнутые двери в склеп. Туда спустились ближайшие родственники покойного, друзья и почитатели. Среди них оказался и майор Качука. Спускаясь по узкой лестнице в склеп, он столкнулся в полутьме с Тимеей и Аталией.
Когда сопровождавшие покойника стали выходить из усыпальницы, Аталия неожиданно бросилась к подножию гробницы, крича, чтобы похоронили и ее. К счастью, здесь еще задержался Янош Фабула. Он поднял красавицу с земли, вынес ее на руках из склепа и объяснил изумленной публике, что барышня очень любила покойного барина, заменившего ей родного отца.
Через полгода после похорон был изготовлен великолепный надгробный памятник. На гранитном постаменте красовалась высеченная золотыми буквами надпись:
«Здесь покоится прах благородного дворянина, досточтимого господина Михая Тимара Леветинци, королевского тайного советника, почетного члена дворянских собраний, многих комитатов, кавалера орденов св. Иштвана, св. Мориса и Аннунциата, пламенного патриота, истинного христианина, добродетельного и примерного супруга, благодетеля и покровителя бедных и обездоленных, попечителя сирот, хранителя школ, столпа церкви. Великого человека оплакивают все знавшие его, понесшие столь тяжкую утрату!
О безвременной кончине досточтимого мужа скорбит и чтит его память навеки преданная ему супруга Сузанна…»
Воздвигнутая на пьедестале мраморная статуя скорбно склоненной, обнимающей урну женщины, по словам всех видевших ее, удивительно походила на Тимею.
Ежедневно посещая кладбище, Тимея украшала гробницу свежими венками и ухаживала за посаженными вокруг усыпальницы цветами. Взлелеянные ею, они наполняли воздух благоуханием. Вдова опрыскивала их прохладной водой и обильно поливала горючими слезами.
Вряд ли Тодор Кристиан мог себе представить, что после смерти будет удостоен столь великой чести.
Госпожа Зофия
Прекрасная вдова очень строго соблюдала свой траур. Она нигде не появлялась и никого не принимала у себя. На улице ее видели неизменно во всем черном, со спущенной на лицо густой вуалью.
В комаромском обществе гадали и высчитывали, когда придет срок окончания траура. Он должен был продолжаться не меньше года со дня смерти г-на Тимара. В какой именно день произошел несчастный случай, было, правда, неизвестно, но несомненно, что Тимар погиб зимой. Однако наступила и прошла масленица, а Тимея все еще ходила в черном и отказывалась от посещения балов и вечеров. Тогда решили, что Тимея будет носить траур вплоть до годовщины дня погребения. Ведь именно с того времени она считалась вдовой. Но миновал и этот срок. Наступила весна, а Тимея так и не сбросила траурного платья и по-прежнему не принимала у себя в доме никаких гостей. Тогда все в городе начали проявлять нетерпение: до каких же пор будет так продолжаться? А узнав, что молодая женщина наотрез отказалась принимать мужчин, — не только удивились, но и вознегодовали.
Как-то ранним утром г-жа Зофия с корзинкой в руках отправилась на базар. Толкаясь там, расспрашивая у рыночных торговок, сколько стоят цыплята, и сетуя на дороговизну птицы, она лишь прикидывалась, что торгуется. На самом же деле она старалась незаметно проскользнуть мимо офицерского клуба «Англия». Миновав его, она стала пробираться в тени глухого забора лицея и, сделав порядочный крюк, шмыгнула в ворота уединенного домика, на дверях которого был изображен большой двуглавый орел.
В этом домике по-прежнему жил г-н Качука. Став майором, он не покинул своей лейтенантской квартиры, — попросту не нуждался в более просторном помещении. И ворота, и входная дверь домика, и окно комнаты майора оказались открытыми. Армейскому офицеру нечего бояться воров.
Госпожа Зофия застала г-на Качуку одного. Он проверял отчеты о ходе фортификационных работ.
— С добрым утром, господин майор! Прошу простить мою дерзость. Я случайно проходила мимо, вот и решила заглянуть к вам. Вижу, дверь и окно открыты, еще, чего доброго, вор какой-нибудь сюда заберется. Дай-ка, думаю, скажу денщику, чтобы запер. А вы, оказывается, сами тут, господин майор. Очень, очень приятно… Не мешает, пожалуй, присесть на минутку, чтобы не отбить у хозяина сон.[31] Целую вечность не имела я удовольствия беседовать с господином майором. Что? Вы предлагаете сесть рядом с вами на кушетку? Господин майор весьма любезен. Охотно сделаю это, только вот сперва поставлю свою корзинку. Правда, там нет ничего особенного, лишь яйца, несколько штук… Знаете, я всегда делаю закупки сама. Если полагаться на прислугу, все обойдется втридорога. И вообще… ох, уж эти мне нынешние служанки! Все с норовом, спесивы, ни одна не желает носить корзинку за своей хозяйкой. Это, видите ли, ниже их достоинства. Вот и приходится ее таскать и самой ходить за покупками. Но я ничуть этого не стыжусь. Каждый, кто со мной знаком, знает, что я на самом деле собой представляю. Не так ли, господин майор? Вы ведь тоже не осудите меня? Мы с вами так давно знаем друг друга!
Помните, господин майор, как вы сидели у нас в кухне на баке с водой и ели вареную кукурузу? А я рассказывала наивной девице о предстоящих крестинах… Но если бы вы знали, о чем мы говорили до прихода господина майора, тогда еще лейтенанта! Впрочем, то было тысячу лет назад! Да… Немало событий произошло с тех пор. К примеру, кошмарная гибель господина Леветинци. Бедняжка Тимея не знает покоя ни днем, ни ночью. Сдается мне, эта несчастная кончит тем, что последует за своим мужем. Как мне жаль ее! Такое доброе создание! Мужчин она совсем не принимает. Сто раз в день подходит к портрету господина Леветинци и подолгу смотрит на него. Потом достает и перечитывает последнее письмо, которое он прислал ей вместе с той огромной рыбиной. Иной раз даже мне прочитает его вслух. И все спрашивает: «Послушай, маменька Зофия, тебе не кажется странным, что письмо написано в таком необычном для господина Леветинци веселом духе? Он не забыл даже упомянуть, как лихо отплясывал там!..»
