Елизавета Луговская - Вы прекрасны, вы грустны
И он оказался прав. В своих мемуарах позже Марго вспоминала: "Граф употребляет всевозможные уловки и средства, лишь бы быть мне приятным и добиться такой же дружбы, какая у меня была с королем Карлом... Сочтя, что всей своей услужливостью, бесчисленными знаками покорности и любви он достаточно доказал свою привязанность ко мне, я решилась ответить ему взаимностью и принять участие в его делах".
Ла Моль не ошибся в Марго. Но "делу политиков", как назвали этот заговор при дворе, не суждено было совершиться. "Летучий эскадрон" Екатерина набирала очень тщательно. В него попадали только самые лучшие девушки - лучшие во всех отношениях, они должны были быть совершенны внешность, фигура, изощренное кокетство, умение соблазнять и - самое главное - быть страстными в постели и при этом уметь выведывать все сокровенные мысли своих любовников. Мысли, касающиеся политики и политических интриг.
Шарлотта де Сов была тонким психологом. Проводя ночи с любовниками из высшей королевской элиты, она узнавала от них все нюансы внутренней политики. Она поставила за правило - говорить с ними на темы двора. Мужчинам казалось вполне естественным то, что фрейлина Екатерины интересуется всем, что происходит при дворе, причем Шарлотта умела вести себя так, как будто интересуется всем этим она из чистого женского любопытства. Обычно после любовных утех она заводила непринужденную беседу. Расслабленные и довольные, любовники выбалтывали ей все.
Не удержался и Генрих. Предстоящий побег волновал его, он пребывал в задумчивости, а Шарлотта, заметив это, была с ним особенно нежна. И он раскрыл ей секрет "дела политиков". Шарлотта не на шутку расстроилась: когда же она теперь увидит своего возлюбленного? Даже заплакала. Но Генрих успокоил ее - они непременно найдут возможность встречаться.
Когда утром Генрих покинул Шарлотту, она тут же оправилась к Екатерине Медичи. Король, узнавший новость от матери, впал в буйство. С криком: "Арестовать всех!" он опрокинул стол.
"Дело дошло до разбирательства в суде парламента, - вспоминает Маргарита, - откуда к моему брату и моему мужу отрядили комиссаров, чтобы их выслушать. Не имея никого в Королевском совете, последний попросил меня письменно изложить его ответы, чтобы случайно не навлечь неприятности ни на себя, ни на других. Провидение Божье помогло мне составить защитную речь, которой он остался очень доволен, а комиссары пришли от нее в восторг". Так Маргарита спасла мужа и брата, герцога Алансонского. Герцог заверил своего брата-короля и мать, что любит их и не намерен покидать никогда. И он, и Генрих утверждали, что своей жизни в Лувре не нарадуются. Они назвали клеветой обвинение, что якобы они с оружием в руках намеревались выступить против короля и что стояли во главе "дела политиков".
Их простили. Так было удобнее Екатерине. Но кто-то же должен ответить. И ответил Ла Моль. Его Маргарите спасти не удалось. Особой уликой стала восковая статуэтка короля, пронзенного стрелой. Ла Моль и Коконас были осуждены на смерть. Было решено, что после пыток и казни "их тела будут рассечены на четыре четверти", которые должны быть "подвешены к четырем виселицам перед главными воротами Парижа, а их головы выставлены на башне позора на Гревской площади".
Герцог Алансонский при своем влиянии мог спасти своего друга Ла Моля, но только не в этот раз, когда он и сам был виновником заговора. Король жаждал крови, и надо было ему ее дать, чтобы он успокоился и все простил.
Ла Моль взошел на эшафот. Маргарита видела, что он шепчет, глядя в небо. По губам своего любовника, вкус которых ощущала сейчас на своих, она прочитала: "Господи! Пресвятая Дева Мария, помилуй меня". И тут он посмотрел на нее. Она ответила ему взглядом, полным любви и отчаяния. Он прошептал, и опять она по губам прочитала его слова: "Я поручаю себя молитвам королевы Наваррской и других дам".
Слезы ручьем полились из глаз Марго, и не только из глаз ее одной. На эшафоте Ла Моль остался верен себе - он по-прежнему был религиозен и по-прежнему любил женщин - всех, с кем был близок в своей недолгой жизни.
Когда наступила ночь, Маргарита послала одного из своих друзей выкупить у палача голову казненного. Поцеловав ее в охладевшие уста, она уложила голову в ящик и на другой день приказала набальзамировать. С головой Коконаса его любовница Маргарита Неверрская совершила то же самое. По свидетельству историка, "они наполнили рот каждого драгоценными камнями, которые те дарили своим дамам при жизни, и обернули головы в свои самые роскошные юбки; потом все было залито свинцом и помещено в деревянные ящики. С помощью самодельных инструментов женщины выкопали две ямы на Монмартре и захоронили головы".
Останки Ла Моля и Коконаса ждала интересная судьба. Бассомпьер пишет в своих мемуарах:
"Когда при строительстве ограды копали землю, были найдены два ящика, а в них две головы с набитыми драгоценностями ртами; к находке отнеслись с большим благоговением и решили, что головы принадлежали мученикам за веру, которые усердием христиан были захоронены в этом месте вместе с драгоценностями; так их обнаружили, и была построена часовня мучеников веры, а головы поместили в оправу и превратили в почитаемую реликвию..."
От тяжелой болезни умер король Карл IX, на престол вступил его брат Генрих III. Генрих Наваррский продолжал оставаться фактически узником Лувра, но, в отличие от герцога Алансонского, планов о побеге больше не вынашивал. Он утешился в объятиях все той же Шарлотты де Сов, а также другой фрейлины Екатерины - мадам Руэ. По словам одного из современников, "молодая изворотливая плутовка разжигала его влюбчивость и удовлетворяла все его прихоти". Подослав к нему одну из самых способных своих учениц, Екатерина хотела таким образом окончательно успокоить гордость Генриха, заставить его забыть все его неудачные мероприятия, чтобы впоследствии сделать марионеткой в своих руках. Генрих до поры до времени не противился такому повороту дел.
Между Генрихом и Марго постепенно вырастало отчуждение. Марго этого не хотела, не хотел этого и Генрих, высоко ценивший свою жену. Но между ними встал король Генрих Третий, подсылавший своих верных слуг, в частности своего фаворита дю Гаста, открыто шпионить за Марго. Однажды король потребовал, чтобы шурин отослал горничную своей жены, некую Жигонну де Ториньи, у которой, по его сведениям, была дурная репутация. Но Марго была очень привязана к Жигонне и вовсе не хотела с ней расставаться. Тем не менее под воздействием Шарлотты де Сов, которая выполняла волю Екатерины, диктуя в постели Генриху свои желания, Генрих уступил просьбе короля и настоял на устранении Жигонны. Марго рыдала:
- Я больше не могу полагаться на мужа как на близкого мне человека.
Сколько раз Марго помогала мужу, сколько раз вставала на его сторону, даже когда это не было ей выгодно. А он, по сути, предал ее.
"Мы легко верим тому, что говорят нам люди, которых мы любим, - пишет Маргарита, имея в виду интриги Шарлотты, которая убедила Генриха в том, что Марго ревнует ее к нему. - Мой муж принял все это за чистую монету и отдалился от меня, а потом и вовсе начал меня избегать, чего раньше никогда не бывало. Какие бы фантазии ему ни приходили в голову, прежде он говорил со мной совершенно свободно, как с сестрой. Он знал, что ревновать я совсем не умела и ждала лишь одного - чтобы он был доволен".
Герцог Алансонский не оставлял своих планов бежать из Лувра в герцогство Анжуйское. И 15 сентября 1575 года он все-таки совершил побег, встав во главе протестантской армии и придав своей коалиции видимость законности и легитимности, ведь он был братом короля. Настроение же Генриха III по этому поводу было самое что ни на есть скверное.
Поступок герцога вдохновил Генриха Наваррского. И отложенный на неопределенное время план побега вновь стал вызревать в его голове. 3 февраля 1576 года Генрих Наваррский под видом охоты на оленей покинул Лувр. Отлучаться самостоятельно он не имел права - ведь он продолжал оставаться узником. В предместье Санлиса к нему присоединились его верные друзья капитан и лейтенант королевской гвардии. Они сообщили ему, что король взбешен и что возвращение в Париж - дорога смерти и позора, все же другие пути ведут к жизни и славе. Генрих решил, что это знак судьбы, и отправился в свою Наварру, чтобы опять принять гугенотскую веру. Жену, Маргариту Наваррскую, он в свои планы не посвятил и тем самым глубоко оскорбил ее.
Марго немного успокоилась, когда получила от беглеца письмо, в котором он просил прощения за то, что не поставил ее в известность о своем побеге. А вскоре она опять не думала о своем муже плохо. Ей рассказали, что, пересекая Луару, Генрих сказал:
- О двух вещах, оставленных в Париже, я сожалею: о мессе и о моей жене. Хотя без первой я попробую обойтись. Но вот без второй не смогу - я должен скорей ее увидеть.
