Филип Рот - Снег на вершинах любви
Кем он станет? Художником? Бизнесменом? А вдруг и правда махнет в Швецию? Или выкинет что-нибудь такое неожиданное, чего и представить нельзя? Как-то раз он при ней сказал дяде, что ему причитается не только армейское пособие, но и солдатские льготы на покупку дома. Так что, коли ему захочется, он может хоть сейчас купить дом и жить-поживать. Тут дядя Джулиан захохотал, а Рой сказал: «Фыркай сколько тебе вздумается, старина, но так оно и есть. Меня не заставишь на кого-то там вкалывать, если только я сам не захочу».
— Куда это ты смотришь? — сказала Элли с кровати, где сидела, подшивая юбку.
Люси отпустила краешек занавески.
— Не на Роя, надеюсь, — добавила Элли.
— Да просто так, ни на что в особенности, — холодно ответила Люси.
— Потому что можешь не тратить на него времени, — сказала Элли, перекусывая нитку. — Знаешь, на кого он заглядывается?
— На кого?
— На Обезьянку Литтлфилд.
Неожиданно для Люси сердце ее сжалось.
— Роя сейчас интересует только с-е-к-с. Ну, и он себе выбрал правильную девочку, просто на все сто.
— Кого?
— Литтлфилд.
— Он что, гуляет с ней?
— Еще не знает, стоит ли снизойти. А может, только притворяется. Он мне говорит: «Она что, совсем ребенок, или у нее голова уже варит? Мне не хочется даром терять время». Я говорю: «Не беспокойся, Рой. Она не ребенок». А он мне: «Что ты имеешь в виду?» А я ему: «Знаю я, почему она тебе нравится, Рой». А он возьми да и покрасней. Ясное дело, про нее все и все знают, а Рой делает вид, будто только сегодня родился.
Тут уж Люси постаралась показать, что кто-кто, а она в курсе дела.
Элли продолжала:
— Я и говорю ему: «Уж ее-то любят не за то, какой она там человек». А он мне: «Ну вот об этом я и спрашивал тебя, Элли, что она за человек». — «А ты лучше Билла Эллиота спроси про нее, Рой, если еще не спрашивал». А он мне: «А я и не знал, что она с ним гуляла». — «Было, да сплыло, Рой. Но теперь даже он ее ни капельки не уважает. Остальное пусть тебе подскажет воображение». А он знаешь что мне сказал? «Иди играй со своими малявками, Элли». Он рассказывает моему отцу все свои армейские подвиги по части секса, и папка ему разрешает. Знаешь, над чем они хохочут там, внизу? И как ты думаешь, что их веселит?
— Секс?
— Он только об этом и думает. Я имею в виду Роя, — добавила Элли.
Апрель начался удивительно жаркой, совсем летней неделей, которая пронеслась над всем Средним Западом и почти за одну ночь заставила расцвести форзицию в саду Сауэрби. Однажды Люси подошла к окну и увидела, что Рой стягивает рубашку через голову. И хотя Люси тут же повернулась к Элли, перерывавшей ящик в поисках шорт для Люси, его гладкое, округлое тело, перегнувшееся через открытый верх машины, стояло у нее перед глазами до самого вечера.
А перед маем Рой обзавелся фотоаппаратом и стал скупать фотожурналы. Тогда-то он и заявился к Элинор и сказал, что ему нужно сделать несколько черно-белых этюдов на природе. Ему нужна девушка — позировать под деревом, которое он уже выбрал. Для этого может сойти и Элли.
Элли вспыхнула; у нее были темные блестящие волосы и карие глаза, которые временами становились дымчатыми. Когда она не сердилась, то казалась Люси не только самой хорошенькой, но и самой воспитанной и умной девушкой. Ей можно было дать девятнадцать или даже все двадцать, и она это прекрасно знала.
— Слышь, Рой, — сказала она, съезжая на южный говор, — чего бы тебе не позвать Обезьянку Литтлфилд? Для тебя она может согласиться сниматься и полуголой, не хуже Джейн Рассел, твоей любимой артистки.
— Слушай, — ответил он, скорчив гримасу, — я даже толком не знаком с этой Литтлфилд. И в жизни не видел кино с Джейн Рассел, ей-ей.
— Так я тебе и поверила. У вас в армии все стенки были обклеены ее карточками, а в кино ты ее не видел.
— Слушай, Элли, ты что, Скарлетт О’Хара из «Унесенных ветром»? Мне нужно сделать этюд. Так что отвечай: да или нет. Я не намерен торчать тут весь день.
Элли ответила, что подумает, а потом все же поднялась к себе и переоделась в новое белое платье, попутно рассказывая Люси, какие письма писал Рой из армии тете Элис. Сплошь об одном с-е-к-с-е. И это родителям!
Они поехали к реке. Люси отправилась «прокатиться с ними». Так сформулировал Рой свое предложение, когда она заявила, что, пожалуй, пойдет домой: «Можете прокатиться с нами, если охота. Я ведь денег не спрашиваю»; разговаривая с ней, он не переставал накачивать недавно купленным маленьким насосом передние шины, которые, по его мнению, немного спустили.
Свою модель (а она была именно моделью, и он надеялся, Элли понимает, что это значит) Рой поставил под большим дубом возле старой пристани. Элли казалось, что она лучше выйдет в профиль, и она порывалась глядеть на Уиннисоу, но Рой хотел, чтобы она смотрела вверх, на дерево. Через каждые несколько кадров он подбегал к ней и оттягивал какую-нибудь ветку, чтобы тени падали в нужные места.
Когда они уже собирались ехать домой, Элли спросила:
— А почему ты не сфотографировал мою подругу?
Он тяжело вздохнул.
— Ну ладно. Один кадр, уж так и быть!
Рой повернулся и поискал Люси глазами.
— Ну, где она? Я не собираюсь торчать тут весь день.
Элли показала на берег, где из воды выступали старые, почерневшие сваи.
— Эй! — позвал Рой. — Хочешь сняться? Если хочешь, давай поскорей, а то уже пора уходить.
Люси взглянула в его сторону.
— Нет, — сказала она.
— Люси, иди же сюда! — позвала Элинор. — Рою нужна фотография с блондинкой.
Рой постучал пальцем по лбу.
— Откуда ты это взяла? — спросил он.
— Ты ей нравишься, — шепнула Элли.
— В самом деле? Откуда ты знаешь, Элинор?
Люси встала под деревом по стойке смирно, и Рой сделал снимок: один. Люси заметила, что он впервые не сверился с экспонометром.
Отпечатав снимки, Рой показал ей фотографию. Она уже уходила домой, когда он побежал вслед за ней по садовой дорожке.
— Эй!
Она не смогла сдержаться и обернулась. Он трусил по дорожке, переваливаясь и загребая ногами.
— Вот, — сказал он. — Хочешь?
И едва она взяла снимок из его рук, добавил:
— А то ведь я собирался выбросить. Не слишком здорово.
Свирепо поглядев на него, она сказала:
— Ты с кем говоришь, ты! — швырнула ему фотографию и в гневе зашагала домой.
Вечером он заявился в Молочный Бар Дэйла, где Люси работала с семи до десяти по понедельникам, вторникам и средам, а по пятницам и субботам — до половины двенадцатого, и нарочно сел так, чтобы ей пришлось взять его заказ: жареный сыр с беконом и томатами.
Люси положила перед ним сандвич, Рой сказал:
— Очень неудачно получилось сегодня. — Он откусил кусок. — Ты уж извини.
Она круто повернулась и пошла по своим делам.
Когда, в конце концов, ей все же пришлось вновь подойти к нему и спросить, не хочет ли он чего-нибудь еще, он снова извинился, на этот раз очень искренне и ничего при этом не жевал.
— Платите в кассу, — ответила она, протягивая счет.
— Я знаю.
Но она-то присмотрелась к нему за эти месяцы — он был всегда до того занят своей персоной, что оставлял деньги на стойке.
— Только вы никогда этого не делаете, — сказала она резко и пошла прочь, чувствуя, что на этот раз была не права.
Ну и конечно же, он пошел за ней прямо за стойку. И улыбка у него была от уха до уха.
— Чего не делаю?
— Платите в кассу, пожалуйста.
— Когда вы кончаете работать?
— Никогда.
— Послушайте, я правда извиняюсь. Я хотел сказать, что снимок получился неудачно с технической точки зрения.
— Заплатите в кассу, пожалуйста.
— Послушайте. Но я же действительно извиняюсь. Послушайте… Я же не вру, — добавил Рой, когда она не ответила. — Да и с чего бы я стал врать? — возразил он, поддергивая брюки.
После закрытия он ждал ее у бара в машине. Только очень ей нужно, чтобы ее подвозили. Люси сделала вид, что не замечает его.
— Эй! — сказал он, и машина медленно двинулась следом за ней. — Я просто хочу сказать тебе любезность.
Она повернула с Бродвея на Франклин-стрит, машина за ней.
Проехав в молчании квартал, он сказал:
— Ну серьезно, что тут плохого, если я хочу оказать тебе любезность…
— Послушай, ты! — сказала она; сердце у нее билось, словно с ней только что произошло страшное несчастье. — Послушай, ты, — повторила она опять, — оставь меня в покое! — И тут-то он к ней и прилип.
Он сделал сотни ее фотографий. Как-то раз они чуть не целый день ездили по окрестностям на его «гудзоне» — все искали подходящий фон. Ему хотелось найти мрачный амбар с провалившейся крышей, а им попадались только огромные, свежепокрашенные сараи. Однажды он сфотографировал ее на фоне белой школьной стены при ярком свете полдня, так что челка смотрелась соломенно-белой, голубые глаза казались глазами статуи, а серьезное лицо словно изваянным из камня. Он назвал фотографию «Ангел».
