Мишель Ричмонд - Год тумана
Глава 12
Несколько лет назад мне случилось поехать в Нью-Йорк с подругой, в честь ее тридцатилетия. Там жил человек, которого я знала со времен колледжа и когда-то отчаянно любила. Мы не общались уже давным-давно, у меня не было ни его адреса, ни телефона, и все-таки это не мешало высматривать его повсюду — в кафе, в зрительном зале Линкольн-центра, в парке, в вагоне метро.
Дважды казалось, что вижу его, но когда подходила ближе, выяснялось, что это кто-то другой. Я начала сомневаться, что вообще способна узнать его после десяти лет неведения. Что, если он растолстел, коротко подстригся или воспылал любовью к строгим костюмам? Не обманываю ли я себя, думая, что способна узнать свою бывшую привязанность по изгибу бровей или характерному жесту? Кого ищу — воспоминание десятилетней давности или реального человека? Что, если мы уже разминулись, не узнав друг друга, — может быть, сидели рядом в ресторане или столкнулись на улице.
Теперь повсюду Эмма — каждый раз, когда сворачиваю за угол; каждый раз, когда открываю дверь квартиры; каждый раз, когда выхожу на набережную. Обыскиваю парки и детские площадки, рестораны и кинотеатры. Грязные мотели Тендерлойна, четырехзвездочные гостиницы на Юнион-сквер, хаос Чайнатауна и стильные кафе Норт-Бич. От моего взгляда не ускользает ни одна девочка, хотя бы отдаленно похожая на Эмму. Брожу по холмам Ной-Вэлли, заглядывая в глаза детей на велосипедах, обхожу городские больницы и рассматриваю хмурые личики в залитых ярким светом приемных, рыскаю по Окленду.
Утром десятого дня я еду в Пойнт-Рейс, поднимаюсь на маяк и оглядываю пляж при помощи бинокля. Спускаясь, каждую секунду ожидаю увидеть маленькую руку или ногу, торчащую из темного угла. На одиннадцатый день прочесываю закусочные Ричмонда и переполненные центральные улицы Сансет. Десять часов, разъезжаю с места на место — пересекаю город по всем направлениям как сумасшедшая и раздаю мелочь. На двенадцатый день обыскиваю метро, на тринадцатый — район Калтрейн.
На четырнадцатый день отправляюсь на пристань и сную среди туристов. В то время как они покупают открытки и соленые ириски, я заказываю краба и сижу в придорожном кафе, наблюдая за толпой. Лица прохожих приобретают зловещие черты. Замечаю мужчину, выходящего из сувенирного магазина; ему за пятьдесят, бледное лицо, джинсы и бесформенный свитер. Следую за ним, хотя и понимаю, что это бессмысленно. Шансы на то, что мой поднадзорный — похититель, равны одному на двадцать миллионов. Знаю, что веду себя неразумно, все-таки не могу остановиться. Иду за ним по пятам, но не настолько близко, чтобы привлечь внимание; доходим до Жирарделли-сквер, там в небольшом заведении он берет чашку кофе и лимонный пирог, затем отправляется на пирс, усаживается на скамейку и читает «Кроникл». Наконец прибывает паром, и на берег сходят пассажиры. Красивая итальянка в ярко-красной шляпке проталкивает к «объекту» сквозь толпу. Они обнимаются, и мнимый злодей протягивает сверток в подарочной упаковке. Бреду прочь, доморощенный сыщик, такой растерянный и глупый.
На пятнадцатый день обследую Эмбаркадеро, Стоктон, Монтгомери; поднимаюсь по узенькой лестнице, минуя старомодные особняки, на верхушку Телеграф-Хилл, где стоит башня Койт. Войдя внутрь башни, обхожу ее нижний уровень с яркими настенными росписями — женщины, собирающие лилии; широкоплечие мужчины, пьющие эль из пинтовых кружек у стойки бара… По винтовой лестнице поднимаюсь наверх и разглядываю улицы, уходящие к заливу, мост Голден-Гейт, остров Алькатрас. Издалека вода кажется спокойной и абсолютно безопасной.
У разносчика беру хот-дог и колу, расплачиваюсь и протягиваю ему листовку.
— Я потеряла маленькую девочку.
Он опускает на нос очки и подносит фотографию к глазам.
— Видел ее по телику, сочувствую. Честное слово. — Жестом указывает на пачку объявлений у меня в руках: — Может, дадите несколько штук? Охотно раздам. Я ведь вижу сотни людей.
На шестнадцатый день беру напрокат велосипед и объезжаю Чайна-Бич, Форт-Пойнт и мост Голден-Гейт. В Хедландсе снимаю номер на турбазе, что стоит, возвышаясь над ревущей пучиной, и брожу по пустым коридорам. Завтракая, показываю фотографию Эммы десятку постояльцев. Они участливо слушают мою историю и обещают, что будут внимательно смотреть по сторонам, после чего возвращаются к оживленному разговору о дизентерии в Бомбее.
В день семнадцатый хожу по темным барам на Аламо-сквер, где пахнет марихуаной, я заглядываю в тату-салоны и магазины, а затем направляюсь на Аппер-Хейт, где расклеиваю фотографии Эммы в дорогих бутиках и вручаю туристам. Брожу по обширному залу «Амеба-Рекордс», куда мы частенько приходили с Джейком, и подсовываю листовки любителям джаза. Опрашиваю цветочниц и официанток, беседую с продавцом, у которого покупаю крошечную елочку на Рождество в течение последних десяти лет. Куда бы я ни пошла, всюду и без разбора оставляю номер своего телефона, упрашивая незнакомых людей позвонить, если они что-нибудь узнают. Все сочувствуют, но никто не может сказать что-нибудь определенное.
На восемнадцатый день хожу по улицам Чайнатауна, зримо выделяясь в толпе китайцев. Пожилые мужчины явно никуда не спешат, останавливаются и глазеют на меня, сцепив руки за спиной. На Уэверли-стрит из-за запертых дверей игорных заведений доносится громыхание костяшек. В собственном городе чувствую себя туристом, сторонним наблюдателем, шпионом. Сан-Франциско, всегда казавшийся на удивление маленьким, стал вдруг неимоверно огромным вместилищем противоречий, которые действуют сообща, чтобы скрыть от меня правду. Понятия не имею, что ищу; никаких намеков на то, где, на какой улице, когда. Эмма повсюду — и ее нет нигде.
Джейк тем временем все отдаляется, несмотря на то что почти все ночи провожу у него. Он настаивает, чтобы я оставалась дома, а сам садится в машину и объезжает улицы.
— Кто-то должен быть на месте, на всякий случай, — говорит он.
На какой случай? Как будто в самом деле верит, что дочь просто позвонит в дверь.
Когда Джейк возвращается после ночных поисков, его одежда в грязи, волосы растрепаны, стекла очков забрызганы. Превращение стало настолько внезапным и полным, что если положить рядом две фотографии — Джейк три недели назад и Джейк нынешний, — будто два разных человека смотрят на тебя. Я знаю, он борется с ненавистью ко мне и старается не взваливать вину на рассеянную невесту. Но иногда ловлю его взгляд — утром, когда пьем кофе и составляем план поисков, или вечером, когда Болфаур выходит из ванной. То, что написано на лице моего жениха, не имеет ничего общего с выражением лица человека, который наконец-то нашел женщину мечты. Джейк смущен и зол. Понимаю, что он охотно отдал бы все месяцы нашей совместной жизни, все наши планы за одну секунду с Эммой. И начинаю понимать, что сделала бы то же самое.
Глава 13
Оранжевый «шевроле». Недавно покрашенный, но со старыми покрышками. Стекла наполовину опущены. На зеркальце болтается фигурка Девы Марии. Водительское сиденье занимает мужчина — седые волосы, голубая рубашка, небрит, в руках газета. Когда мы прошли мимо, я приметила заголовок: «Отношения с Китаем обостряются».
— Смотри. — Эмма указала на муравьев, которые тащили по тротуару крошечного краба. Девочка удивленно склонилась над процессией. — Куда они его несут?
— Домой.
— Они будут о нем заботиться?
— Точно. — Едва я успела восхититься очаровательной детской невинностью, как вдруг маленькая исследовательница сделала нечто неожиданное: красную пластмассовую лопатку с силой опустила на краба, расколов панцирь. Муравьи остановились.
Эмма с восторгом посмотрела на меня.
— Всех убила!
— Да.
Но процессия вновь двинулась вперед. На этот раз непоседа подняла ножку и втоптала краба вместе с муравьями в землю.
— Вот так! — И победительно-триумфально взмахнула ведерком.
Мы двинулись через парковку к пляжу. Я взглянула на мужчину в оранжевой машине. Он по-прежнему читал газету и пил кофе, слегка постукивая пальцем по наклейке с гавайской девушкой на передней панели.
С каждым днем вспоминаю все больше подробностей об этом человеке и его машине: царапина на капоте, желтая полоса на дверце. Но чем отчетливее встают перед глазами эти детали, тем сильнее начинаю в себе сомневаться. Казалось бы, с течением времени память должна была уподобиться картинам импрессионистов: контуры смягчены, фрагменты смазаны. Вместо этого передо мной нечто вроде фотографии крупным планом, сделанной с пугающей правдивостью. Которые из деталей реальны, а которые — лишь плод моего воображения?
На первом курсе Университета Теннесси я посещала обязательные семинары по развитию исследовательских навыков. Первая половина занятия была неизменно посвящена развитию памяти. Почти все уже забылось, но хорошо помнится то, что говорили нам о связи памяти и физического пространства. Студент, в течение учебного процесса неизменно сидевший за одним и тем же столом, усваивает информацию лучше, чем тот, который перемещается по аудитории. Если не удастся восстановить последовательность событий, полезно вернуться на место, где события произошли. Память можно стимулировать, обозревая конкретный ландшафт и разнообразные детали. Если что-то потеряли — проделайте путь в обратном направлении и вернитесь туда, где, по вашим воспоминаниям, в последний раз видели утраченное.
