Сильвейн Рейнард - Вознесение Габриеля
Габриель сделал глубокий вдох, плотно закрыл глаза и про себя произнес молитву. Затем наполовину обогнул памятник и остановился перед надгробием.
Из кармана брюк он достал безупречно чистый платок. Со стороны могло показаться, что Габриель просто вытирает пот или слезы. Но он не делал ни того ни другого. Наклонившись, он стал осторожно вытирать белым платком покрытый грязью черный камень. Нужно было что-то делать с розовыми кустами, которые уже стали наползать на буквы. Габриель завязал мысленный узелок: надо нанять садовника.
Перед камнем он положил цветы. Его губы шевелились, словно он что-то шептал. Но он ничего не шептал. Могила, перед которой он стоял, была пуста.
Из глаз упала слезинка, потом другая, и вскоре они полились градом, а его лицо стало мокрым от слез. Габриель не пытался их вытирать. Вместо этого, он поднял лицо к ангелам, к душам, исполненным молчаливого мраморного сострадания.
Он просил о прощении. Он каялся в своей вине и знал, что чувство вины будет терзать его до конца жизни. Он не просил, чтобы его избавили от этой ноши, поскольку она была частью последствий его же поступков. Точнее, последствиями того, что он не сумел сделать для своего ребенка и его матери.
Он полез в карман, достал мобильный телефон, из памяти которого вызвал номер.
— Алло.
— Полина, мне необходимо тебя видеть.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Отец Джулии пожелал присутствовать на выпускной церемонии дочери и не позволил Полу одному перевозить ее в Кембридж. Том внес задаток и арендную плату за ее временное летнее жилье. Десятого июня он прилетел в Торонто, чтобы собственными глазами увидеть, как его единственная дочь будет получать диплом об окончании магистратуры.
Одетая в простое черное платье, но в элегантные туфли, Джулия оставила отца и Пола на ступенях Зала торжественных собраний, а сама поднялась и присоединилась к остальным аспирантам-выпускникам.
Пол Тому понравился. Даже очень.
Прямой, открытый парень, с крепким рукопожатием. Когда они разговаривали, он смотрел Тому в глаза. Вызвался помочь Джулии с переездом и даже пригласил немного погостить на родительской ферме в Бёрлингтоне. Пол не отказался от своего предложения и после того, когда Том стал настаивать, что сам перевезет дочь. Вчера, во время обеда, Том попробовал выведать, не является ли Пол новым сердечным увлечением Джулии, однако Джулия сделала вид, что не расслышала отцовского вопроса.
Пока выпускники заполняли зал, Джулия внимательно разглядывала собравшихся, ища глазами Габриеля. Народу пришло очень много, и она вполне могла не увидеть его. Тем не менее, взглянув туда, где сидели профессора и преподаватели, Джулия быстро заметила Кэтрин Пиктон в мантии Оксфордского университета. Похоже, преподавательский состав располагался в алфавитном порядке, и Джулия непременно должна была бы увидеть Габриеля, одетого в малиново-красную мантию Гарварда. Но его не было.
Когда назвали фамилию Джулии, на сцену поднялась не кто иная, как Кэтрин Пиктон. Она шла медленными, но уверенными шагами, а затем накинула на плечи выпускницы магистерскую мантию. И руку Джулии тоже пожимала Кэтрин, вручившая ей диплом и пожелавшая успехов в Гарварде.
Вечером, после торжественного ужина с отцом и Полом в местном стейк-хаусе, Джулия проверила голосовую почту и нашла новое сообщение, присланное Рейчел.
«Поздравляем тебя, Джулия! Шлем тебе всю нашу любовь. Подарки ты получишь несколько позже. Спасибо, что сообщила свой новый адрес в Кембридже. Я отошлю подарки туда, и ты их получишь вскоре после переезда. Вместе с подарками пришлю тебе и платье подруги невесты.
Папа заказал тебе авиабилет из Бостона в Филадельфию на двадцать первое августа. Надеюсь, все будет в порядке. Он хотел сам заплатить за билет. Но я знаю, ты собиралась приехать неделей раньше.
От Габриеля по-прежнему никаких вестей. Надеюсь, он был на выпускной церемонии. Если же нет, возможно, вы встретитесь на моей свадьбе и разберетесь, что к чему. Я не могу представить, чтобы он пропустил это событие. Ведь за ним остается роль шафера, а я до сих пор не имею его мерок и не могу заказать ему смокинг!»
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Прежде чем помолиться на сон грядущий, синеглазый специалист по творчеству Данте читал стихотворение Т. С. Элиота «Пепельная среда». Он был один и в то же время не один.
Глядя на фотографию, что стояла у него на ночном столике, он думал о ее выпускном торжестве. Представлял, как она красива в магистерской мантии, как горда. Потом он со вздохом закрыл сборник стихов и погасил свет.
В темноте своей старой спальни в бывшем доме Кларков он вспоминал прошедшие недели. Вернувшись из Италии, он съездил в Бостон, а затем отправился в Миннесоту. Он обещал францисканцам, что приедет снова, и они с присущей им мудростью сказали, что его присутствие им дороже его пожертвований. С этой мыслью он закрыл глаза.
* * *— Габриель, пора вставать.
Застонав, он не открыл глаз, надеясь, что голос исчезнет. Сон дарил ему покой, в котором он нуждался.
— Давай, мальчик. Я же знаю, что ты проснулся.
Раздался тихий смех, и кто-то сел рядом с ним на постель.
Габриель открыл глаза и увидел свою приемную мать, сидевшую на краешке кровати.
— Мне что, пора в школу? — спросил он, протирая сонные глаза.
Грейс снова засмеялась. Ее смех был легким и мелодичным, как музыка.
— Для школы ты уже немного староват. Во всяком случае, в качестве ученика.
Ошеломленный, он огляделся по сторонам. Потом сел.
Грейс тепло улыбнулась и протянула руку. Мгновение он наслаждался ощущением ее руки, потом сжал в своей.
— В чем дело? — спросила Грейс, когда он задержал ее руку.
Взгляд ее был удивленным, но вполне дружелюбным.
— Я не простился с тобой. Не успел тебе сказать… — он торопливо глотнул воздуха, — что я люблю тебя.
— Мать это и так знает, Габриель. Я всегда знала.
Габриеля захлестнула волна чувств. Он нагнулся и крепко обнял Грейс.
— Я даже не знал, что ты больна. Рейчел говорила, тебе стало лучше. Все равно я должен был приехать.
Грейс потрепала его по спине:
— Я хочу, чтобы ты перестал винить себя во всем. При тех сведениях, какими ты тогда располагал, ты принял наилучшее решение. От тебя и не ждут, чтобы ты был вездесущим и совершенным. — Она отстранилась, желая видеть его лицо. — И ты тоже не должен требовать от себя безупречности во всем. Я люблю всех своих детей, но ты был подарком мне от Бога. Ты всегда занимал особое место.
