Леопольд Захер-Мазох - Сочинения
– Вы не в духе… Уж не убежал ли от вас Тараевич?
– Из моих рук трудно вырваться.
– Что же вы с ним сделали?
Эмма улыбнулась, но эта улыбка заставила графа содрогнуться.
– Вы убили его?
Она молча кивнула головой.
– Почему же вы запретили мне присутствовать при его казни?
– Потому что вы, беспощадно истязая людей, удовлетворяете тем самым ваши кровожадные наклонности, а я убиваю человека во имя Божье, без сострадания, но и без ненависти.
– Мне бы очень хотелось взглянуть на вас, когда вы исполняете обязанность жрицы вашей секты.
– И это желание ваше бесчеловечно. Вам бы следовало родиться татарским ханом, одним из тех деспотов, которые обращалась с покорными им народами, как с животными: мужчин делали своими рабами, а женщинами наполняли гаремы. В те варварские времена барабаны обтягивали человеческой кожей, а из черепов воздвигали целые пирамиды.
– Не могу скрыть, что я полюбил вас еще сильнее, узнав, что ваши руки запятнаны человеческой кровью.
– Это чистое безумие.
– Называйте это чувство как хотите, но вы мне нравитесь в образе кровожадной тигрицы несравненно более, нежели под маской чистого, юного ангела смерти.
– Я не полюблю вас до тех пор, пока вы не отречетесь от этого ужасного образа мыслей. Мне говорили, что вы воплощенный дьявол, а вы еще хуже того… У вас каменное сердце.
– Точно такое же, как и у вас, Эмма. Пора прекратить эту глупую комедию и поговорить откровенно. У нас обоих одинаковая нероновская натура, одинаковое стремление к порабощению людей и желание уничтожать их какими бы то ни было средствами, если они сопротивляются нашей власти. У нас обоих каменные сердца и, говоря откровенно, я, точно так же, как и вы, неспособен любить. Чувство, которое вы мне внушаете, не любовь в буквальном смысле этого слова. Это восхищение, смешанное с ужасом, кровавое братство, гармония душ, – одним словом, я не умею выразить вам то, что чувствую. Я нашел в вас подругу с железным характером и непоколебимой волей, способную смело бороться с небом и преисподней и бестрепетно, не склоняя головы, выдержать кару Всевышнего судии!
Эмма в первый раз в жизни слушала Солтыка с несвойственным ей замиранием сердца. Она была до такой степени поражена, что не противилась ни звуком, ни движением, когда граф в порыве необузданной страсти сжал ее в своих объятиях и покрыл ее лицо жгучими поцелуями. Глубокий вздох вырвался из ее груди, нежные ручки обвились вокруг его шеи, и красавица прошептала, забыв обо всем на свете:
– Твоя навеки!..
– Вы согласны сделаться моей женой?.. Позвольте мне переговорить сегодня же с вашей матерью?
– Я прошу вас об этом, граф.
– Боже, как я счастлив! – воскликнул Солтык.
Эмма вместо ответа обхватила руками красивую голову деспота и крепко прижала свои губы к его губам. Он вскочил на ноги и, словно пьяный, шатаясь из стороны в сторону, вышел из комнаты.
– Что со мной? – мысленно спрашивала себя сектантка. – Неужели я люблю этого человека?.. Нет… нет, этого не может быть… Почему же я покоряюсь его власти?.. Не потому ли, что он заглянул в глубину моей души, куда никто еще до сих пор не заглядывал?.. Он открыл во мне то, чего я и сама в себе не сознавала… Он озарил сверхъестественным светом самые потаенные глубины моего сердца… Мне казалось, что он, как вихрь, увлекает меня в неизмеримое пространство, что под нами зияют бездны… и мне не было страшно… только у меня закружилась голова. Чем все это кончится?.. Боже мой, Боже мой, не отступи от меня!
XLIV. Губительница душ
Старуха Малютина дала согласие на брак дочери с графом Солтыком, и он считал себя счастливейшим человеком в мире. Цель его была достигнута – обожаемая им девушка будет его женой.
На следующее утро Эмма уже начала полновластно распоряжаться в доме графа, где все повиновались ей беспрекословно, а влюбленный жених не спускал с нее глаз и старался предупреждать ее малейшие желания.
Во время завтрака она приказала заложить сани и попросила патера Глинского проводить ее в Киев, возлагая на него обязанность известить Огинских об ее помолвке с графом. Она же намеревалась лично объявить об этом Казимиру Ядевскому.
– Вы останетесь дома в обществе maman и Генриетты, – прибавила она, обращаясь к Солтыку, – я вернусь сегодня вечером или, самое позднее, завтра утром.
Граф вздыхал, уверял, что эта разлука покажется ему целой вечностью, умолял взять его с собой, но Эмма была непреклонна, и он наконец покорился своей горькой участи. Сани уже стояли у крыльца. Он свел с лестницы свою невесту, усадил ее, заботливо окутал ей ноги пушистой медвежьей полостью и получил за это неожиданную награду: красавица протянула к нему свои прелестные губки и позволила себя поцеловать.
– Пошел! – закричала она кучеру, и откормленные лошади помчались стрелой по белоснежной равнине.
Приехав в Киев, она рассталась с иезуитом и послала Бориса за Ядевским. Тот не замедлил явиться.
– Ваше любезное приглашение удивило меня, – начал он, – я думал, что вы уже забыли о моем существовании.
– Опять упреки! – вспылила Эмма. – Чего тебе еще нужно? Ведь ты мой и я никому не уступлю тебя.
– Ты сама не веришь словам своим.
– Разве ты разлюбил меня?
– Я?! Ты обвиняешь меня?.. И это после того, как ты живешь в деревне у Солтыка!
– Вместе с моей матерью.
– И изменяешь мне на каждом шагу.
– Ты не имеешь права говорить со мною таким тоном… Я откровенно предупредила тебя, что в отношении графа преследую известную мне цель, что эта цель вскоре будет достигнута и тогда ничто уже не разлучит меня с тобою. Ты должен вполне положиться на меня даже теперь, когда я решилась на такой отважный шаг, но я вынуждена была его сделать…
– Признавайся, что ты сделала?
– Со вчерашнего дня я помолвлена с графом Солтыком.
– Эмма!
– Не прерывай меня, выслушай до конца. На мне лежит священная обязанность. Я разыграла эту комедию для того, чтобы овладеть графом… теперь он в моих руках… но клянусь тебе, что свадьба моя с ним не состоится. Через несколько дней я уеду с ним в Бояры, где судьба его решится окончательно. Затем я вернусь в Киев и пойду с тобою под венец.
– Не верю я этой сказке! – вскричал Казимир. – Ты меня обманываешь, как говорится, отводишь глаза для того, чтобы я не помешал тебе сделаться графинею Солтык, и будешь смяться над легковерным юношей, который любит тебя до безумия!
– Если ты не веришь моим словам, то лучше нам разойтись в разные стороны. Я вижу, что ты меня не любишь… Любовь без взаимного доверия всего лишь дым, а не священное чувство.
– Сознайся, что поверить твоей выдумке было бы чистейшим безумием.
