Больше, чем товарищи по кораблю (ЛП) - Янг Филиппа

"Кто?"

"Ты только что рассказала ей о том, какой он хороший парень".

Валентина наклоняет голову в мою сторону. Клянусь, у нее нет иммунитета от чувства неловкости. Я шиплю ее имя, чтобы отругать ее. Почему я не могу просто упасть и умереть от смущения?

Глаза цвета лесного ореха Луизы расширяются от нового ужаса, и она начинает сыпать извинениями. Я качаю головой как ни в чем не бывало и улыбаюсь изо всех сил, чтобы она почувствовала себя лучше. На суше я могла бы убежать и никогда больше не видеть ее, но здесь мне приходится сохранять мир.

На другом конце стола мальчики и Саншайн сменили тему и разговаривают между собой, но я все еще чувствую на себе взгляд Тома.

Весь остаток ночи я разыгрываю спектакль всей жизни, изображая самую невозмутимую, спокойную, эмоционально устойчивую женщину, которая когда-либо ходила по земле. Перед сном Луиза снова извиняется, но я отмахиваюсь от нее, как будто мне нет до этого никакого дела, хотя на самом деле у меня столько забот, что я могу рухнуть под их тяжестью.

Меня не беспокоит, что они спали вместе. Ну, немного беспокоит, но только в том смысле, что это немного неприятно, как укол иголкой или порез бумагой. Какое-то время будет больно, но это не сломает меня. У каждого есть свое прошлое, у меня в том числе, но не слишком ли многого я жду от него?

Он же дикий.

Неприятно, что есть люди, которые знают его как кого-то другого. Однако у меня нет оправдания в виде полного неведения; он говорил мне, что раньше был другим. Он много работал над тем, чтобы стать тем, кем он хочет быть, и гордится тем, кто он есть сейчас, поэтому я не могу позволить одному разговору изменить мое представление о нем. Я могу основываться только на том, что видела. Хотя в глубине души я боюсь быть с кем-то, кто не такой, каким я его представляла. Я не смогу пережить такое унижение.

Но доверие — это не только интуиция, но и выбор. И я решила довериться ему. Потому что моя интуиция подсказывает мне это.

Глава 26

Том

Если бы Танос мог щелкнуть пальцами прямо сейчас, это было бы здорово. Мне просто нужно поболтаться неделю, максимум месяц.

Мама здесь, и это нормально. Она очень злилась на меня за то, что я удрал, но, думаю, сейчас она уже смирилась. Я скучал по ее запаху, по тому, как она сжимает меня, когда мы обнимаемся, и больше всего я скучал по ее улыбке. Но прошло уже больше трех месяцев с тех пор, как я ее видел.

Но проблема не в маме, а в Бобби. В некоторые дни я едва могу смотреть в зеркало, потому что вижу только его — хотя никогда не признаюсь в этом людям, которые говорят, что не могут нас различить, — а теперь мне придется терпеть его вид семь дней подряд.

Кого я обманываю? Эта неделя итак была дерьмовой, даже если бы их здесь не было.

Я дал им копию своего расписания на случай, если они захотят меня увидеть, и, надо отдать им должное, они явились на все, что я проводил. Я вижу, как мама зевает, придя на мое последнее занятие в среду вечером.

"Иди отдохни. Увидимся завтра".

"Я не знаю, когда у тебя есть время на сон, еду или что-то еще, кроме работы", — говорит она, разлепив тяжелые веки. "Когда у тебя выходной?"

"Завтра у меня будет первый выходной за…" Я быстро подсчитываю в уме. "Почти девяносто дней".

Лицо Бобби искажается, как будто он думает, что я преувеличиваю.

"И только потому, что я вежливо попросил. У меня даже нет времени проверить почтовый ящик. Хорошо, что мне никогда не присылали ничего важного". Я пристально смотрю на него и жду, что он начнет отнекиваться, но он не отнекивается — не при маме. Ну и ладно.

"Я так горжусь тобой, милый". Она поднимает руки, чтобы обнять меня, но я останавливаю ее.

"Я не могу обнимать тебя здесь. У меня будут неприятности".

"Ой, прости. Я забыла, что ты слишком важная персона, чтобы тебя видели с мамой", — поддразнивает она и все равно щиплет меня за щеку в знак неповиновения. Она не первая пожилая дама, ущипнувшая меня за щеку, и, вероятно, не последняя.

"Спокойной ночи, мам".

Мои напряженные мышцы расслабляются, когда Бобби выходит вслед за ней.

Мне кажется, или этот парень очень похож на тебя?" размышляет Дэниел, когда я возвращаюсь к нему у сцены.

"Тебе кажется".

Признание команде, что моя семья здесь, означает, что мне придется объяснить, что я близнец. Младший близнец, и мне придется сразу же уточнить, потому что этот вопрос всегда стоит первым. А потом мне придется объяснять, где мой папа, а на это у меня нет сил.

Не на этой неделе.

В прошлом году я благодарил папу за здоровье. Нам сказали, чтобы мы не надеялись, что он доживет до Дня благодарения, но папа любил доказывать, что люди ошибаются, и именно это и сделал, мирно скончавшись во сне ранним утром следующего дня. Если бы только врачи могли назначить финишную прямую на Рождество, Новый год или через десять лет.

Я встречаюсь с мамой и Бобби за завтраком, а затем веду их на экскурсию по порту. Папа не хотел бы, чтобы мы зацикливались на прошлом; он хотел бы, чтобы мы здесь шутили, дурачились, создавали приятные воспоминания, но мы почти ничего не сказали друг другу за все утро. Думаю, мы с Бобби слишком боимся расстроить маму, которая сегодня на удивление в хорошем настроении.

Мы отправляемся на обед в милое местечко на пляже, где я бывал несколько раз. Бобби и мама еще не привыкли к жаре, поэтому мы решили посидеть внутри, где есть кондиционер. Я прошу столик на троих, но нас усаживают за стол, накрытый на четверых. Это не остается незамеченным. В конце концов кто-то приходит, чтобы убрать, но мама просто кладет руку на салфетку. Официант отходит, и я слегка киваю в знак благодарности.

Когда нам приносят еду, я жду облегчения, что это не индейка, но это не так. Я чувствую себя виноватым. Потому что, отказываясь есть то, что напоминает мне о папе, я игнорирую его. И я знаю, что мама и Бобби чувствуют то же самое.

Хватит. Сегодня нужно не забыть его или жить дальше, а вспомнить его и отпраздновать его жизнь.

Я поднимаю свой бокал с содовой. "За папу". Мой взгляд мечется между ними.

Бобби тоже поднимает свой бокал. "За папу". Его голос немного ломается, когда он произносит это.

Мы оба сдерживаем слезы, но они льются из маминых глаз, когда она поднимает бокал с белым вином. "За папу". Слова выходят с трудом, но она изо всех сил старается сохранить улыбку.

Мы с Бобби судорожно ищем салфетки, чтобы дать ей, одновременно вытирая мокрые глаза руками.

Эмоции стали немного более контролируемыми, я беру мамину руку, а Бобби кладет свою ей на плечо. Она слегка вздрагивает, вытирая глаза.

"Он будет смотреть вниз и говорить нам, чтобы мы перестали быть такими крутыми".

Мы с Бобби тоже хихикаем. Облегчение мгновенно нахлынуло на меня, как тяжелый туман. Она права: он бы точно так сказал. Минуту мы не можем остановиться, каждый из нас беспричинно подзадоривает другого, пока я не перестаю понимать, плачу ли я, потому что смеюсь, или смеюсь, потому что плачу. Официанты, наверное, считают нас сумасшедшими, но нам все равно.

"Так приятно слышать, как вы снова смеетесь вместе, мальчики".

Я перевел взгляд на Бобби, и меня охватил стыд. Всю неделю я подталкивал и подталкиваю его к борьбе со мной, и что? Он не стал драться, даже когда мамы не было рядом. Клянусь, я даже не узнаю себя. Как будто вся эта односторонняя злость превратила меня в какое-то чудовище. Я думал, что являюсь героем своей истории — поддерживаю папину улыбку, веду за собой, продолжая жить дальше, — а на самом деле я злодей. Это я сбежал, когда моя семья нуждалась во мне больше всего, и это я решил игнорировать их. Тогда я даю себе срок наладить отношения с ним до того, как он уедет.