Леопольд Захер-Мазох - Сочинения
– Это волк? – спросила Эмма.
Граф утвердительно кивнул головою.
Еще одно мгновение… грянул выстрел и окровавленный хищник повалился на землю, оглашая окрестность самым отчаянным воем.
– Надо его пристрелить, – сказал Солтык и шагнул вперед.
– Предоставьте это мне, – попросила Эмма и, выхватив из-за пояса ятаган, со свирепым наслаждением вонзила его по самую рукоятку в брюхо издыхающего волка.
Изумление и ужас изобразились на лице графа – щеки Эммы пылали, глаза искрились, кровожадная усмешка искривила ее губы.
– Охота доставляет вам удовольствие? – спросил он.
– О да! – отвечала красавица, снова заряжая ружье. – Мне кажется, что в каждом человеке кроется одновременно и божественное и дьявольское; вот почему мы убиваем, уничтожаем и творим добро с одинаковым наслаждением.
– Какие у вас странные, своеобразные воззрения!
– Разве вы только теперь заметили, что я недюжинная натура?
– О нет!
– Признаюсь вам, что мне не очень нравится этот способ охоты, в нем мало наслаждения. Выстрел или ловкий удар ножом – и все кончено… убитая дичь лежит у ног ваших. То ли дело травля! Вы спугиваете дичь, преследуете ее и, наконец, убиваете. Вот истинное удовольствие!
– Какая жестокость!
– Нет, это не жестокость… Я с удовольствием подверглась бы самой ужасной пытке и, как древняя мученица-христианка, пела бы хвалебные гимны, стоя на арене, посреди хищных зверей, готовых меня растерзать… Я не боюсь смерти, потому что жизнь не имеет для меня ничего привлекательного.
В эту минуту раздался выстрел, другой, третий и целая стая волков, преследуемых собаками, вырвалась на поляну и устремилась к опушке леса. Но Эмма, граф и сопровождающий их егерь выстрелами преградили им путь. Три волка повалились на землю, обагряя снег алой кровью, остальные скрылись в чаще леса. Охота была окончена.
Граф приказал подать свои сани, усадил в них Эмму и уехал домой. Они уже успели переодеться и, сидя у камина, пили горячий чай, в то время как остальные охотники еще ждали в лесу сигнала, возвещающего окончание травли. Наконец один из лесничих протрубил отбой, и озябшие, проголодавшиеся гости графа Солтыка собрались в обратный путь.
– Итак, мы будем обороняться общими силами? – обратилась красавица к своему собеседнику.
Граф молча кивнул. В продолжение нескольких минут оба они не говорили ни слова.
– Черта вашего характера, которую я подметил только сегодня, еще сильнее привязала меня к вам, – начал Солтык. – Как бы мне хотелось увидеть вас в ту минуту, когда ваш злейший враг будет лежать в прахе у ваших ног!– Осуществление этой мечты зависит от вас самих.
– Вы хотите сказать… Тараевич…
– Да, наш общий враг… О, как я буду счастлива, когда этот человек окажется в моей власти!
– Нет ничего легче… Вам стоит только захотеть.
– Сама я ничего не могу: это возбудит подозрение, но вы можете предать его мне.
– Охотно… но каким образом?
– Это уже ваше дело.
Граф глубоко задумался.
– Итак, между нами заключен союз против Тараевича, – после довольно продолжительной паузы снова начала сектантка.
– Против всего мира, – в порыве необузданной страсти возразил Солтык.
– Тараевич сегодня же должен быть обезврежен.
– Я придумал кое-что и надеюсь как нельзя лучше устроить это дело… А когда Тараевич будет в вашей власти, что вы намерены предпринять? – спросил граф тоном, изобличавшим его нероновскую натуру во всем ее демонском величии.
– Этого я еще и сама не знаю.
– Я этому не верю.
– Быть может, я не желаю, чтобы вы это знали.
На дворе послышался звон колокольчиков и щелканье кнутов – усталые охотники вернулись в Комчино.
– Извините меня, mesdames, – обратился хозяин к мадам Монкони и ее дочери, – я поспешил возвратиться домой, потому что моя дама очень озябла. Прошу вас не стесняться и распоряжаться здесь как у себя дома.
– Помилуйте, граф! – возразила хорошенькая женщина.
– Мы переоденемся и сейчас же придем в столовую.
Сидя вокруг роскошно сервированного стола, никто из гостей и не подозревал, что невинная забава будет иметь развязкой самую ужасную, кровавую драму. Вечер прошел быстро, в приятных разговорах – шутки и остроты градом сыпались со всех сторон. Наступила ночь. Соседние помещики давно уже разъехались по домам, дамы ушли в гостиную, а мужчины, сидя у стола, опорожняли последние бокалы.
– Давай играть в карты! – воскликнул вдруг Тараевич, вставая с места и едва держась на ногах.
– Изволь, – ответил Солтык и приказал приготовить стол.
XLI. Проиграл!
Эмма и Генриетта сидели в маленькой турецкой гостиной: первая – полулежа на диване, а вторая – на ковре у ее ног.
– Теперь он в моих руках, – сказала Малютина, продолжая начатый разговор.
– Скажи, как тебе удалось покорить этого деспота? – спросила Генриетта.
– Странно… ему понравилась моя мнимая жестокость.
Я нередко спрашиваю себя, почему люди, обладающие непреклонным характером, внушают окружающим не только страх, но и уважение. Это мнение подтверждается историческими фактами: почему, например, злодейства такого изверга, как Иоанн Грозный, производят на людей более сильное впечатление, чем благодеяния Тита? Есть люди, которые с восторгом отзываются о Семирамиде и совершенно индифферентно относятся к матери Гракхов… Моя жестокость поражает графа Солтыка, опьяняет его. Ты, быть может, воображаешь, что я с наслаждением подвергаю человека пыткам или умерщвляю его своими руками? Вовсе нет! Я постоянно опасаюсь, чтобы чувство излишнего сострадания не повредило мне при исполнении моих священных обязанностей. Вот ты – другое дело.
Я замечала, что страдания наших жертв приносят тебе явное наслаждение. Вот почему ты до сих пор не можешь сделаться жрицей нашей секты. Советую тебе воздерживаться от этих неуместных восторгов. Я с душевным прискорбием исполняю мои священные, но тяжелые обязанности; ты же, наблюдая пытку или участвуя в ней, радуешься не хуже самого бесчеловечного палача.
– Виновата ли я в том, что Бог сотворил меня такой жестокой? Содрогание жертвы под ударами моего ножа доставляет мне неизмеримое наслаждение, запах человеческой крови опьяняет меня!
– В этом отношении вы с Солтыком поразительно схожи. Он холодный неумолимый деспот в полном смысле этого слова. Он способен беспощадно казнить людей, топтать их ногами, приносить каждую красивую женщину в жертву своему мимолетному капризу. Людей такого рода я считаю полусумасшедшими. У них избыток жизненной силы проявляется в стремлении мучить и умерщвлять людей, даже не сделавших им ни малейшего зла.
