Дьявол в руинах (ЛП) - Вольф Триша

Вся атмосфера маскарада — вневременная и романтическая, и, когда Ник закружил меня в своих объятиях, я могла бы притвориться, что мы укрылись в этом темном и чарующем царстве, скрытые масками, свободные от прикосновений, вкусов и чувств…

Но эффект кокона разрушается почти сразу, когда его свирепые глаза встречаются с моими.

Это не вальс влюбленных.

Когда он берет мою руку в свою, я чувствую свежие порезы на его костяшках. Засохшую кровь. Жестокость, которая всегда окружала его.

Его брови сходятся над маской, а черты лица приобретают серьезное выражение. Он выбирает место рядом со струнным оркестром, где музыка звучит достаточно громко, чтобы заглушить неровный стук моего сердца.

Его фигура непреклонна, когда он перемещает меня в нужную позицию. Мы и раньше танцевали на мероприятиях. На Рождество и Новый год. Я давно запомнила прикосновение его грубых рук к моему телу. Он всегда кладет ладонь по центру, прямо над моей поясницей. Правильное расположение.

Он и сейчас следует этому примеру, держа меня на еще более приличном расстоянии от своего тела. Он смотрит вниз и бросает на меня взгляд из-под маски, прежде чем шагнуть вперед и повести меня в вальсе.

Я следую за его властными шагами, наши движения синхронизированы. Хореографические. Роботизированные.

Неуютное молчание между нами сжимает мои нервы, и я спрашиваю:

— Как прошел твой год? — Взгляд Ника устремлен вперед. Он едва ли делает попытку ответить.

— Отлично.

Мои щеки пылают жаром. Меня раздражает то, как его безразличие все еще влияет на меня. Уязвленное самолюбие маленькой девочки, тайно влюбленной в своего сводного брата.

Не то чтобы я не знала, насколько неправильно было испытывать к нему влечение. Я знала, но это не мешало мне тосковать по нему, пытаться привлечь его внимание, хотеть, чтобы он прикоснулся ко мне… или просто поговорил со мной…

Я заталкиваю эти ранящие чувства под отвращение, поселившееся в глубине моего желудка, и стараюсь не обращать внимания на то, как сердце колотится в груди, предательски выдавая меня, когда призрачный стон виолончели еще больше усиливает мои эмоции.

Устремив взгляд на его широкую грудь, я замечаю пятна крови на его белой рубашке — то, что, должно быть, видела Эленор. Интересно, на кого сегодня обрушился гнев Ник и оставил ли он их в живых?

Это зрелище должно было бы встревожить меня, заставить бояться сводного брата еще больше, но я испытываю странное облегчение. Эгоистично, но я надеюсь, что Ник убил этого человека. Он всегда спокоен после возвращения с работы, как мгновенный покой в эпицентре бури.

Ловкими движениями человека, который берет жизнь в опытные руки, он кружит меня по комнате, каждый поворот и покачивание резкие, точные.

Он всегда точен в каждом своем движении. Но есть у меня одно воспоминание о Нике, в котором на какое-то мимолетное мгновение я увидела нечто неприрученное и дикое.

Когда он стоял надо мной, сжимая в руке рукоять ножа, с вздымающейся грудью и темными глазами, наполненными яростью. Три удара сердца — столько времени потребовалось Нику, чтобы смягчить взгляд после того, как он перерезал человеку горло. И они смягчились на мне, вытеснив из моей головы страх и боль от нападения, а мое тело заныло от жара, которого я никогда раньше не чувствовала под его напряженным взглядом.

С тех пор он никогда не смотрел на меня так.

Но это единственное воспоминание о нем не давало мне покоя, заставляло надеяться, одержимо верить в то, что каждый раз, когда я видела в его глазах лишь отблеск горящих углей, это было для меня, как бы запретно это ни было.

Это воспоминание было корнем моего обмана, и теперь я с яростью закрываю его, изгоняя из своих мыслей.

Я больше не та наивная девочка.

С дерзостью, которая мне едва удается, я откидываю голову вверх и выгибаю спину, чувствуя себя безрассудной и заставляя Ника посмотреть на своего партнера по танцу. Его рот сжался в жесткую линию, ноздри раздулись. Раздражение прочерчивает резкий изгиб его челюсти.

Это правда, что Ник видит меня как дочь Кассатто, как будто я просто принцесса мафии, которая ждет, чтобы ее выдали замуж.

Как будто я препятствие на его пути.

Поскольку у моего папы нет сыновей, мое единственное предназначение в этой жизни — выйти замуж за влиятельного человека и заключить выгодный союз для клана, для моего отца.

Я втягиваю воздух, одеколон Ника когтями впивается в мои легкие, и я отчаянно пытаюсь избавиться от мучительной боли. Он не сводит с меня пронизывающего взгляда, заставляя чувствовать себя в ловушке.

По мере того как музыка нарастает, Ник опускает меня, прижимая к себе под углом. Я готова к тому, что меня поднимут, но он задерживает меня на мгновение. Прохладный воздух касается моего декольте, когда лиф опускается на дюйм ниже, обнажая верхнюю часть груди.

Наклонив голову, я поймала взгляд Ника, блуждающий по моей груди. Мои соски напряглись под его пристальным взглядом. Затем я прослеживаю за его взглядом до шрама вдоль ключицы — шрам, нанесенный мне в ночь нападения одним из его людей.

Прежде чем его взгляд становится очевидным, он без труда поднимает меня на ноги, немедленно начиная танец.

На груди у меня тяжесть, шрам пылает и пульсирует новой болью, словно его глаза нанесли мне свежую рану.

То, что я вижу за его маской, — не стыд, не вина, не бог, даже не похоть.

Это сожаление.

Я нахожусь в нескольких секундах от того, чтобы резко прекратить танец, когда чувствую, как рука Ника опускается ниже, к нужному месту на узкой части моей спины. В животе разливается тепло, и я поднимаю взгляд на его скрытое тенями лицо.

— Полагаю, я также должен поздравить тебя с помолвкой, — говорит он, не разжимая челюсти.

Я в шоке от неожиданного звука его голоса, и мне требуется мгновение, чтобы осмыслить его слова. Гравийный тенор — это пламя, лижущее мою кожу, и я не могу сдержать дрожь, которая следует за ним.

— Как ты узнал? — Вопрос вырвался прежде, чем я успела его остановить. Он насмешливо и грубовато усмехается.

— В этих стенах ничто не остается тайной, — говорит он, поворачивая меня в противоположную сторону от оркестра.

Его заявление больше похоже на обвинение или угрозу. Как будто я осмелилась попытаться скрыть от него свою помолвку.

Золотое кольцо с гербом Кассатто тяжелеет на моем пальце, и я стараюсь не смотреть на него, зная, что скоро обручальное кольцо заменит реликвию.

Я прилетела домой на следующий день после своего дня рождения и не пробыла в доме и пяти минут, как отец приказал мне пройти в свой кабинет, где сообщил, что брачный контракт уже заключен.

Менее чем за двадцать четыре часа я поняла, что мое будущее предрешено.

— Я только вчера об этом узнала, — говорю я, и слова вырываются на неровном дыхании.

Он нахмуривает брови, но я не уверена, выражает ли он замешательство или раздражение. Он крепче сжимает мою руку, его хватка почти болезненна, и во мне поднимается яростное, разрушительное желание переплести свои пальцы с его и прижаться еще крепче.

— Похоже, тебя не беспокоит такая договоренность, — говорит он.

Гнев подтачивает мое терпение.

— Я стараюсь не думать об этом сегодня вечером, — признаюсь я ему. — Две недели — это не так много времени, поэтому я хотела…

— Две недели? — Рычание, прозвучавшее ниже его возмущенных слов, безошибочно узнаваемо.

Я втягиваю нижнюю губу между зубами, давая себе секунду, чтобы собраться с мыслями, прежде чем выплюнуть их.

— Да. Две недели, — повторяю я. — Через очень короткое время меня отдадут Сальваторе Карпелле, а мне едва исполнилось восемнадцать. Это мое будущее.

Он замедляет наши движения, и танец почти замирает, а его взгляд сужается до смертоносного оскала. Его грудь вздымается, быстро втягивая воздух, и смокинг грубо трется о мое платье.

Глаза Ника опускаются на мою шею, и я чувствую, как пульс на венах учащается под его хищным взглядом. Я боюсь сделать любое резкое движение.