Виктор Телегин - СОЛНЦЕБЫК
Кулаки мальчика сжались. Бросил мешок в сторону, кинулся на Кукольника. Раз - по яйцам. Согнулся в три погибели Кукольник, стонет. Коленкой - по роже. Так. Кровица из ноздрей - тонкими струйками. С ног валить. Вот! Теперь можно уродовать.
-Стой, Пушкин, - крепкие руки схватили Сашеньку, отшвырнули.
Сашенька порывался достать до Кукольника ногой, да Пущин его не пущал.
-Образумься, Пушкин! Кукольник безобиден.
-По шее ребром ладони, - бормотал Сашенька, вырываясь.
-Угомони его, Иван, - умоляюще воскликнул Дельвиг.
Пущин вздохнул и, коротко размахнувшись, ударил Сашеньку в подбородок.
Гл. 11 "Бабу ебсть пойдешь?"
Очнулся Сашенька в темноте.
"Кирюха".
И тут же вспомнил: он не в уютной квартирке у Полицейского моста с Кирюхой, да дядей Базилееем, а в Лицее. Вспомнил Пущина, Дельвига, Кюхлю, приторную рожу Кукольника. Всхлипнул тихонько. Домой охота. А тут еще шорох.
-Кто там?
-Спишь, Пушкин?
Некто темный склонился над кроватью. Вильгельм Кюхельбекер, укутанный в простынку.
-Нет. Чего надо?
-Бабу ебсть пойдешь?
По - заговорщицки спросил Кюхля, с похотливцей в голосе. Вспомнил Сашенька лежащую на полу голую Палашку, ноги дебелые раздвинутые, розовое марево срама.
-Пойду! А какая здесь баба?
-Ну, уж точно не Трясущаяся Башка. Та не баба, а ведьма. Баба - это Сонечка Мардушкова, дочка дворника. Сладенький пирожок. Сиськи, жопа.
Кюхля почесал промежность.
-Ну, так идешь?
Сашенька - живо с постели. В простынку завернулся.
-Пошли.
Кюхля на цыпочках проследовал мимо кроватей с храпящими холмами.
-Спят, - вонюче засмеялся в ухо Сашеньке, - А мы ебаться идем.
Вышли из опочивальни, прокрались по коридору мимо директорской, мимо столовой и вшивой людской. Скрипнула дверь - и мальчишки на улице. Бррр! Прохладно. Даром, что июль. Жуки носятся над газовым фонарем. Перестукивает где-то вдалеке лошаденка запоздалого ваньки.
-Сюда.
Кюхля потянул Сашеньку к флигельку.
-Там дворник живет... И Сонечка.
При слове "Сонечка" на толстых губах Кюхельбекера мелькнула слюна.
-Тише, обезьяна.
Под ногой Сашеньки скрипнул камешек.
-Я не обезьяна.
Вот и флигилек. Сашеньке вдруг стало страшно.
-Кюхля.
-Чего тебе?
-А дворник?
-Что дворник?
-Дворник где?
-Дворника намедни выпороли, и сослали в деревню на три дни. За то, что к лошадям приставал.
-А.
Кюхля подкрался к двери дворницкой. Толкнул. Дверь заскрипела.
-Не заперто, - радостно зашептал Кюхля.
Заглянул.
-Ого!
-Чего там? - нетерпеливо Сашенька.
Искаженная похотью рожа Кюхли возникла перед ним, губы шевелились, как червяки- выползни.
-Там она, Сонечка. На кровати лежит. Срака голая.
-Срака голая?
-Ну, да.
Кюхля дернулся было в дверь, но Сашенька его задержал.
-Постой. Можно... я.
Вильгельм посмотрел на Сашеньку. Цыкнул зубом.
-Лады, хуй с тобой. Иди. Засади ей.
Сашенька на цыпочках - к двери. Не соврал Кюхля. В лунном свете белела жопа спящей Сонечки с черной дыркою промеж двух округлостей. Черная дыра. Простынка спала с плеч мальчика. Он плюнул на ладошку и обслюнявил поднявшийся хуй. Вот так. Подкрался к Сонечке. За печкой в дворницкой играл на скрипке сверчок. Пахло здесь щами и водкой.
-Аааа! Разъеби твою душу мать. Пиздаебаныйхуебань!
Сашенька пулей из флигеля. Кюхля понесся вслед за ним.
Вопли дворника звенели в ушах.
Через несколько минут и Кюхельбекер и Пушкин лежали в своих постелях. Да вот беда: простынка Кюхли была на месте, а вот Сашенькину держал в своих грязных руках голый и страшный дворник.
Гл. 12 Дознание и после
Выстроились лицеисты перед директором Малиновским. Страшно всем. А больше всего - Сашеньке. Потому что в руках у Малиновского - простынка Сашенькина. А рядом с директором - дворник. Мрачнее тучи. В носу пальцем ковыряет. Вынет соплю, да и в рот.
В шеренге рядом с Сашенькой - Кюхля. Тот спокоен. Лыбится.
Пущин, Дельвиг, Бакунин, Кукольник, Броглио, Вольховский, Горчаков, Гревениц, Данзас, Есаков, Илличевский, Комовский, Корнилов, Корсаков, Корф, Ломоносов Сергей, Мясоедов, Ржевский, Саврасов, Стевен, Тырков, Юдин, Яковлев. Все в сборе.
-Господа лицеисты.
Голос у Малиновского грубый, похож на лай простуженного пса.
-В нашем беспримерном учебном заведении произошло вопиющее преступление. Вот этот человек, - директор кивнул на дворника, жующего козявку, - пострадал от рук. Вернее, не от рук...
Директор побагровел, мучительно подыскивая слова.
Сашенька со страхом покосился на Кюхлю. Кюхля едва сдерживал смех.
-Не от рук, - кашлянул Малиновский. - В общем, кто-то из вас совершил... Вернее, не кто-то, а владелец сей простыни...
-Василий Федорыч, - подал голос дворник. - Можно я скажу? По-свойски?
Директор взглянул на дворника.
-Валяй, Сидор.
Дворник Сидор взял из рук Малиновского простынь, потряс ей в воздухе, как флагом.
-Слушайте, гниды.
Директор поморщился.
-Один из вас ночью забрался ко мне в каморку и выеб меня в сраку.
Лицеисты захохотали.
-Господа, - строго одернул директор. - Ведите себя подобающе.
-Вы, суки, думаете, просто дворник, можно драть в очко, а я здесь пораньше этого петуха, - дворник кивнул на директора.
-Сидор, - просительно промолвил Малиновский.
-Заткнись.
Дворник распалялся. Глаза его метали молнии. Он воистину был страшен.
-Вы думаете, маленький человек, права не имеет, тварь, поди, дрожащая? А я здесь двадцать лет мету. Царица, сама царица с дочками мимо проходит. "Метешь, Сидор?". "Мету, ваше анпираторское величество". И поцалует меня в макушку императрица. А потом приходит в дворницкую. Тело белое, царское, простыми лапами не щупаное.
Дворник закашлялся, с ненавистью глядя на воспитанников.
-Вот этими лапами, - Сидор воздел руки к небу. - Этими лапами щупал императрицыны сиськи и пизду.
-Сидор, - поморщился директор.
-Пасть заткни, - огрызнулся дворник. - Я ебал императрицу и дочек ейных. Да и сам царь моего уда отведал.
Сашенька почувствовал, что Кюхля дрожит.
-И вот нашелся из вас какой-то, из молодых, раб исканий, - дворник грязно выругался, сплюнул в траву сопли, - кто решил, что может выебсти дворника.
Сидор, держа в руках простынку, прошелся вдоль шеренги.
-Ты?
Заорал вдруг, остановившись около Кукольника.
-Никак нет-с, господин дворник, - пролепетал Кукольник, став белее той самой простынки.
Дворник продолжил свой обход.
-Ты?
Дельвиг успел промолвить: "Нет" и рухнул без сознания.
Дворник зашагал дальше. У Сашеньки сердце билось, билось, да и замерло. Боженька, пронеси, боженька, спаси.
Не пронес, не спас.
Вот он, дворник. Навис над Сашенькой, как гора. Сверлит Сашеньку черными глазами из-под бровей, похожих на кусты. Пахнет от него мочевиной и водкой.
-Ты? - хрипло, жестко.
Сашенька сглотнул.
-Ты, гнида?
-Это, это... он.
-Врет, - заверещал Кюхля.
Да поздно. Лапа дворника - цап Кюхлю за шиворот форменной курточки, да и выволокла в центр площадки.
-Кюхельбекер, не ожидал от вас, - скорбно покачнулся директор Малиновский.
-Это не я, Василий Федорович, - заливался слезами Кюхля. - Это обезьяна. Это Пушкин.
-Негоже на товарища клеветать, - сурово молвил директор. - Это лишь усугубляет вашу вину.
Малиновский покачал свое грузное тело, перекатываясь с пятки на носок.
-Ума не приложу, что с вами делать. По уставу телесные наказания в Лицее запрещены.
-Василий Федорович?
-Да, Сидор?
-Отдайте его мне. Временно, знамо.
Рука дворника прошлась по жопе Кюхли, пощупала яйца. Кюхля открыл было пасть для крика, да издал лишь тонкий стон.
Директор нахмурил лоб.
-Что ж, пожалуй. Бери, Сидор. Но вечером он должен быть в своей постели. В сво-ей постели, Сидор.
-Так точно, ваше благородие.
Дворник вдруг поднял Кюхлю, вскинул на плечо и направился в сторону дворницкой. У Сашеньки задрожали колени, когда он представил, что это могло приключиться с ним.
-Ну, что же, - директор вытер платком лоб. - Расходитесь. И не шалите больше.
***
А Кюхля и правда вернулся вечером. Волком взглянул на Сашеньку. Упал ничком на постель и остался недвижим.
