Ульяна Соболева - Одержимость
— Ты не спишь, — не вопрос, а утверждение.
Я тут же открыла глаза.
— Не сплю. А должна?
— По идее, должна, — задумчиво ответил он, стараясь не смотреть на мои голые ноги.
— Я — сова.
— Я тоже. Кофе будешь?
— Буду, конечно.
— Почему они играли на тебя в карты?
Я знала, что он спросит. Давно ждала. По идее, должен был это сделать ещё в машине.
— Денег должна, — ответила я и отпила кофе.
— Это я уже слышал. Сколько должна?
— Много.
Он прищурился, и я поняла, что это привычка. Кстати, ему шло. В уголках глаз появлялись морщинки. Мне нравилось.
— Я не люблю пространственные ответы, Кукла.
— Тысячу баксов.
Невозмутимо ответила я и снова отпила кофе. Чёрный. Как я люблю. С тремя ложками сахара.
— Круто. За что?
— Меньше знаешь, лучше спишь.
— Я вообще не сплю. Так что можешь говорить.
— Не твоё дело.
Он покрутил чашку на блюдце. Злится. Я чувствовала всем нутром, и мне это нравилось. Я кайфовала. Вытянула его на эмоции.
— Верно. Не моё. Все, вали спать.
Встал, пошёл в комнату. Я посмотрела на его куртку, висящую на вешалке. Из кармана торчала пачка сигарет. Если стащу одну сигарету, это ведь не воровство?
Я на цыпочках подкралась к куртке, схватила сигарету, и в тот же момент мои запястья перехватили жёсткие пальцы, сжали до дикой боли.
— Я предупреждал.
— Отпусти, — на глазах выступили слезы. Чертовски сильные у него пальцы.
— И не подумаю. Отдай то, что взяла, и вали отсюда нахрен.
Подняла на него глаза и прикусила губу.
— Уверен?
— На все сто. Ненавижу воровство, особенно в своём доме.
Он с такой силой надавил мне на запястье, что я невольно разжала руку, и обломки сигареты упали на пол. Он тихо выругался матом. Я дёрнулась к двери, но Никитин впечатал меня в стену.
— Могла попросить, — прошипел он. Его грудь вздымалась, и я видела, как раскачивается на цепочке медальон.
— Я просила — ты не дал. Прочитал лекцию.
— Ты так сильно хотела?
— Да! — выпалила я и потёрла запястье, на котором остались следы от его пальцев. Никитин отпустил меня. На секунду его взгляд задержался на расстёгнутых верхних пуговицах моей рубашки. Серые радужки слегка потемнели. Или мне кажется?
— Застегнись, — бросил он, — Я принесу лёд.
Через несколько минут я прижимала холодный компресс к синяку и курила. Он сам отдал мне сигареты. Бросил на диван целую пачку и ушёл к себе в спальню. Я не знала, кто сейчас проиграл. Он или я? Ментально Никитин отымел меня. Только что, когда грубо сжал меня у стены. Я поплыла. Если вообще точно понимала тогда, что это такое. Но мне стало нечем дышать. Я смотрела на его горящие глаза и чувствовала, что мне нравится эта грубость, властность. На секунду я готова была отдать ему контроль. Я возбудилась. Впервые с объектом. Захотелось забыть, кто я, и зачем я здесь.
3
Кукла. Россия. 2001 год.
Утром я проснулась от того, что на меня смотрят. Пристально. Действуя мне на нервы. Я медленно открыла глаза. Лёша (я не могу называть его иначе…ну какой из него Алексей Алексеевич? А?) скрестил руки на груди и рассматривал меня. Сейчас его взгляд не выражал ровным счётом ничего. Полное безразличие.
— Уже восемь. Я на пробежку, а ты домой. Мама с папой, наверное, ищут.
Я фыркнула. Про маму с папой ещё рано заливать. Не время бить на жалость. Я уже знала, что будет дальше. Точнее, я предполагала. Немного выбивало из колеи его равнодушие или упорное желание казаться безразличным. Но у него такая профессия. Точнее, он так натренирован. Спецназ. Горячие точки. Назло папаше депутату, который упорно пытался отмазать от армии, а он ринулся в самое пекло. Выдержка железная. Но…ха…я расплавлю это железо. Или я — это не я.
Я потянулась. Как кошка. Удобный диванчик. Вообще квартира отличная, простовато для сынка депутата, но очень ничего. Мне нравилось. Рубашка поползла вверх и полностью открыла мои ноги, в миллиметре от… Резко открыла глаза. Да. Я знала, что он смотрит именно так. Ошалело. Потерял контроль на секунду. А я подхвачу, а обратно уже не отдам. Кадык Никитина судорожно дёрнулся, а грудная клетка начала хаотично подниматься и опускаться. У него хорошая память…Да, милый, под рубашкой ничего нет, ты все правильно помнишь…Он возвышался надо мной, как гора. Я не удержалась и опустила глаза ниже. Вот теперь у него стоял. Сто процентов. Спортивные штаны не скрывали эрекции. Так кто там говорил, что он не педофил? Смотрю в его глаза, а там серое пламя. Лёд сменился лавиной или жидким азотом. Все равно мне нравилось. До одури.
— Прикройся, мать твою.
Швырнул в меня мои шмотки. Пошёл в сторону кухни, на ходу доставая пачку сигарет из кармана. Готова поклясться, что у него дрожат руки. Какая нахрен пробежка? Он просто хотел выпереть меня из дома. А теперь? Тоже хочет? Или он уже хочет другого? Захочет. Все только начинается.
— Дверь не заперта, — крикнул из кухни чуть хрипловато. Я его достала.
Круто. Хорошо. Пусть думает, что выиграл.
* * *Стою у дороги. Он смотрит в окно. Я точно знаю. Игра продолжается. Я поставила ногу на бордюр и вытянула руку вперёд, голосуя. Скоро тут очередь выстроится. Я-то в коротенькой юбке, в топе, и куртка на плече. Волосы развеваются на ветру. Соблазн для придурков. А вот и первый. Подкатила иномарка-кабриолет. Парень в солнцезащитных очках с сигарой в зубах. Смотрит на меня, улыбается.
— Куда отвезти, крошка?
Краем глаза вижу, как Никитин вышел из подъезда, руки в карманах на голове капюшон. Идёт к нам. Нарочито громко отвечаю:
— На край света, сладкий. Отвезёшь?
— Хоть на другую планету. Запрыгивай.
Открыл дверцу. В тот же момент мой вчерашний спаситель силой захлопнул ее и взял меня под локоть. На секунду наши взгляды встретились. Впечатляет. Злой. Глаза уже не серые, а черные.
— Эй, мужик! — парень в кабриолете явно возмутился.
— Потухни и вали отсюда!
Никитин потянул меня к себе, а я и не думала сопротивляться.
— Эй, отпусти девочку.
Тот хотел выскочить из машины, но Никитин посмотрел на него исподлобья.
— Не советую вмешиваться, — прозвучало убедительно, даже для меня. Парень пожал плечами и укатил. Лёша тряхнул меня за плечи, и волосы волной упали мне на глаза. Я улыбалась.
— Ты! Ты что творишь? — рявкнул он, — Ты хоть знаешь, что здесь за район? Тебя мама с папой не учили, не садиться к чужим в машину?
Вот он — момент. А теперь, давим на жалость.
— У меня нет мамы с папой, придурок. Отпусти.
— Так, пошли. Поговорить надо.
