Шахразада - Тайна визиря Шимаса
Щеки Халиды стали пунцовыми, она сладострастно облизывала губы. Пальцы Шимаса наконец нашли вход в ее потаенную пещеру и начали там дивный, сводящий с ума танец. Девушка извивалась и изгибалась, пытаясь облегчить сладкую боль, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание.
– О да, прекраснейшая из женщин мира! Так будет всегда! – прошептал Шимас и с наслаждением вошел в ее горячее, источающее жажду лоно.
Захваченная неописуемыми ощущениями, Халида взглянула на мужа, не в силах издать ни одного звука. Шимас на миг вышел из ее горячих объятий и тотчас же вошел вновь, столь глубоко, насколько мог. Халида ахнула, пронизанная страхом и вожделением одновременно. Он принялся ритмично двигаться, все ускоряя темп своего желания, и постепенно девушка успокоилась и начала двигать бедрами в одном темпе с ним.
– Отдайся мне, почувствуй меня, звезда моя! Моя жена! – шептал Шимас.
Слезы чистой радости брызнули у нее из глаз при этих словах. Она замерла, наслаждаясь ощущением желанности своего лона, его прекрасным предназначением, и выдохнула:
– Да, о да!
Он нежно поцеловал ее и проговорил:
– Теперь нам нужно лишь стать единым целым, прекраснейшая! Слиться в волшебном сне, превратиться в одно!
Юноша еще глубже проник в податливые глубины Халиды, она сладострастно задрожала, чувствуя, как бежит по телу огонь, зажженный его силой и страстью. В глазах у нее потемнело от стремительно приближающегося шквала огненных чувств. Она изо всех сил ногами прижала юношу к себе.
– Шимас!
Он воспринял этот возглас как мольбу и начал сокрушать ее первую крепость неутоленной страсти с удвоенной силой. Под этими мощными ударами панцирь ее неуверенности дал трещину. Халида взвизгнула, но Шимас запечатал ее уста поцелуем и продолжил свой штурм. Широко раскрыв глаза, она упивалась видом его искаженного страстью лица, теряла рассудок от его властных и сильных ударов. Он стал для нее осью вселенной, центром мироздания, властелином всех ее чувств.
Его ненасытный горячий рот жадно всасывал ее прерывистое дыхание, бедра ходили ходуном, хриплый голос приводил ее в неистовство. Халида смутно осознавала, что рыдает от счастья. Шимас все быстрее и быстрее двигался внутри нее, словно задавшись целью разрушить ее до основания, дыхание его стало тяжелым и горячим. Вдруг где-то в глубине ее помутившегося сознания что-то взорвалось – и мириады сверкающих искр закружились у нее перед глазами. Она вскрикнула, пронзенная блаженством, словно клинком, чувствуя, что умирает в его объятиях.
Лицо Шимаса исказилось сладострастной болью, и в тот же миг он излил в нее весь пыл, скопившийся в чреслах.
Они еще долго лежали обнявшись. Слезы радости катились по ее щекам, на губах блуждала блаженная улыбка, а в глазах светилось счастье.
Макама пятая
Пустыми коридорами дивана шел первый советник. Он старался ступать как можно тише, что было более чем удивительно – ведь некогда именно он был здесь хозяином. Именно от него зависели все, кто собирался в этих стенах. Он мог унизить и возвысить, наградить и отобрать последнее. Но сейчас все изменилось.
Увы, он уже не был тем всесильным хозяином дивана. Более того, он уже не был хозяином даже собственной судьбы – ибо теперь, с воцарением Салеха, двадцатого халифа, все изменилось. Должно быть, сам Аллах всесильный отвернулся от прекрасной страны Аль-Миради в тот миг, когда этот безусый и безбородый по новой моде юнец воссел на трон.
Первый советник даже стал опасаться, не насильственным ли было смещение халифа Мирзы – уж очень круто Салех взялся за дело. Быть может, он опоил и собственного отца неведомым зельем, заставив его передать трон глупцу и нарушителю всех традиций и установлений. Ну где это видано, чтобы халиф сам приходил в диван, усердно участвуя во всех обсуждениях и неизменно указывая, что мудрецы, цвет дивана, не в силах придумать ничего по-настоящему разумного?
«Ах, этот мальчишка-глупец не понимает, что мудрецам нет никакой необходимости что-то придумывать, менять в установившемся за столетия порядке вещей. Ибо мудрость самой природы позволяет хлебу расти, коровам – давать молоко, а крестьянам – безропотно взращивать урожай и отдавать в казну все, что нажито за годы трудов. Наше же дело – прославлять мудрость природы и халифа, всеми силами препятствуя каким бы то ни было переменам, ибо все они будут направлены лишь на уничтожение нашей прекрасной державы так же, как на уничтожение каждого из нас, ее верных рабов».
О, тут первый советник был стократно прав – ибо диван в последние годы ничего не делал, кроме, конечно, произнесения цветистых славословий в адрес халифа. Все то, что действительно нужно было державе, решалось за стенами дивана – чаще всего в церемониальном зале халифа или его приемных, где толпились незнатные, но разумные советники советников мудрецов, и в самом деле озабоченные процветанием державы. Именно их слушал халиф Мирза, появляясь в диване лишь в дни больших праздников.
Салех же правил всего несколько месяцев, но успел уже натворить множество глупостей, с точки зрения первого советника тем более обидных, что с ним, первым советником, ни о чем советоваться не стал. Халиф решительно отправил в отставку сначала престарелого визиря, заранее согласного со всеми решениями дивана и спорящего лишь о размерах мзды за свое молчание. Потом без всяких сомнений предложил почетную отставку с невероятными привилегиями никчемному солдафону, по недомыслию халифа Мирзы ставшему главнокомандующим. А потом, созвав все начальников тайных столов, оповестил их о том, что теперь во главе немалых тайных сил встанет мальчишка, сверстник самого халифа, который имел наглость служить под его началом и показал себя храбрецом и честнейшим человеком.
– Ну разве дело, чтобы тайные столы страны возглавлял честный человек? – почти простонал первый советник, на миг задержавшись у главных дверей в диван.
Этот честный глупец, конечно, мгновенно сместил всех проворовавшихся начальников, поставив на их место молодых и потому вовсе уж неразумных, а значит, пекущихся не о собственном благе, а о благе страны. К удивлению первого советника, смещенные не роптали, молча приняв судьбу. Должно быть, этот глупец нашел в прошлом каждого из них страшную тайну, оглашение которой было бы воистину смертельным.
Когда он, первый советник, поинтересовался у бывшего главы шестого тайного стола об этом, тот лишь поджал свои тонкие губы.
– Прости, уважаемый, но я не буду обсуждать с посторонними наши внутренние тайные дела.
