Дж. Уорд - Короли Бурбона (ЛП)
— Позволь мне взять вазу.
— Нет, я отнесу…
— Ты не захочешь иметь с ней дело сегодня.
— Я никогда не хочу иметь с ней дело…
— Лиззи.
— Я в порядке, правда.
К счастью, ее старая подруга купилась на ложь. Правда? Лиззи была очень далека от «в порядке», она не могла даже видеть то место, но это не означало, что она собиралась расслабляться.
— Я скоро вернусь.
— Я посчитаю пионы.
— Все будет хорошо.
Она надеялась.
Лиззи направилась к двойным дверям, которые вели в сад, в голове словно что-то стучало и колотило, и ступив за порог на нее накатила стена горячего и влажного воздуха, и ей нисколько это не помогло. «Нужно принять мотрин», — подумала она. Как только вернется примет четыре таблетки и займется своей реальной работой.
Трава под ногами была подстрижена, под ковер больших полей для гольфа, таких огромных мать-природа не смогла бы даже придумать, и, хотя в уме у нее крутилось слишком много мыслей, она все же сделала себе пометку составить список клумб для пересадки на пяти акрах огороженного сада. Хорошей новостью было то, что после позднего начала весны, фруктовые деревья цвели в углах длинной кирпичной стены, их нежные белые лепестки опадали, словно снег на дорожки. Кроме того, мульча, которая была положена две недели назад, наконец-то потеряла свой смердящий запах, и на плюще у старых каменных стен везде появились новые листочки. Через месяц четыре греко-римские скульптуры, создающие своеобразный квадрат, женщины в царственных позах, будут очищены, превратившись из пастельно-розовых и персиковых в ярко-белые, составляя прекрасный контраст со спокойной зеленью и серой рекой.
Но конечно, сейчас все было сосредоточено на «The Derby Brunch».
Дом у бассейна был покрыт белой обшивочной доской и находился в дальнем углу слева, больше подходящий врачу/юристу/семье из четырех человек, которые могли бы бездельничая проводить время перед бассейном олимпийских размеров, наполненным водой цвета аквамарин. Две соединенные лоджии дома были увешаны ухоженными глициниями, которые достаточно скоро покроются белыми и лавандовыми цветами, свисающими, как фонарики, с зеленых кашпо.
И под свисающими ветвями, вытянувшись в коричневом мягком кресле с откидывающейся спинкой из жордана, миссис Шанталь Болдвейн была так же красива, как бесценные мраморные статуи.
И имеющая столько же теплоты, сколько и они.
Кожа этой женщины светилась, благодаря прекрасному спрею для загара, мелированные светлые волосы искусно завиты на длинных концах, и тело, которому могла бы позавидовать сама Рози Хантингтон-Уайтли (известная модель, занимающаяся правильным питанием – прим. пер.), вызвало бы у нее комплекс неполноценности. Ногти были поддельные, но идеально ухоженные, ни длина, ни цвет не имели ничего общего с девушкой из Джерси, а ее обручальное кольцо, как будто сошло со страниц журнала «Town & Country» (журнал уровня люкс – прим. пер.), такое же ослепительное и большое, как и ее улыбка.
Она была прекрасной современной красавицей Юга, тем типом женщин, глядя на которых люди, выросшие в Чарлмонте, шептали: «хорошая девушка, несмотря на то, что она из Вирджинии».
Лиззи уже давно задавалась вопросом, проверяли ли Брэдфорды зубы у дебютанток, за которых вышли их сыновья… также, как они проверяли у чистокровных лошадей.
— …рухнула, а потом приехала скорая, — рука с сильно отсвечивающим кольцом с бриллиантом поднялась, дотронувшись до волос, и переложив iPhone в другую руку, поднеся к другому уху. — Они вынесли ее прямо через главный вход. Ты можешь себе это представить? Они должны были объехать вокруг здания к другому… о-о, разве это не прелесть!
Шанталь Болдвейн прикрыла рот рукой, как делали чопорные гейши, пока Лиззи устанавливала вазу на мраморную барную стойку в самом конце, подальше от прямых солнечных лучей.
— Что сделал Ньюарк? Он такой тугодум.
Лиззи кивнула и отвернулась, чем меньше времени она здесь пробудет, тем лучше…
— О, постой, Лиза, ты…
— Лиззи, — поправила она останавливаясь. — Могу я чем-нибудь вам помочь?
— Не будете ли вы так любезны принести мне немного вот этого? — женщина кивнула на стеклянный кувшин, который был наполовину полон. — Лед уже растаял и совсем не чувствуется запаха. Я уезжаю в клуб на ланч, но не раньше, чем через час. Такое большое тебе спасибо.
Лиззи перевела глаза на кувшин с лимонадом, и правда старалась, видит Бог реально очень стараясь, не вылить весь этот кувшин на нее.
— Я попрошу мистера Харриса, и он пришлет кого-нибудь…
— Ох, но он так занят. А ты можешь просто сходить… и этим так мне поможешь.
И она вернулась к своему iPhone, на задней крышке, которого был изображен Университет Чарлмонт.
— Где была я? Ой, так они забрали ее через главные входные двери. Я имею в виду, на самом деле, вы можете представить...?
Лиззи подошла к ней, взяла кувшин, и прошла через белоснежную террасу, ступив на зеленую траву.
— Рада была помочь, — произнесла она.
Рада была помочь.
Да, все правильно. Именно это вы должны сказать, когда семья попросила вас что-то сделать. Это был единственный приемлемый ответ… и безусловно намного лучший, чем: «Как насчет того, чтобы засунуть этот кувшин тебе в задницу, ты, жалкий кусок телятины…?»
— Ах, Лиза, и не забудь, свежеприготовленный, хорошо? Спасибо.
Лиззи продолжала идти, бросив через плечо, словно гранату.
— Рада была помочь.
Подойдя к особняку, ей пришлось остановиться, чтобы определить в какую дверь входить. Как обслуживающему персоналу, ей не разрешалось входить в четыре двери: главный вход, боковую — в библиотеку, и две задние – столовую и игровую комнату. Но сейчас она была настолько обескуражена, чтобы использовать другие двери и входить через кухню и прачечную… хотя она проходила только через них, когда разносила три раза в неделю букеты по дому.
Она выбрала дверь, которая была между столовой и кухней, поскольку решила для себя не обходить дом вокруг, как делали все остальные сотрудники. Зайдя в шикарную комнату, она опустила голову вниз, в большей степени беспокоясь не о том, что кто-то может на нее нажаловаться, а очень надеясь и молясь не попасться…
— Я надеялся, что увижу тебя сегодня здесь.
Лиззи замерла, словно вор, почувствовав укол от слез, заблестевших в уголках ее глаз. Но она не собиралась плакать.
Не перед Лейном Болдвейном.
И не из-за него.
Расправив плечи, она вскинула подбородок... начиная разворачиваться в другую сторону.
