Вероника Мелан - Ассасин
— Ты там не выпила, случаем?
— Я не пью.
— Ну, может… Кто тебя знает?
— Я серьезно. Хочешь покататься на лошадях?
— Прямо сейчас? Не особенно.
Я фыркнула. У меня хорошая подруга, просто отличная, но иногда острая на язык.
— Завтра, например.
— Слушай…
— Нас приглашают, Лайза! На отдых! Туда, где до сих пор царит лето, где можно бродить по цветущим лугам, купаться в теплом пруду и есть пирожки. Хочешь?
— Чего ж ты сразу не сказала? Хочу!
— Тогда выдвигаемся завтра!
«Я надеюсь».
Я, конечно, еще не звонила Ниссе, но почему-то была уверена, что все срастется.
— А куда ехать? Что брать? Это далеко? Я же не успею отпроситься с работы…
— Успеешь! У тебя там хорошие коллеги, пусть соврут что-нибудь.
И счастливая, я принялась перечислять, что, по моему мнению, нам стоило бы взять с собой.
Дорога сама по себе счастье.
Дорога в одиночестве имеет особый привкус: философии, воспоминаний, сентиментальности, планов на будущее, распахнутых глаз, ожидания чуда и свежего ветра. Дорога с любимым — это аромат ванили и грейпфрута, вкус домашнего пирога, завернутого в пакет, мягкость пледа на заднем сиденье, нежность касаний, вселенная на двоих. Дорога с подругой — это вкус карамели, пузырьки лимонада, бесконечный восторг и тяга к приключениям. А дорога втроем — это всё вместе и сразу!
Мягкое покачивание, плывущие за окном поля, запах скошенной травы, мирные рощицы на горизонте, бесконечность уходящего за горизонт синего неба.
Мы выехали на следующий день около трех.
С самого утра я дозвонилась Ниссе, услышала вожделенное «Так уже ждем, приезжайте!», тут же помчалась на кухню к Рену, разложила перед ним завтракающим карту с обведенным ручкой названием «Зеленые холмы», долго и беспокойно ждала реакции, наконец услышала:
— Мне сейчас к Дрейку, затем по делам. Выехать сможем после обеда, идет?
Идет? Да не просто идет — совершенно идет! Заобнимав любимого до состояния «Элли, если я не допью кофе, то…» и пробормотав «Все, уже исчезла!», я бросилась наверх, чтобы набрать номер Лайзы.
— Эй, ты как? Помнишь, что мы сегодня едем? Да, будь у меня к двум! Едем!
Лайза не стала возражать, лишь издала визг восторга, чем убедила меня в том, что отпроситься с работы ей удалось, и мы синхронно, находясь в разных частях города, принялись собирать сумки.
Так, что берут с собой в поездку? Одежду и обувь: штаны, майки, юбки, шлепки, кроссовки, кеды… кеды? Не надо, выкладываем. А также летнюю шляпку (или панамку), сменный комплект белья (три штуки), крем от загара, крем для смягчения кожи, спрей от комаров и мошек, косметику, зубную щетку, полотенце, мыло и… еще столько всего!
Уже к двенадцати дня мой багаж напоминал рыбу-шар с двумя торчащими вбок ручками. Вбок, потому что свисать из-за раздутости у них не получалось. Хорошо, что на машине, хорошо, что можно набрать много и самому не нести. Я жмурилась от удовольствия. Альбомы для эскизов упаковала, карандаши тоже, краски на всякий случай припрятала во внешний карман, книжку, которую, наверное, не успею прочитать, тоже. Все, готова!
Свою рыбу-шар, то есть вторую раздутую сумку, Лайза подвезла на «Мираже» к половине третьего, когда я уже вовсю нетерпеливо кружила по двору, с восторгом поглядывая на безоблачное небо и нетерпеливо — на ворота. Рен к тому времени вернулся и теперь находился в гараже — проверял перед поездкой масло. Антонио к двум часам навертел такой сверток с едой, что тот занял половину багажника и заставил мою челюсть отвиснуть до самых булыжников теплой подъездной дорожки.
— Вы должны есть, мисс, вы очень худая.
— Стройная.
— Стройным тоже нужно есть.
— Но… не столько же?
— Здесь на троих. Первое, второе, десерт, салаты — все упаковано и подписано. Все приготовлено с учетом того, чтобы пролежало в теплой температуре хотя бы двадцать четыре часа.
Я обняла Антонио перед отъездом — пухлого, довольного, пахнущего корицей и специями человека, для которого забота о других была ценнее воздуха.
— Спасибо тебе! Большое-большое!
— Всегда рад, Эллион.
Мы уже час как ехали. Остался позади город с его небоскребами, дорогими районами, шумными улицами, бурлящими запахами кафе, пестрящими пешеходами тротуарами. Проплыли мимо сонные жилые кварталы с двухэтажными домиками, качелями на газонах и уютными диванчиками у стен; закончились кованые ворота, бордюры, припаркованные у обочин машины, остановки, урны, газетные киоски. Вскоре строения и вовсе поредели, а спустя пятнадцать минут вдоль обочин понеслись поля.
Наконец-то! Свобода!
Сидя рядом с Лайзой на заднем сиденье, я с любовью поглядывала на коротко стриженый затылок водителя, знакомые на ощупь каждому пальчику пряди его волос, шею, уши, бритый подбородок. Изредка Рен, чувствуя на себе взгляд, тоже разглядывал меня через зеркало — разглядывал и улыбался. Только он умел так — оставаться серьезным и при этом смотреть по-особенному: глубоко, даже пристально и в то же время со смешинками на дне серо-голубых глаз. Умел проникать, ласкать, расспрашивать и подбадривать одновременно.
«Все хорошо?»
«Все отлично!»
«Я рад».
А Лайзе, думаю, он до сих пор казался «терминатором» — холодным, неприступным, расчетливым и крайне властным. Однако несмотря на нервозность, которую подруга всегда испытывала в присутствии Рена, она изредка спрашивала: «И где ты его нашла? Думаешь, такие еще есть на свете?..»
Я смеялась и каждый раз отвечала, что ее «такой» обязательно найдется.
— Только не «терминатор».
— Именно он. Только это будет твой «терминатор», и ты будешь его любить.
— Если он будет указывать мне, что и как делать, я прогну о его голову все сковородки.
— А если будет хорошо водить?
— Не поможет!
Это Лайза так ершилась. А на самом деле смотрела на Рена с долей незлой зависти и тихонько вздыхала, отворачивалась, мечтала о чем-то своем. Любопытно, что в присутствии друг друга эта парочка всегда сохраняла нейтралитет — оба делали вид, что один никогда не обещал «переломать кому-то все конечности», а вторая ни разу в жизни не швыряла ему в голову все, что летало: вазы, подносы, тарелки, — желая размозжить череп. Да, времена меняются. Когда-то они были врагами и представить не могли, что будут мирно сидеть в одной машине. Теперь сидели.
Я улыбнулась.
Спустя час езды, когда равнины сменились первыми еще пологими и плавными, но уже холмами, мы с Лайзой разговорились вновь.
— Ты сказала, Нисса пишет, что там всегда лето?
