Вероника Мелан - Ассасин
Я потухла. Если, конечно, Эдвард еще жив…
— Простите, пожалуйста, — я вдруг перестала улыбаться и снова впилась взглядом в представителей Комиссии. — А Эдвард… Он жив?
— Жив.
От этого слова мне захотелось плясать. Я старательно удерживала себя на стуле, но ноги так и просились в пляс. Мне хотелось прыгать, летать, кричать что-нибудь несусветное, обнимать первого встречного…
— Пойдем. — Рен подошел со спины и положил свою ладонь мне на плечо. — Пора.
Я бросилась навстречу, едва завидев их — двоих ставших такими родными, такими близкими людей.
Эдвард шел медленно. Он опирался на длинную деревянную палку и прихрамывал на каждом шагу. Заметив меня, остановился, и лицо его осветилось изнутри. С расстояния в несколько шагов я видела, как подрагивает его подбородок и две сверкающие слезинки, не удержавшись в выцветших глазах, скатываются по изрезанным морщинами щекам.
— Эллион! — закричал он и поднял вверх палку. — Эллион!
Я одним прыжком преодолела разделяющие нас несколько метров и бросилась ему на шею.
— Эдвард, Нисса…
Она была здесь же. Осторожно держала его за руку, будто боялась, что он может упасть от переполнявших чувств, заботливо протягивала хлопковый платок. И она улыбалась. Я впервые в жизни видела, чтобы Нисса улыбалась. Улыбка, словно по волшебству, преобразила ее бледное лицо, и хотя морщин вокруг глаз стало больше, оно все равно неуловимо помолодело.
— Нисса…
Я смотрела на знакомые черные волосы, которые теперь были чистыми и расчесанными. Они еще не блестели, но уже аккуратными прядями вились вокруг усталого счастливого лица. Ее глаза лучились радостью и облегчением, ноздри шумно вдыхали наполненный запахами уходящего лета воздух.
— Элли, как хорошо! Солнце вокруг, я до сих пор поверить не могу. Солнце и деревья, а там всегда так холодно…
— Я знаю. — Я не удержалась и крепко обняла ее. И, не в силах больше сдерживаться, разрыдалась прямо у нее на шее. — Нисса, как же я мечтала вас увидеть!
— Не плачьте, Эллион, пожалуйста, — Эдвард поглаживал меня по плечу. — То всегда будет моей ролью — утешать и успокаивать вас? Нет, вы не подумайте, я совсем не против, но вы прекрасны и без слез.
Он улыбался. Я тоже.
Смутившись оттого, что плачет сам, Эдвард постарался незаметно сморгнуть слезинки и, оправдываясь, проговорил:
— Негоже это, старику плакать-то. Но вот уж не думал, что когда-нибудь снова увижу синее небо.
Я осторожно подтянула Эдварда ближе и обняла их обоих сразу.
— Я так за вас волновалась, так соскучилась. Я боялась, что вы…
— Нет, Элли, мы в порядке.
Мне казалось, я могу обнимать их вечно. Стоять посреди улицы и держать за руки, лишь бы только знать, что теперь все хорошо.
Утерев с лица слезы, я укоризненно взглянула на Ниссу.
— Как ты могла? Как ты могла написать ту прощальную записку, вредина?
Она виновато улыбнулась.
— Ты прости, я в какой-то момент сдалась, подумала, что все.
— Вот и я подумала, что ты сдалась. И зря.
— Зря, — она улыбалась, а я никак не могла перестать удивляться этому. Нисса и улыбка — это все равно что луна и солнце, плывущие по соседству, — так же невероятно.
— Эллион, а как вам удалось это сделать?
Чувствовалось, что Эдварду не терпится узнать подробности. Конечно, мне бы на его месте тоже хотелось.
— Пойдемте, — я подтолкнула их к скамейкам неподалеку, — здесь есть парк, там и расскажу все.
Они слушали молча.
Я рассказала им про Рена, про то, как оказалась осуждена по ошибке и как меня отправили в Корпус. Эдвард тихо скоблил по земле палкой, собирая в небольшую кучку опавшие листья.
После того как я поведала о ловушке, Нисса, не выдержав, взорвалась.
— Гады! Можно было предположить, что так просто не отвяжутся! Как же ты избавилась от нее?
При упоминании о сенсоре ее глаза округлились.
— Я только слышала о таких! Надо же! И что — он помог тебе?
Мой рассказ длился долго.
После Линдера я подробно описала свою поездку в Минбург и возвращение оттуда, затем рассказала про поиски Марка и долго описывала роль Рена во всей этой истории. Эдвард некоторое время не хотел признавать, что даже после избавления меня от хитроумного изобретения Корпуса Рен достоин слов благодарности и уважения, но в конце концов сдался.
— Я вижу, как вы счастливы, девочка, — ласково произнес он. — Значит, он все-таки стоит вашей любви.
— Стоит, Эдвард. Я действительно люблю его.
— Тогда дай бог вам двоим счастья, — добавил он и успокоился.
— А вы? Что было дальше с вами, расскажите!
Своими подробностями я поделилась, и теперь хотелось услышать то, что происходило «за сценой».
Они поначалу отмалчивались, затем Эд заговорил:
— Ну… Мы немножко пострадали, как и предполагали. Мне сломали колено, а Ниссу пару раз водили к доктору Гамильтону. — При упоминании этого имени мои руки сжались в кулаки. Сволочь, сволочь он! — Эй, Элли, не стоит тратить нервы. Ведь это все того стоило, видите? Мы сидим здесь с вами, в парке, мы свободны, а значит, все не зря!
Он был прав. Его колено было сломано, но лицо светилось, и это многого стоило.
— А ведь я теперь могу уехать на север, представляете? Я давно запретил себе мечтать об этом, даже вспоминать, а теперь могу! Могу разводить породистых коней, могу жить на ферме, могу заниматься чем хочу — не верится! А колено? Оно заживет.
Эд был счастлив. Полностью. Оказалось, что поводов тому нашлось больше, чем мне было известно.
— И Нисса решила поехать со мной.
— Правда? — Я подскочила на месте. — Что, правда вы уедете вместе?
Моя соседка ласково держала Эда за руку и улыбалась. Да они же… Они же счастливы вместе! Кто бы знал…
— Мы… просто сдружились за это время, — щеки Ниссы порозовели, — слишком многое прошли бок о бок. Вот я и подумала, что кони — это здорово. Тем более я все равно пока не определилась, где жить. А там… время покажет.
Они смотрели друг на друга, а я на них. И в этот момент я поняла, что произошло больше — больше, чем я просила, больше, чем то, на что смела надеяться. Они получили не только свободу — они получили надежду на счастливую жизнь, обещание, что теперь все будет хорошо, они получили друг друга. И стало ясно, что счастье — это всегда больше, чем ты способен впитать. Счастье — это что-то большое и маленькое одновременно, что-то неуловимое и совершенно осязаемое. Счастье — это такие вот мгновения.
— Вы ведь напишете мне адрес, когда устроитесь? Я была бы рада навестить вас как-нибудь.
