Пьер Рей - Аут
Беллинцона пришел в себя в тот момент, когда Куаку одним движением сорвал с него трусы, порвав их, как сгнившую тряпку. Пьетро безумно завращал глазами и попытался вырваться. Куаку взял его за шею и трижды ударил головой о мраморное основание абстрактной скульптуры.
Лежа у ног Рокки, Ландо блевал желчью.
Куаку наклонился к уху Пьетро и что-то прошептал ему. Пьетро, который едва видел его сквозь красный туман, застилавший ему глаза, отрицательно покачал головой. Рокки отошел в угол, повернулся ко всем спиной и стал делать странные движения рукой, словно, помочившись, никак не может стряхнуть последнюю каплю с члена.
Куаку, ладонь которого легко обхватывала баскетбольный мяч, с отвращением положил руку на голову Беллинцоны.
— Слушай меня внимательно, — не повышая голоса, сказал он. — Сейчас ты испытаешь то, что проделал с нашей сестрой. И запомни, трахнутыми в задницу будут не негры, а ты!
Беллинцона с ужасом понял, что ничего не может сделать, сил у него оставалось не больше, чем у ребенка. Он снова отрицательно покачал головой. Его огромное полураздетое тело лежало на ковре: толстые ягодицы и чудовищных размеров бедра напоминали зад племенного борова.
От ощущения собственного бессилия на его глазах выступили слезы.
— Не делай этого, брат, не делай…
Не обращая на слова Пьетро никакого внимания, Куаку обратился к позеленевшему от страха Орландо.
— Тебе нечего бояться… Ты только смотри, как будут натягивать твоего приятеля. И знаешь, почему мы тебя не тронем? Потому, что он никогда тебе не простит, что ты присутствовал при этом… Он убьет тебя.
— Не делай этого! — стонал Беллинцона. — Пристрели меня!
— Закройся! Рокки, ты готов?
— Вполне, — ответил Рокки.
Все посмотрели в его сторону. Он стоял к ним лицом, и то, что увидели Ландо и Пьетро, потрясло их. Из расстегнутой ширинки брюк Рокки торчал член нечеловеческих размеров, разбухший и поднятый в вертикальное положение с такой силой, что казалось, ничто и никогда не сможет его согнуть. Куаку стал коленями на лопатки Беллинцоны и придавил его всем телом.
— Застрели меня, сволочь! Застрели! — кричал Беллинцона.
Ландо хотел закрыть глаза, но тут же открыл их, завороженно уставившись на жуткий спектакль. Он увидел, как Рокки лег на Беллинцону, который рыдал, как ребенок, ломая ногти о пол.
— Не надо! Не надо!
— Недоносок! — сплюнул Рокки.
Он сделал несколько неуверенных движений бедрами, затем резко послал их вперед, пронзая тело Беллинцоны.
Дикий рев Пьетро слился с победным кличем чернокожего мстителя…
ГЛАВА 16
— Тебя что-то беспокоит? — спросила Шилин у Хомера. — Ты странно выглядишь.
Она отложила платье, которое рассматривала, и положила руки ему на плечи.
— Из-за Ренаты?.. Да? — спросила она.
Хомер легонько похлопал ее по рукам, но его взгляд оставался далеким и отсутствующим.
— Будешь пить чай?
Движением головы он отказался.
— Не волнуйся… Я знаю, что для отца это тяжелая минута… Посмотри на меня.
Она взяла его за подбородок двумя пальцами и приподняла.
— Улыбнись мне.
Губы Клоппе механически раздвинулись, обнажив прекрасные зубы.
— Мне нравится, когда ты улыбаешься, — сказала Шилин.
За четыре часа до этого Хомер безжизненно лежал в кабинете Аугуста Штроля. Хотя только что его подвергли физической пытке, но именно он с помощью Ингрид привел в чувство дантиста, который не мог держаться на ногах. Профессор находился в глубоком шоке.
— Они заставили меня, мистер Клоппе. Я не хотел. Это ужасно! К горлу Ингрид они приставили бритву… Я никогда не прощу себе этого, никогда…
Парадоксально, но безвольное состояние супружеской пары придало банкиру сил… Неожиданно ему в голову пришла фраза, характеризующая ситуацию: «Стисни зубы!» Но зубов у него не было.
Сгусток крови, прилипший к верхней десне, вызывал тошноту. Он попытался оторвать его. Вместе с выдернутой изо рта слизью, как фонтан гейзера, хлынула кровь.
— Помоги мне, идиот! Хватит хныкать!
Он сильно тряхнул Штроля за плечи.
— Садитесь… Вы правы… Сейчас я вас обработаю… Ингрид! Компрессы! Коагулирующие!..
В нем снова ожили профессиональные навыки. Он восстановит… Он обладает достаточным талантом, чтобы в искусственном варианте восстановить то, что он разрушил. Но не сейчас… позже…
— Этой ночью моя дочь выходит замуж, — сказал Клоппе. — Я должен встречать гостей, в том числе и вас… со всеми зубами…
Несмотря на ужасную шепелявость, Ингрид и Аугуст поняли смысл произнесенных слов. Они обменялись обеспокоенным взглядом… Возможно ли по живому поставить временный протез?!
— За работу! — подбодрил их Клоппе и попытался улыбнуться…
Операция длилась три часа. Профессор и его супруга превзошли самих себя. По разным причинам ни Клоппе, ни Штроль ни словом не обмолвились о разбойном нападении. Клоппе — потому что знал. Ингрид и Аугуст — потому что не могли еще выйти из шока. Когда банкир посмотрелся в зеркало, он увидел свое собственное лицо. Его челюсти украшали два ряда зубов.
— Я сейчас же иду в полицию! — заявил Штроль.
Хомер посмотрел на него пронзительным взглядом.
— Это ваше право! Но… я запрещаю вам упоминать мое имя…
— Но почему?.. Почему?
Клоппе чуть не ответил ему: «Банковский секрет!» — но вовремя придержал язык, принимая от Ингрид таблетки, тампоны и дезинфицирующие средства.
— Увидимся сегодня вечером. Поздравляю вас с превосходно выполненной работой!
Фраза прозвучала настолько двусмысленно, что у Штроля на глазах навернулись слезы. Он осторожно взял банкира за запястье.
— Мистер Клоппе…
— Знаю… знаю… До вечера…
Захваченный мыслями о предстоящей борьбе, Клоппе решительно возвратился в банк с твердым намерением, не медля, осуществить то, что планировал сделать после свадьбы дочери. В разные концы земного шара он направил два телекса.
Один — Мелвину Босту в Детройт с приказом предупредить всех обладателей «Бьюти гоуст Р9» об опасности управления машиной. Второй — в Южную Африку, Эрику Морталду, директору «Вассенарз консолидейтед»: «Согласен на проведение работ, связанных с обеспечением безопасности. Деньги перевожу немедленно».
Клоппе не волновало, что будет с его банковской империей. Главное — он в согласии со своей совестью. Навсегда!
Вознесшись на вершину справедливости, он решил открыться Шилин, признаться ей во всех своих прегрешениях, ничего не утаив. Но, переступив порог дома, он заколебался: стоит ли погружать ее в грязный и жестокий мир, в котором он живет последние двое суток? Не нанесет ли он этим ей сильнейшую душевную травму?
