Лора Касишке - Будь моей
— Такие заболевания прогрессируют очень быстро, мэм. Мне действительно пора.
И исчезла.
По дороге домой мы большей частью молчали. Чад сказал, что в понедельник сам позвонит лечащему врачу. И если полученный ответ его не удовлетворит, свяжется с директором «Саммербрука».
Я попыталась вмешаться, предложив самой позвонить, но он не поддался:
— Нет, мам. Ты не сумеешь. Ты не способна им противостоять. Никогда не могла.
Я не стала уточнять, что он имеет в виду. Просто сказала:
— Может, твой отец…
— Папа? — он чуть не расхохотался. — Ты, наверное, шутишь. Я сам разберусь.
Он поспал с часик — веки сомкнуты, рот приоткрыт, дышит ровно.
Я поискала какую-нибудь музыку по радио, не нашла ничего стоящего, выключила его и стала слушать тишину, шорох шин на дороге, шум машин, проезжающих мимо. Иногда я обменивалась взглядами с водителями этих машин или с женщинами, сидящими рядом с ними, или с ребенком в детском кресле, но они промелькивали слишком быстро, чтобы хоть руку поднять в приветствии.
Чад проснулся, когда мы почти приехали. Он опять выглядел ребенком — глаза припухли, лицо смягчилось, расслабилось. Долго смотрел в окно, потом вдруг резко выпрямился, как если бы увидел на другой стороне шоссе что-то необычное.
— Что там? — спросила я.
— Мне показалось, там красный «тандерберд» Гарретта.
— Ты ошибся. У него «мустанг». — Я произнесла это спокойно.
— А, да, точно. — И Чад, откинувшись на подголовник, закрыл глаза.
Ближе к вечеру мы въехали на свою подъездную дорожку. Джон в этот час обычно еще не возвращался с работы, но оказалось, его машина стоит припаркованная на своем месте. Вскоре показался и он сам — на заднем дворе с ружьем, нацеленным на крышу дома. Заметив нас, он повернулся и опустил ружье.
Мы вышли из машины, он взглянул на нас и сказал:
— Пришлось пойти на это. Надо было извести все гнездо. — Он говорил извиняющимся тоном. — Уже внутрь пролезли. Облюбовали чердак. Еще чуть-чуть, и всю проводку перегрызли бы.
Вся земля между дорожкой и домом была в пятнах крови и клочках меха.
Я посмотрела на крышу.
Где-то там теперь было пустое гнездо.
Я повернулась к Джону.
Он выглядел изможденным и бледным.
— Почему ты не на работе?
— Сказал, что заболел. Не спал всю ночь.
Настала суббота.
Чад опять взял машину Джона и поехал в Каламазу к Офелии. Я несколько часов поработала в саду, несмотря на надоедливый моросящий дождь. Садовые перчатки, которые висели у меня на крючке на заднем крыльце, куда-то исчезли, и я копалась в земле голыми руками. Подготовила почву для герани, которую купила на прошлой неделе, но еще не успела посадить. Ободрала все пальцы, и под ногти набилась грязь.
Руки старой женщины, печально подумала я.
И все же это мои руки.
Дождь усилился. Вдалеке послышались низкие раскаты грома. Джон на заднем дворе катал по траве мячики для гольфа. Он вышел без шляпы, и дождь мелкими каплями осел на темных волосах. Он увидел меня на дорожке и окликнул, но я притворилась, что не расслышала. Повернулась и пошла в дом — я была не готова с ним разговаривать.
С тех пор как в среду мы приехали домой, я не сказала ему ни слова, за исключением первой реплики:
— Почему ты не на работе?
На те вопросы, которые он задавал мне («Ты идешь спать?»), я либо кивала, либо мотала головой. Или пожимала плечами. Легла я на самом краю кровати, из-за чего без конца просыпалась, боясь, что упаду.
Среди ночи мои метания, должно быть, разбудили Джона. Он придвинулся и тронул меня за плечо.
Еще сонная, я откатилась от него, и он сразу же убрал руку.
Утром, все так же не разговаривая друг с другом, мы позавтракали вместе с Чадом. Он был весел, казался хорошо отдохнувшим, так что у меня мелькнула мечтательная мысль: «Он все забыл, все». Джон в свою очередь с таким воодушевлением нахваливал мои блины, что Чад не выдержал и рассмеялся:
— Папа, ты что, пытаешься заставить маму спать с тобой?
Джон чуть не подавился. Он уничтожающе посмотрел на сына:
— Мне просто нравится, как мама готовит. И тебе не мешало бы сказать ей спасибо.
— Учту. Блины правда классные, мам.
Они сменили тему и заговорили о погоде. Обещают дождь на целый день. К вечеру ожидается гроза. Конечно, Чад может взять машину, только пусть будет осторожен, когда поедет обратно, особенно в темноте и под дождем. Чад сказал, что будет, да и вернется не поздно. Офелии сегодня на работу.
— Кем она работает?
— Стриптизеркой. — И захохотал. — Нет, правда, мам. Она официантка в хорошем месте. — Он встал, отнес тарелку в раковину, поцеловал меня в щеку и попрощался.
Я пошла наверх и заправила постели.
Слышала, как отъехал «эксплорер», увозя Чада.
С улицы, совсем близко, лилась заунывная безотрадная песня, которую пела печальная голубка — хрипло и как-то приглушенно, как будто над ней нависла толща воды.
Джон ушел в гараж. Он пытался заговорить со мной на кухне, пока я загружала посудомоечную машину, но, едва он положил руки мне на плечи, я вздрогнула как от прикосновения холодной глыбы, и он отступил. Что-то пробормотал, но я не расслышала что, а переспрашивать не стала.
Я выглянула из окна спальни.
Утро выдалось великолепное.
Неужели через несколько часов пойдет дождь? Воздух был теплым, прозрачным и легким. Ветки сирени прогнулись, опустились, но еще не потемнели. С цветущих деревьев облетали лепестки, но даже это было прекрасно. Они окрасили дорогу и траву в розовый и жемчужный цвета, как будто всю ночь над ними шутливо боролись подружки невесты и ангелы. Или как будто сама весна прошествовала мимо работающих лопастей вентилятора.
В бордюрном кустарнике опять возился Куйо. А может, он вообще никуда не убегал. Он постоянно торчал здесь последние дни, а по вечерам и ночами скулил и подвывал. Сейчас он скулить прекратил, но шарился по кустам, уткнувшись носом в землю, неутомимый в своих поисках. Кого он ищет? Или что? Не есть же он хочет? На дворе у Хенслинов для него всегда стояла миска с водой и вторая, с объедками. Там же лежало старое одеяло, на котором он спал. Когда он являлся домой, миссис Хенслин откладывала губку для мытья посуды и почесывала его за ушами. По-моему, там еще валялся старый резиновый мячик, которым он играл. И потрепанный ботинок — он с наслаждением его жевал.
И всем этим радостям он предпочел наш кустарник за домом? Кто же там наследил? Олень, кролик, енот?
Много часов спустя легкий дождь сменился настоящим ливнем, но пес по-прежнему торчал в кустах.
