Олег Болтогаев - Подростки
Но она не сопротивлялась. Она позволила мне полностью расстегнуть пуговки, и я едва не ошалел от восторга. Путь был открыт, меня ждали, меня любили, я любил, я хотел ее, эту девочку, и ничто не могло меня, а еще точнее, нас остановить.
Я балдел от вида ее грудей с темными бугорками сосков, от всего ее стройного юного тела, от вида ее маленьких белых кружевных трусиков.
— А где справедливость? — засмеялась она, когда я стал целовать ее грудь.
И я понял. Лопух! Я вскочил и разделся с такой скоростью, на которую только был способен. Я оставался в одних трусах. Как и она. Правда, у нее на плечах оставался ее халатик, но это уже не имело никакого значения.
Мы лежали на боку лицом друг к другу, и я гладил ее грудь, одну, другую. Затем мы снова стали целоваться, я лег на девушку, я уперся локтями, чтоб не давить ее своим весом. И настала минута, когда я привстал и начал снимать с нее трусики, и она не сопротивлялась. Она даже слегка приподнялась, чтобы мне было удобнее. Теперь она была совсем голая. Я торопливо сбросил трусы. Я гладил, я ласкал ее, мой дружок упирался в ее живот, я стал сдвигаться ниже, и вдруг она сделала движение, после которого стало ясно одно: назад пути нет.
Она раздвинула ноги.
Я беспомощно тыкался своим напряженным до предела дружком куда-то в низ ее живота, но не находил цели. Я, не переставая, целовал ее в губы, точнее, мы непрерывно целовались, а там внизу, на жаркой планете любви моя ракета пыталась нырнуть в вожделенную шахту и не могла. Ничего не получалось. Снова и снова. И никак. Я промычал ей в ухо что-то нечленораздельное.
— Что? — спросила она чуть слышно.
— Не получается, — пробормотал я жалобно.
Я уже хотел помочь себе рукой и погладил ее там, внизу. Она была вся такая влажная, ты хочешь, прошептал я и неожиданно ощутил новое Наташино движение: она согнула колени и подтянула их кверху, так, что я краем глаза увидел блеск их гладкой кожи. И в тоже мгновение с совершенно непередаваемым восторгом я почувствовал, что попал.
Я попал, попал, попал.
Наверное, благодаря ее движению. Наверное. Но это случилось. Я начал входить в нее. И это уже описать невозможно. Я овладевал любимой. Она отдавалась мне.
Она становилась моей. Наташа тихо охнула, вздрогнула, а я, дрожа и едва не вскрикивая от страсти, преодолел весь путь. Ожидаемой преграды я не ощутил, но было туговато. Секундная горечь сменилась невообразимой радостью.
Я был в ней. Я был в ней. Большими буквами до конца страницы.
Только четыре слова. Я был в ней.
Полностью.
Я вошел и замер. Мы не целовались. Я смотрел в ее лицо и не двигался. Ее рот был приоткрыт, она резко и жарко дышала, глаза ее были почти закрыты. Я не двигался. Ее длинные черные ресницы вздрогнули, и она посмотрела на меня затуманенным взглядом.
— Ну что же ты? Давай… — прошептала она почти неслышно.
— У меня нет этого… Я без ничего.
— Не бойся. Сегодня можно все. Давай…
И она снова прикрыла глаза, голова ее слегка склонилась набок.
И я стал давать.
Я давал за все свои предыдущие неудачи на любовном фронте, я давал за свою ужасную низменную страсть к подглядыванию, я словно чувствовал, как она, эта зараза, уходит из меня, чтоб никогда уже не вернуться. Я давал со всей своей нерастраченной юношеской горячностью, я давал, давал, и дыхание наше стало шумным и жарким. Я давал и слышал ее тихие стоны, я давал, поражаясь точной слаженности наших движений. Я давал и чувствовал, что взлетаю на край, еще чуть-чуть и случится то, что она разрешила. «Сегодня можно все». Бывают ли слова слаще?
Особенно если в первый раз.
Я не знаю, какую я проживу жизнь. Длинную или короткую. Но если есть некто, кто управляет нашим разумом и чувствами, то я хотел бы попросить его только об одном — чтоб никогда не стерлись из моей памяти эти волшебные минуты моей первой близости с любимой девушкой. С моей женщиной. С той, с которой я стал мужчиной.
Я почувствовал, что все — сейчас. Сейчас.
И это началось. Остановиться было невозможно.
Я выдыхал ей в ухо ужасные, стыдные слова:
— Наташа! Я спускаю! Я спускаю! Я спускаю. Я спускаю… Любимая… О-о!
Я бился в сладчайшей, невообразимой судороге. Я наполнял ее.
Я попытался разобрать ее страстный шепот и услышал:
— Я почувствовала! О, боже, я почувствовала. Ой, я чувствую! Ой, ой, ой…
Ее тело вдруг стало, как стальная пружина, она выгнулась мне навстречу и мелко задрожала, груди ее стали такими твердыми, что я ощутил это рукой, она громко взвизгнула и впилась зубами в мое плечо, не впилась, а скорее просто уткнулась в него раскрытым ртом, и тонкое длинное «а-а-а-а» завершило ее и мое сладкое страдание. Она откинулась назад, а я, стараясь удерживаться на локтях, упал на нее.
Никак не получалось дышать нормально. Тоже мне, спортсмен, подумал я про себя.
Ее тело сотрясалось, как после рыданий. Я стал целовать ее щеки, я шептал ей, что люблю ее, что буду любить всегда, я спросил, хорошо ли ей было? Да, ответила она, всхлипывая.
— Ты не жалеешь? — шепнул я ей.
— Нет, я сама этого хотела, — ответила она с обескураживающей искренностью.
— Со мной — хотела? — спросил я.
— С тобой, с тобой, — она легко поцеловала меня в нос.
— Люблю тебя, — повторил я в который раз за этот вечер.
— И я тебя.
Удивительно, но там, внизу, мой дружок, хотя и подрастерял почти весь свой задор, тем не менее не желал покидать гостеприимное пространство. Еще более удивительно оказалось то, что минут через десять, когда мы уже могли дышать спокойно и шептали друг другу всякие нежности, он, словно обидевшись, что о нем забыли, начал подниматься и быстро встал во весь рот. Там, где и был.
Мы с Наташей посмотрели друг на друга удивленно.
— Что это значит? — рассмеялась она.
— Наверное, мы плохо полили нашу розочку.
— А, по-моему, даже чересчур.
— Нет, плохо, — я потихоньку задвигался.
— Нет, хорошо.
— Но можно еще лучше, — я увеличил темп.
— Куда уж лучше…
Я закрыл ее рот поцелуем. Она отвернулась в сторону и прошептала:
— Пообещай мне.
— Что? — мы уже двигались в унисон.
— Ты такой умный, но недогадливый. Пообещай!
— Что? Что?
— Что мы поженимся…
— Конечно, любимая, конечно. Мы поженимся, — я двигался сильно, резко.
— Игорь… Игорь… — она звала меня словно откуда-то издалека.
— Тебе хорошо? — спрашивал я. Кульминация приближалась.
— Да, да, только не спеши так, давай, помедленнее. О, боже! Игорь, что ты со мной делаешь. О, боже! Я не могу! Я не могу! Ой, ой!
