Доверься мне (СИ) - Каллихен Кристен

Ладно… а вот тут до хрена формальных странностей.

— Мистер Скотт, вы говорите так, словно проблемы будут. Есть что-то, что мне необходимо знать о моем новом соседе?

Типа, является ли он помешанным на ножах психе? И какого черта? Проблемы? Какого рода проблемы? Разжигает огонь, когда раздражен? Смотрит порно на полной громкости? Кто этот человек?

— Он часто путешествует. По всей вероятности, мисс Грей, вы даже не поймете, что он там, — мягко говорит Скотт. — Это всего лишь предосторожность. У вас свои клиенты, у меня свои. Мои требуют много уединения, вот и все.

Я начинаю задаваться вопросом, не являются ли его клиенты международными преступниками. Но тот, кто называет своих питомцев в честь знаменитостей и делает это с каламбурами, не может быть настолько плох. Что же касается соседа — Того, Кого Нельзя Беспокоить, то мне придется поверить мистеру Скотту на слово.

Кроме того, мне есть на чем сосредоточиться, например, пентхаус и кот по кличке Стивенс.

Глава 3

ДЖОН

Оставшись в городе, я совершил ошибку. При первом упоминании бури стоило прыгнуть в самолет и посетить свой дом в Лондоне. Или, черт возьми, податься на юг, где тепло и солнечно. Неделя или две на пляже, попивая пиво и трахая готовую девушку, оказались бы как нельзя кстати.

Но нет же, я должен был заключить себя в ловушку одиночества, где компанией служила лишь тишина. Мне нежелательно оставаться одному продолжительное время. Это просто изюминка личности: если я слишком долго в одиночестве, легко могут появиться темные мысли.

— К черту.

Потерев глаза, я смотрю в окно во всю стену. Ничего не видно, кроме белой дымки и снежных холмов внизу. Внезапное ощущение полной потерянности заставляет меня положить руку на холодное стекло. Разумом понимаю, что нахожусь в Нью-Йорке, в пентхаусе стоимостью тридцать миллионов долларов, который я купил на карманные деньги. Король мира, да?

Король, который не может оставаться в тишине.

С рыком отворачиваюсь от окна. Я голоден и должен что-то съесть. Пялиться на свое отражение не помогает. Все, о чем могу думать — это отобранное у меня мятное мороженое. Губы трогает улыбка.

Воспоминание о сладком, целомудренном поцелуе Мятной Воришки возвращается и задерживается. Либби, Софи и Бренна — единственные женщины в моей жизни, которые не относятся ко мне как к божеству или неудачнику, способному в любую минуту взорваться. В основном они ведут себя как стайка непослушных сестер, которые постоянно суются в мои дела. Я практически забыл, каково общаться с женщиной, которая не знает, кто я такой.

Чудаковатая Кнопка сражалась за мороженое как воин. И она на самом деле чертовски симпатичная. И вот где я теперь нахожусь — получаю больше удовольствия, препираясь с сумасшедшей рыжей в продуктовом магазине, чем от похода на вечеринку в клуб, заполненный знаменитостями.

Я коротко смеюсь, когда представляю себе как бы все прошло, пригласи я ее на свидание. Не перепих, а пойти на ужин, посмотреть кино, разделить мороженое. Уровень старшей школы.

Этот сценарий настолько далек от моей жизни, что даже представить его не могу. На самом деле я никогда ничего подобного не делал. Не тогда, когда возможный результат нашел бы отражение в таблоидах. Я тот, кто есть, и моя жизнь не включает в себя случайную дружбу с незнакомками.

Придерживайтесь тех, с кем знакомы. Этот урок я выучил давно и болезненно.

Захлопывая холодильник, достал телефон. Там меня ждали, по крайней мере, пятьдесят сообщений.

Привет, малыш. Ты в городе? С радостью встретилась бы с тобой снова!

Продолжаю думать о нашей ночи. Нуждаюсь в тебе.

Джакс, ты перевернул мой мир.

Перестаю прокручивать и нажимаю удалить, внутренности внезапно холодеют, кожа липкая. Я не помню ни одной из этих женщин и это вроде как печально. Я люблю женщин. Люблю их мягкость, запах, то, как они смеются, как ощущаются, когда я в них погружаюсь. Я люблю секс. Трах — это неотъемлемая часть моей жизни, избавление от стресса, способ забыться. И хотя в последнее время я притормозил, возможность быстрого секса всегда присутствует, если мне понадобится.

Прямо сейчас такая возможность исчезла благодаря результатам некоторых тестов. Я никогда никого не судил, основываясь на их сексуальной истории. Один из моих наставников заразился ВИЧ в конце восьмидесятых. Он выжил, и я нахожу это чертовски храбрым поступком. Тогда почему не могу перестать чувствовать себя так, словно покрыт липкой грязью? Мне стыдно. Оно на моей коже, это грязное, неправильное ощущение провала.

Чувство потери тоже присутствует. Но оно не настолько сильное. В последнее время все труднее затеряться в сексе. Мозг продолжает решать уравнение.

В последний раз, когда я был с девушкой, у меня начались муки совести. Надеялась ли она на что-то? Мечтала? Думала ли о том, позвоню я на следующий день или нет? А если не позвоню, будет ли ей больно? Мой член сдулся со скоростью попадания дротика в воздушный шар. Закончилось все тем, что я набросился на нее, чтобы она не задавала вопросов, и ушел, чувствуя себя грязным, дешевым и злым на себя.

Боже, это должно быть та самая девушка. Я избежал секса, вместо этого заболев хламидиозом.

Невесело смеюсь. Мне нужно рассказать этой женщине, а я не помню ее имени. Не могу вспомнить о ней ничего, кроме ярко-розовых волос и продепилированной промежности.

— Дерьмо.

Так что да, в ближайшее время я не буду искать быстрого перепиха. Что ведет к одиночеству. А для меня это никогда не заканчивается хорошо.

Снова подняв телефон, я звоню Киллиану. Гудки идут и идут, а я понятия не имею, который у него там час. Это все равно не подталкивает меня положить трубку.

Он отвечает и звучит так, словно не спит.

— Что случилось, Джей?

— Объясни мне еще раз, почему вы с Либби должны были уехать на четыре месяца в Сидней, потому что я не куплюсь на отмазку, будто вы хотите посмотреть, как при сливе вода в унитазе кружится в другую сторону.

Киллиан смеется.

— Либби влюбилась в это место, когда мы навещали Скотти.

— Ключевое слово «навещали». Черт, Скотти вернулся в Нью-Йорк, а вы там.

Пытаюсь не чувствовать разочарование от этого. Однако чувствую.

— Что я могу сказать? Мы с Либби хотим исследовать Южное полушарие, и я стараюсь не совершать двадцатичетырехчасовых перелетов туда и обратно. Имеет смысл просто зависнуть тут ненадолго.

Такова наша жизнь — возможность сбегать на месяцы и веселиться без забот. «Килл-Джон» только вернулся из мирового турне и мы ничего нового не пишем, а «перезаряжаемся», как сказал бы Уип. Это означает, что ребята трахаются напропалую и веселятся, чтобы мы не поубивали друг друга, а потом соберемся, чтобы все повторить.

Эти мысли кажутся мелочными. И все же я здесь, размышляю.

— Я просто хочу сказать, что ты наконец-то убедил меня съехать из моей прекрасной квартиры…

— Бабушкиной квартиры, — перебивает он.

— Я унаследовал ее от бабушки.

Киллиан фыркает.

— И ты не поменял ни одной чертовой вещи в этой квартире. Клянусь, каждый раз входя туда, я вспоминаю слабозаваренный чай и мягкие бисквиты, которые твоя бабушка навязывала, когда мы ее навещали.

— Тебе нравились эти бисквиты.

— Да. Хорошие времена. — Он счастливо вздыхает. — Тебе нравится это место?

Я осматриваюсь по пути к дивану. Киллиан ужаснется, когда увидит, как много бабушкиной мебели перекочевало сюда. Его всегда беспокоит мой стиль в декоре. Что я могу сказать? Вещи бабушки комфортные и знакомые.

— Оно на самом деле… светлое.

— Светлое? — звучит, словно он сбит с толку.

— Множество окон. Высокие потолки.

Я скучаю по старой квартире с темными стенами и небольшими окнами. Она была красивой, спокойной пещерой вместо этой… открытости.

— Джон, — протягивает Киллиан с тяжелым вздохом, — свет и воздух — это хорошо.