Энн Райс - Спасение красавицы
Но теперь, оглядываясь назад, я ни на миг не сомневаюсь в истинности ее слов насчет того, что Красавица нисколько не любила тех, кто в ту пору требовал от нее любви и привязанности. Всякий раз, когда я видел ее в замке, нетрудно было заметить, что сердце ее свободно.
В чем же состояла особенность моей жизни в стенах замка? Моя душа тогда была опутана цепями. Но что это были за оковы?
Я был принцем, вынужденным служить, — высокорожденной особой, временно лишенной привилегий, которую заставляли выносить исключительные испытания для тела и души. Да, в том-то и заключалась сама сущность этого унижения: что, когда выйдет срок служения, я снова сделаюсь той же привилегированной персоной; в том, что изначально я был ровней тем, кто сейчас тешился моей наготой и сурово взыскивал за малейшее проявление гордости и воли.
Причем с особой ясностью я сознавал это, когда прибывавшие в замок принцы из других земель искренне изумлялись этому обычаю королевы держать рабов для похотливых утех. Когда меня выставляли перед гостями, я чувствовал себя так, словно меня свежевали заживо.
— Но как же вы заставляете их себе служить? — неизменно спрашивали гости, одновременно удивленные и зачарованные увиденным.
И никогда не знаешь, то ли им страстно хочется служить, то ли повелевать. Неужто все человеческие натуры так раздираемы этим внутренним спором?
Как правило, ответом на их робкие вопросы следовала простая демонстрация нашей отменной выучки. Мы должны были опуститься перед гостями на колени, выпятив на обозрение обнаженные гениталии, затем повернуться задом, подставляя ягодицы для порки.
— Это игра в удовольствия, — говорила сухим бесстрастным голосом леди Эльвера. — А вот этот принц с прекраснейшими манерами, Лоран, развлекает меня в особенности. Придет день, и он станет править богатым королевством. — С этими словами госпожа неспешно прищипывала мне соски, затем широко раскрытой ладонью приподнимала мне член и мошонку, показывая их изрядно ошарашенным гостям.
— И все же почему они нисколько не противятся, даже не упираются? — неизменно спрашивал какой-нибудь гость, возможно, пытаясь скрыть собственные тайные волнения.
— Подумайте сами, — начинала толковать леди Эльвера. — Он напрочь избавлен от одежды и аксессуаров, что делали бы его человеком внешнего мира, и благодаря этому в нем в полной мере выказываются все физические достоинства, превращающие этого мужчину в моего раба. Вообразите себя такими же обнаженными, ничем не защищенными, такими же полностью порабощенными — и, возможно, вы не менее ревностно станете служить, дабы не навлечь на себя целую гамму воспитательных мер, включая и самые постыдные.
После таких объяснений чего только не требовал этот новоприбывший от приставленного к нему дотемна раба! Весь дрожащий, с пунцовым лицом, я весь оставшийся день пресмыкался перед ним, исполняя всевозможные команды, данные мне незнакомым, еще не привыкшим повелевать голосом. И ведь помыкали мною те самые лорды, что когда-то окажутся при моем собственном королевском дворе! Припомним ли мы тогда эти нынешние мгновения? Осмелится ли кто-то хоть обмолвиться об этом?
И так, в сущности, было со всеми нагими принцами и принцессами, находящимися в замке в рабском услужении у королевы. Ничего, кроме крайнего унижения в его наивысшем качестве.
— Полагаю, Лоран прослужит еще по меньшей мере три года, — бывало, беззаботно обмолвится леди Эльвера перед гостями. Как же далеко она сейчас и как бесконечно расстроена случившимся! — Но это решает лишь ее величество. Я буду плакать по нему, когда однажды он меня покинет. Думаю, больше всего меня прельщают его необычайные размеры. Лоран гораздо выше других принцев и более могучего телосложения, хотя лицо его весьма аристократично, вы не находите?
Щелчком пальцев она велит мне подойти поближе, большим пальцем проводит сверху вниз по щеке.
— А этот восхитительный член! — продолжает она. — Невероятно толстый, хотя и не слишком длинный. Ведь это очень важно! Как извиваются под ним субтильные принцессочки! У меня просто должен быть такой могучий принц! Скажи-ка, Лоран, могу я еще как-то наказать тебя в какой-то новенькой манере? Может, что-то мне еще не приходило на ум?
Ну да, сильный могучий принц во временном покорном подчинении. Блистательный монарший отпрыск со всеми своими исключительными способностями отправлен постигать науку наслаждения и боли!
Но чтобы навлечь на себя гнев двора и оказаться сосланным в мир простолюдинов? Это испытание совсем иного порядка! И его мне лишь немного довелось вкусить, хотя то, что я успел познать, явилось, пожалуй, его наиболее ярким воплощением.
Я сбежал от леди Эльверы и от королевского двора всего за два дня до набега султанских грабителей. И я, в общем-то, не знаю, зачем это сделал.
Конечно же, я обожал леди Эльверу! Я очень ее любил, в этом нет никаких сомнений. Я восхищался ее грациозной величественностью, ее неизбывным безмолвием со мной. И то, что она чаще всего собственноручно порола меня, нежели препоручала это другим принцам, лишь доставляло мне еще большее наслаждение.
Когда она отдавала меня в пользование гостившим в замке лордам и леди, я испытывал особую радость от возвращения к своей госпоже — когда я вновь оказывался в ее постели, и мне позволено было прильнуть ртом к узкому треугольничку черных волос между ее белыми бедрами, и она восседала, откинувшись на подушки и разметав по ним иссиня-черные волосы, полуприкрыв безразличные ко всему на свете глаза. Я словно получал вызов растопить ее ледяное сердце, заставить ее запрокинуть голову и стонать, кричать в исступлении экстаза, точно похотливые принцессы в королевском саду утех.
И все ж таки я от нее сбежал. Это нашло на меня совершенно неожиданно, импульсивно — мысль, что я отважусь это сделать. Просто поднимусь внезапно и убегу в лес, и пусть ищут-свищут. Разумеется, меня найдут — я нисколько в том не сомневался. Здесь всегда отыскивают беглецов.
Возможно, я слишком долго жил в страхе перед этим, в ужасе представляя, как меня отловят солдаты и отправят горбатиться в городок. Искушению сбежать я поддался внезапно, точно прыгнул в пучину с крутого обрыва.
К тому времени меня как невольника уже достаточно выпестовали, избавив от многих недостатков: я прошел долгий и мучительный путь совершенствования. Я никогда не пытался пугливо отпрянуть от ремня, напротив, испытывал в нем даже потребность, дойдя до того, что от одного его вида вся моя плоть наполнялась волнующим жарким трепетом. И в погонях по саду я всегда чрезвычайно быстро отлавливал принцесс, вздергивал их за запястья и спешно нес к своей госпоже, перекинув через плечо, так что их разгоряченные груди упруго тыкались мне в спину. Я словно сам себе бросал вызов, когда с неиссякаемым пылом мог поймать и усмирить двух или даже трех девчонок подряд.
