Квест а, б,в, г… (СИ) - Валин Юрий Павлович

— Пардон, не подскажите — её сиятельство уже здесь? — осторожно поинтересовался Бро.

— Не мешайте, ради всего святого, только не мешайте! — взмолился увлеченный господин и яростно зажевал седоватый ус. — Видите же — у нас дуэль!

— Пардон, пардон, — с уважением пробормотал Бро.

Творческие личности производили сильное впечатление. Перья так и неслись по бумаге, с пулеметной скоростью ныряли в чернильницы и продолжали галоп-аллюр. Очевидные таланты, видимо, поэтические или литературно-критические. Отвлекать бесполезно.

Князь шагнул к двери и чуть не наступил на даму — тоже что-то энергично пишущую, но почему-то сидя прямо на ковре, в тени стола. В зубах поэтической особы была зажата пара карандашей.

Бро присел на корточки и шепотом осведомился:

— Вам не темно? Могу лампу подвинуть.

Мадам — при ближайшем рассмотрении не очень юная — отрицательно помотала пышно и небрежно причесанной головой. Бро тактично заглянул в блокнот на ее коленях — не пишет, рисует. Два дуэлянта, оба в античных тогах, и не за столами, а средь импозантных античных развалин. Сходство и экспрессия так себе, но кипарис на пейзаже определенно удался.

— Я вас не очень отвлеку, если спрошу о некой особе… — осторожно начал Бро.

Художница выхватила изо рта карандаши и яростно указала в сторону двери. Указуя место нахождения искомой графини или просто в смысле «пошел вон!» осталось не совсем понятно, но уточнять князь не решился.

Бро неожиданно оказался в прихожей с большим, но тусклым окном. Князь оценил открывшуюся панораму: снаружи царствовал классический петербургский сумрак, полная неопределенность времени суток, тронутые ржавью крыши, голый сад и купола собора. Где-то у Шпалерной гнездилась эта смутная творческая квартира.

Уж не ты ли, Голод,

Друг мой ненасытный,

Страсть свою хоронишь

С гимном погребальным?… — продолжал грозить каторжный бас.

Да, нужно на звук идти. Там центр событий, наверняка Васко вслушивается в волшебные строки, млеет и преклоняется. Если она уже здесь, конечно.

Бро миновал комнату с бедуинским шатром (сделанным, видимо, из портьер). На полу скучал табун винных бутылок и бокалов, на стуле, уютно сцепив пальцы на пухлом животике, мирно спал очередной деятель культуры. Похрапывающий лик показался князю знакомым, но угадать личность не получилось. Ничего, вопросы в тестах все равно больше по стихам идут, храп гения допустимо и не знать.

— Это где же воют?

Кто же завывает?

Обок с Голодом угрюмым… — взрычал невидимый стихотворец и окончил трагическим воем:

— Плачет, плачет, плачет!

Мгновение стояла тишина, потом некая женщина темпераментно крикнула «браво!», многоголосо заговорили, заспорили.

Бро вздрогнул — кажется, один из голосов узнал. Василиса… Хорошо, что уже здесь, но как бы не увлеклась. Говорят, аура поэтов и художников практически неотразимо действует на девушек — валит быстрее того боевого газа «Новичок». Хорошо, что гении хоть храпят иногда, а то бы у простых князей вообще оставались ничтожные шансы на личное счастье.

Бро решительно двинулся на голоса, но не угадал и оказался в тупиковом будуаре. Темнота была полна запахов хорошего табака, духов, шоколада и звука поцелуев.

— Пардон, — в очередной раз извинился князь. — Все здесь, значит?

— А где нам еще быть, mon cher? — удивилась сидящая на коленях подруги д’Обиньи. — Между прочим, ждать заставляете, ваше сиятельство.

— Слегка заблудился в богемном лабиринте, — оправдался Бро. — А…

— Тут твоя Васко, — заверила фон Штайн, оправляя шелк французского платья. — Иди, присмотри за дамой сердца, а то уведут. Наглейший народ эти поэты.

— Только не увлекайтесь, у нас деловая встреча назначена, — предупредила француженка, нежно сжимая ладошками гладкие щеки авантюристки.

— Понял. А вы, кажется, определились, — отметил Бро.

— И кто в этом, князь, виноват? — саркастически вопросила фон Штайн, но ей закрыли рот поцелуем.

Бро не особенно удивился. У женщин, даже самых странных и выбравших путь скверных экспериментов, в любом случае останется виноват мужчина. Ничего с этим не поделаешь, приходится признать данность, тем более эти две личности глубоко испорченные, с давно сдвинутыми набекрень криминально-безнравственными мозгами, весьма несчастливые в личной жизни. Эх, бедолаги-бедолаги. Нет, должны одуматься, это у них временное помрачение, должны превозмочь и вырулить. Нет же у них серьезных психологических травм, обязательно опомнятся.

Впрочем, про логику и травмы Бро немедленно забыл, поскольку наконец вышел к обществу и к Ней.

Гостиная зала, густо заставленная креслами, стульями и диванами, была не столь уж велика, да и общество едва ли можно было назвать многочисленным — десятка два гостей, может чуть больше. Но, безусловно, здесь присутствовали незауряднейшие личности. Чтец свежей поэмы — еще пылающий и грозно двигающий бровями — жадно пил из большого бокала. Внешность его оказалась не столь уж брутально-каторжной, как казалось на слух: скромного роста, полноват, румян. Но темперамент и крайне выразительные брови производили неизгладимое впечатление. Руку пьющего творца яростно тряс длинноволосый господин, восклицающий:

— Метафорично! Теофелично!

— Отнюдь не метафорично, скорее, посконно-зоологично,– возражал человек в великолепном жилете и заляпанном галстуке.

Все говорили почти одновременно, расчленяя и выворачивая глубокие смыслы «метафоричной теофеличности». Насмешливо курила страшноватая женщина, одетая в яркие янычарские шальвары. Были и еще удивительные люди, частью женского пола, весьма хорошенькие, но на них князь смотреть отказывался.

Ибо была Васко.

Двоечница сидела, обнимая гитару-семиструнку. Улыбалась, темное платье с узким треугольным вырезом, неглубоким, но чрезвычайно дразнящим, необычайно ей шло. Медальон на тронутой загаром коже. Стрижка-каре, достаточно короткая, резкая, но отнюдь не «под машинку», казалась весьма вызывающей в окружении пышных причесок творческих муз начала знаменитого сокрушительного века. Бро захотелось страдальчески перевести дух — ведь виделась и грезилась круглая и гладкая библиотечная голова подруги. Но вздохнуть и выдохнуть князь в этот миг не был способен — Васко была истинно прекрасна.

Неудивительно, что двоечница являлась центром мужского внимания. Видимо, она была самой юной из присутствующих. Но дело не в этом. Она была хороша той легкой экстравагантностью, той обаятельностью, что излучают молодые, но уверенные, что уже находятся на своем месте, увлеченные и талантливые девушки. Не чья-то муза, а юная магичка, что ходит сама по себе, независимая даже среди высших авторитетов.

Но смотрела волшебница с гитарой на князя. Из-под ресниц, тайно и скрыто, но определенно.

Ждала все-таки.

Бро смог дышать. Знал, что ничего не решено, что будет еще сложнее и труднее, но все-таки…

— О, князь! Запаздываете, пожалеете. «Вой войный» был потрясающ. Изволите вина? — спросил кто-то.

— Слышал, проникся, — пробормотал Бро, беря слегка липкий бокал.

Вино было красным, пахло крымской безумной курортной страстью. Бывала ли Васко на полуострове? В любом случае нужно будет слетать, хотя бы на два-три дня. Из соображений упрочнения географических знаний и романтических настроений. Но это потом когда-нибудь.

Девичьи пальцы начали перебирать струны, негромко, но голоса поэтической критики утихали.

— А это Анатолий Крупнов, господа и дамы. Еще неизвестный, но безмерно талантливый поэт, — Василиса божественно облизнула накрашенные губы.

А мы опять стоим и в трюме вода,

И ты опять твердишь, что надо бежать,

И ты опять твердишь, что надо туда,

Где не качает, сухо и есть чем дышать.

Но ведь и здесь есть шанс, пускай один из десяти,

Пусть время здесь вперед не мчится — ползет.