Месть королевы мафии (ЛП) - Дэвис Шивон

Массимо пожимает плечами и кивает, когда ему подают салат с курицей.

— Мы можем его сжечь, мне все равно.

— Массимо! — она задыхается. — Ты же не серьезно!

— Я не придавал этому особого значения, но давай посмотрим правде в глаза, ма. Ни у тебя, ни у меня, ни у Гейба с этим домом не связано никаких счастливых воспоминаний. Почему мы должны за него держаться?

Убедившись, что у нас есть все необходимое, две служанки удаляются в дом.

— Вопрос решен, — тихо отвечает она, глядя на свои колени.

— Мы могли бы снести его и построить новый. Такой, который соответствует твоим требованиям. Так ты не потеряешь доступ к своим садам, — мой муж поворачивается ко мне, когда я нарезаю курицу, приготовленную на углях. — Мама — заядлый садовод, — он указывает рукой в сторону сада за бассейном. — Практически все здесь было посажено ею.

— Это очень впечатляет, — признаю я.

— Спасибо, — она бросает на меня быстрый взгляд из-под тонких ресниц. — Это было моей единственной поблажкой после смерти мужа.

От меня не ускользает, как напрягается челюсть Массимо при упоминании его отца.

— Когда Максимо был жив, он не разрешал маме ухаживать за садом, — объясняет он, сердито разрезая курицу. — Он сказал, что это ниже ее достоинства — выполнять работу, за которую платят.

— Массимо, ты не должен так говорить о своем отце.

— Почему? — Массимо бросает строгий взгляд в сторону матери. — Это правда.

— Это семейное дело, и тебе не следует говорить о таких вещах в присутствии других.

Массимо со звоном бросает вилку на стол.

— Катарина — моя жена, мама. Она — член семьи. Я не буду скрывать от нее правду. Возможно, на публике мне придется держать себя в руках, но наедине я буду говорить все, что захочу, об этом доноре спермы.

Этот момент укрепляет мои чувства.

Я ни единому волоску на голове мужа не позволю упасть.

А это значит, что я должна найти способ смириться с тем фактом, что я не могу причинить вред ни Габриелю, ни его матери.

Она заметно вздрагивает, словно уходя в себя.

— Я не люблю говорить об этом, — шепчет она, и ее руки, сжимающие нож и вилку, дрожат. — Пожалуйста, Массимо.

Его гнев улетучивается так же быстро, как и появился.

— Я здесь не для того, чтобы расстраивать тебя, мам, но не проси меня скрывать что-либо от моей жены.

— Я не понимаю, что хорошего выйдет из разговоров о прошлом, — тихо говорит она, откладывая столовые приборы и сжимая бокал дрожащими руками. — Давай просто пообедаем и поговорим о других вещах, — она допивает шампанское одним глотком и тут же тянется к бутылке, чтобы наполнить бокал.

Кадык Массимо дергается, а пальцы крепко сжимают столовое серебро. Я просовываю руку под стол и сжимаю его бедро. Опустив одну руку, он переплетает свои пальцы с моими и крепко прижимает меня к себе.

— Вы стали ближе, чем было на свадьбе, — говорит она, и я улавливаю в ее словах нотку ревности и каких-то других эмоций.

— Мы все уладили, — говорит Массимо, не отрывая от меня взгляда.

Я целую его в щеку, прежде чем убрать руку и вернуться к еде. Смотрю на его мать, одаривая ее приятной улыбкой, и говорю:

— Вы тоже были женаты по расчету. Я уверена, вы понимаете, что поначалу это непросто.

— Мой брак был совсем не похож на твой, — шипит она со злостью, которой до сих пор не было в разговоре.

— Мама, — тон Массимо тверд. — Катарина всего лишь высказала свое мнение.

Она залпом выпивает еще шампанского и даже не притронулась к еде. Судя по тому, что одежда висит на ее худощавой фигуре, предполагаю, что она больше привыкла к жидким обедам.

— Прошу прощения, Катарина, — говорит она, выглядя виноватой. — Я вышла замуж за Максимо в восемнадцать лет. Он был значительно старше меня и не отличался добросердечием.

— Мне жаль, — и это правда. По ее поведению понятно, что ей было тяжело, но я не уверена, что так было всегда. Она всю жизнь была замужем за этим придурком. Я терпела его извращения всего ничего, но меня до сих пор преследуют кошмары. Это в какой-то мере объясняет ее действия, но достаточно ли этого для оправдания?

— Мой первый брак был таким же, — объясняю я, — и это был не самый приятный опыт. Я бы не пожелала такого ни одной другой женщине, но, к сожалению, в нашем мире это слишком распространено. Одна из причин, по которой я захотела стать донной, заключалась в том, чтобы помочь изменить некоторые устаревшие правила. Женщины должны иметь право выходить замуж за того, за кого хотят.

— И все же ты вышла замуж по договоренности, а не по любви, — она приподнимает бровь, допивая второй бокал шампанского. Мы с Массимо сделали всего несколько глотков из первого бокала. — Вряд ли это можно назвать переменами.

Массимо открывает рот, чтобы заговорить, но я останавливаю его пристальным взглядом. Мне не нужна защита, и я не хочу, чтобы он принимал чью-либо сторону.

— Я не могу ничего изменить, пока не буду готова, и все равно это был мой выбор — выйти замуж за вашего сына. Никто меня к этому не принуждал. Наш брак был стратегическим для нас обоих, но мы искренне любим друг друга и стремимся к тому, чтобы у нас все получилось.

— Меня тоже никто к этому не принуждал, мама, — Массимо кладет руку на спинку моего стула. — Гейб попросил меня стать доном вместо него, и я отказался — пока не встретил Катарину. Об этом мало кто знает, но мы встречались раньше, и между нами сразу возникло взаимное влечение. Я женился на ней по доброй воле и счастлив называть ее своей женой, — он наклоняется и целует меня, и я никогда не чувствовала себя более желанной и любимой, чем сейчас.

— Что ж, это здорово, — говорит она таким тоном, будто это совсем не так. — Я рада за вас, — она натянуто улыбается нам, потом снова тянется за бутылкой шампанского.

— Мам, тебе не кажется, что уже достаточно? — Массимо смеривает ее взглядом. — Тебе нужно поесть. Салат вкусный.

Она тут же ставит бутылку на стол и берет столовые приборы. Я ем салат, и вокруг нас воцаряется неловкое молчание. Через несколько минут свекровь извиняется и уходит в ванную.

Массимо вздыхает, когда она оказывается вне пределов слышимости, и проводит рукой по затылку.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, поглаживая его бедро.

— Я беспокоюсь о ней, — говорит он, допивая шампанское и берясь за бутылку газированной воды. — Могу только представить, что ты о ней думаешь, — добавляет он, глядя мне в глаза. — Не суди ее слишком строго. У нее была тяжелая жизнь. Мой отец никогда не любил ее. Она была лишь инкубатором, а все остальное время он издевался над ней. Он пичкал ее алкоголем и таблетками, чтобы держать под своим контролем. После смерти папаши мы с Гейбом отправили ее в реабилитационный центр. Она больше не принимает лекарства по рецепту, но с алкоголем все еще есть небольшая проблема.

— Почему просто не запретить весь алкоголь в доме и не покупать его?

— Мы пытались, но она хитрая и всегда найдет способ, — он медленно дожевывает последний кусочек курицы. — Мы с Гейбом многое делаем для нее, но, в конце концов, она взрослая женщина. Она хрупкая и во многом полагается на нас, но мы не можем указывать ей, что делать. Мы не будем ее жестко контролировать. Мы помогаем ей ухаживать за садом, и ей нравится шить гобелены.

Я заметила несколько гобеленов в рамках на стенах и подумала, не ее ли это работы.

— Мы стараемся помочь ей сделать правильный выбор, когда дело доходит до выпивки, но она одинока и потеряна с тех пор, как умер папа. Он контролировал все аспекты ее жизни. Говорил ей, что носить, что есть, с кем общаться. Он так запугал ее, что она почти не разговаривала, когда он был рядом или когда мы ходили куда-то. После его смерти ей стало лучше, но полностью она никогда не оправится. Травма слишком глубока.

Как женщина, перенесшая тяжелую травму, я понимаю ее боль, но все еще не могу найти в себе силы простить ее.

Возвращается Элеонора, и появляются молодые женщины, чтобы разрезать пирог и разлить кофе.