Монстр из отеля №7 (ЛП) - Роуз К.В.

Где ты был?

Что с тобой случилось?

Откуда в тебе этот страх быть замеченным?

Кто лишил тебя голоса — твоя мать? Отец?

Ты вообще думал обо мне за эти два долгих года разлуки?

На ходу он пристально смотрит на меня, я чувствую свою голову на сгибе его локтя и то, как мне в бедра и лопатку впиваются кончики его пальцев.

Сейчас он оглядывается назад.

Мне следует подумать о Космо. Меня должна беспокоить его судьба, все ли с ним в порядке, в безопасности ли он. И жив ли вообще.

«Думай о том, кто тебя любит».

Но Саллен въедается меня, совсем как много лет назад, когда мы еще детьми проходили друг мимо друга, словно два кладбищенских призрака; его никогда не замечали, а меня редко понимали. Мы никогда не были полноценными.

И я не думаю о Космо.

Я думаю, что, пожалуй, позволю этому случиться, дам Саллену унести меня в темноту. Вполне возможно, даже если бы и могла, я не стала бы ему сопротивляться.

Но теперь выбора у меня нет, так что мне не нужно притворяться.

Клянусь, губы Саллена растягиваются в улыбке, и в темноте я замечаю блеск его белых зубов, как будто он слышит мои мысли.

— Я чувствую, как у меня на руке бьется твой пульс, — все тем же странным тоном произносит он, и как будто впервые за слишком долгое время пробует на вкус слова. — Не волнуйся, Солнышко. Теперь я не выпущу тебя из тьмы.

Глава 6

САЛЛЕН

Комната светится зеленым. Вдоль стен выставлены пробирки и стеклянные банки, в основание шкафов встроены осветительные вставки. Это не для декора. Они не только подсвечивают полки, но и охлаждают плавающие в формальдегиде образцы. В одном сосуде находится половина змеи с жутковатыми узорами на чешуе. У нее острый темный хвост, а голова… отсутствует. В вакуумных контейнерах содержатся образцы крови, картину завершают ряды пробирок и других занятных объектов.

Ими заполнены все стены от пола до высокого потолка, на пути к моему тайному логову нет двери. Выход из него у меня над головой. Мне приходится осторожно взбираться по полкам, мимо плавающего в самой верхней банке бараньего глаза, а затем тянуть руку к чужеродной выемке в черном потолке.

Затем мне нужно подняться наверх, выбраться наружу и проползти по воздуховодам к месту моего заточения в этом аду. В апартаменты на Ричуэл Драйв, в которых держит меня мой отец.

Однако сейчас я просто осматриваю стены, прислушиваюсь к гудению проводов, чтобы моя коллекция монстров хорошо охлаждалась. В этом нет строгой необходимости, но я привык к самым низким температурам. В менее прохладном помещении я оставить их не могу. Кроме того, Штейн одержим огнем даже в самые жаркие дни. Я этого не выношу. И не могу оставить своих созданий в тошнотворном тепле.

Каких-то из них я нашел в помещении отеля. Других приобрел иными способами, планируя их в соответствии с хаотичным графиком Штейна.

Они единственные, кто меня видит …если у них есть глаза.

За мной наблюдают даже изувеченные.

Какой у них выбор?

Я — их бог.

Но этого мало.

Я жажду, чтобы мне поклонялся другой субъект. Я бы разбил все банки, опустошил все пробирки, проглотил всех запертых в этой комнате скользких, склизких, мерзких существ, только бы почувствовать ее вкус.

Солнечные волосы, лазурные глаза, неестественно голубые. То, как в моем присутствии она складывает свои бледно-розовые губы, придавая лицу неизбывно очаровательное хмурое выражение. Сама она тоже замолкает, и у нее перехватывает дыхание. Даже в обществе де Актиса, Бентцена, или любого другого из своих многочисленных друзей из-за меня Кария становится испуганной куклой.

Когда я не могу держаться в стороне, когда мне необходимо вдохнуть ее невинность, пропитанную ароматом фиалок и кедра, я прихожу к ней на нашу улицу. Ее зрачки расширяются, приобретая ярко-голубой оттенок, и я вижу, как у нее на шее колотится пульс, а Кария тут же увеличивает дистанцию между ней и тем, кем бы ни был ее ночной спутник, и я не могу отделаться от навязчивого желания.

Во тьме Ричуэл Драйв она — вечное, недосягаемое солнце. Я хочу разразиться над ней грозой, окутать ее неистовыми молниями и самыми черными тучами.

Я хочу чуть больше, чем задушить эту вечно горящую в ней надежду, поставив ее перед собой на колени.

Это жестокая иллюзия — стремление к лучшему, чем есть у нее.

Я знаю, что это правда.

Но даже стоя в своей лаборатории, сжимая пальцы в карманах толстовки и чувствуя, как бинты и сломанные кости пронзают запястья яростной тупой болью, я понимаю, что мне никогда не дотянуться до нее в этом нашем бесконечном кружении друг вокруг друга.

Я не доверяю собственному желанию сохранить ей жизнь, единожды ею воспользовавшись.

Надежда.

Это все, что у меня есть.

Может быть, однажды я воссоздам эту комнату для нее, подальше от удушающего, мучительного зла моего отца. И у меня будет только одна стена.

В ней будут храниться частички Карии.

В собственности у моего отца много объектов недвижимости, но лишь в одном из них мне понравилось за ней наблюдать. Несколько раз, но был момент, о существовании которого она и не подозревает; украденный и выхваченный мною, словно какие-то крупицы меланхоличной радости.

Я следил за ней с Космо в отеле № 7.

Кария не шевелилась.

И ничего не говорила.

Ее руки безвольно свисали вдоль тела.

Он делал с ней все, что хотел.

Я так ясно представил, что нахожусь у него под кожей и чувствую ее кончиками пальцев.

Я даже его не убил, когда все было кончено, и это, определенно, успех.

Мне снова это нужно.

Снова нужно почувствовать это с ней.

И на этот раз, может, в далеком будущем, когда я опять за ней приду, и мне больше не захочется просто смотреть, это будет по-настоящему.

Глава 7

КАРИЯ

Комната зеленая. Она светится этим цветом.

— Я знаю, что тебе нравится, — шепчет мне на ухо Саллен, мое сознание пребывает где-то в туманном промежутке между сном и бодрствованием.

Бессмыслица какая-то.

Вокруг меня горит зеленый цвет. И в воздухе витает запах чего-то резкого, едкого; похожего на яблоки, но… не такого.

— Ты думаешь, я исчез и ничего не знал? Не следил? Думаешь, я не видел, что ты позволяла парням вытворять с тобой в темноте?

Мне на живот ложится холодная рука, кончики пальцев слегка прижимаются к моей обнаженной коже.

Обнаженной.

Рука.

Этот голос.

— Саллен, — лежа на спине, бормочу я, но мои подрагивающие веки такие тяжелые, что я вижу лишь изумрудный, лаймовый, ядовито-зеленый. Очень много зеленого. И в промежутках между морганиями у меня перед глазами мелькают банки, пузырьки, мензурки и колбочки.

Это не может быть по-настоящему.

Потому что Саллен Рул исчез два года назад и с тех пор так и не вернулся. Даже если бы он объявился, зачем ему вообще меня искать?

— В детстве ты была единственной, кто со мной разговаривал. Я должен был понять почему, знаешь ли.

Сердце колотится громко и сильно, но ясно я больше ничего не осознаю.

Вокруг очень много зелий. Каких-то снадобий. У меня закрываются глаза.

«Я не вижу, Саллен».

У меня под веками горит зеленый цвет.

Возникает ощущение приближающейся тени, затем моей щеки касается его теплое дыхание, и голос становится низким.

— Я наблюдал за тобой из своей комнаты, не так близко, чтобы ты увидела меня, если бы вдруг подняла глаза, но достаточно, чтобы уловить, как ты смеешься, улыбаешься и флиртуешь на нашей улице. Солнышко, но ты тоже поворачивала голову, оглядываясь назад. На мой дом.