Юрий Медведев - Любовь в зеркалах
— Ты говоришь: сотня красоток. А у меня мужчин было всего лишь двое. Первый — мой одноклассник Глеб, чем-то похожий на тебя. Он погиб в Чечне, его запытали в плену дудаевские подонки, требовали переменить веру, воевать против своих. Второй мой сокол — ты, Тихон. Других не было.
— Теперь я буду любить только тебя, — сказал он нежно, трогая ее пушистые длинные волосы.
— Вчера мне приснилось: плывем с тобой на дельталете, но не над морем, а в нем самом, среди коралловых рифов, дельфинов, разноцветных рыбок, китов, черепах, медуз. И представь: вдруг возникает вдали между скалами преогромная акула. Только вместо глаз у нее — прожектора, они исторгают темно-кровавый свет. Ты направляешь дельталет вверх, мы успеваем вынырнуть на воздух, начинаем подниматься, а наверху — снег, воет волком метель, стога сена проплывают в воздухе мимо нас, увешанные многометровыми сосульками. И река извивается в мутном небе, закованная в ледяной панцирь и тоже похожая на сосульку, но только горизонтальную и необозримой длины. Потом небо прояснилось, я глянула вниз — а море тоже застыло, блистает, как зеркало, льдом. И нас с тобой тоже начало обволакивать ледяным покровом… Тут я проснулась.
Тихон глядел на нее восхищенно, как мальчик, слушающий россказни Шахразады.
— Да ты вещунья! Вещая женка, как моя бабка Вера. Ей тоже снились такие красивые сны. Пересказывай мне, пожалуйста, каждый из них, умоляю. И ничего не опасайся. Вместе мы растопим хоть Северный Ледовитый океан, хоть льды Антарктиды… Может быть, пора чуток развеяться? Давай смотаемся на базар, там навалом классных золотых украшений, мне еще в Москве Аббас говорил.
— Базар так базар, — сказала она, потягиваясь, как кошка. — Но сперва облагодетельствуй своим лунным лучом лоно озера.
13На базар они выбрались за день до отлета в Москву. На тесных улочках древнего городка кортеж из вишневого открытого «роллс-ройса» и трех машин охраны привлекал всеобщее внимание. Им приветственно махали руками и платками, встречные машины ревели клаксонами, у светофоров подбегали целыми толпами, умоляя об автографе. И повсюду — зоркие глаза фотоаппаратов, стерегущие каждое движение бледнолицых северных исполинов.
— Вот что значит телевидение. Силища, — сказал самодовольно Тихон. — Одно-единственное интервью — и мы на вершине Гималаев в рейтинге местных знаменитостей.
Базар нескончаемо тянулся вдоль мутной реки. Они за бесценок накупили столько кувшинов, браслетов, подсвечников, блюд, позолоченных павлинов, верблюдов, лошадей и еще всякой разной дребедени, что пришлось все пластиковые мешки и мешочки с добычей свалить в одну из сопровождающих машин. Какой-то старик продавец, восхищенный неземной красотой посетившей его лавку гурии, поцеловал ее тень на ковре и преподнес изумительный кинжальчик, выкованный в средние века исфаганскими мастерами.
— Он из гарема падишаха, — сказал старик. — У самых красивых наложниц всегда была такая игрушка, они прятали ее в волосах. Чик-чик — и нет соперницы! — Он мгновенным жестом руки полоснул по своему морщинистому горлу. — Чик-чик — и нет евнуха!
— Чик-чик — и нет падишаха! — сказал Тихон.
Старик понял его без переводчика. Приложив палеи к губам, он произнес с необычайной торжественностью:
— Падишах есть всегда. Так устроил мир Аллах, всемилостивый и всемогущий.
Возле стены медресе, построенного в начале XIII века, располагался магазинчик с вывеской «Kodak» на входной двери. Они вошли в прохладный полумрак, где блестели на полках видеокассеты, фотоаппараты и все такое прочее.
— Три самые экзотичные кассеты о Кахрейне, — сказал Тихон. — Сколько стоит? Хау матч?
Продавец, пылковзорый, бородатый, чем-то смахивающий на Аббаса, смотрел на гостей, растянув губы в умилительной улыбке.
— Эротик? — спросил он, делая ударение на последнем слоге.
— Не эротик, балбес, а экзотик, — сказал Тихон.
— Я дам вам десять кассет, мистер Тихон, — исходя улыбкой, сказал продавец. — Бесплатно. Только напишите мне на открытке с видом вашего отеля «Раковина любви» всего несколько слов.
— Каких?
— Пожалуйста, напишите: нашему приятелю Ахмету Фаизу, владельцу магазина «Кодак», — из России с любовью. И подпись: Тихон и Лира.
Тихон подписал, после чего, закрывая свой «паркер», произнес:
— Бесплатных услуг не принимаю. — Он вручил удивленному продавцу две стодолларовые купюры, улыбнулся Лире, помахав прозрачной сумочкой с кассетами, и сказал уже по-русски:
— Будет на что полюбоваться нам с тобой в Москве.
14— Ты сделала меня мужчиной, — шептал он, стискивая ее в объятиях среди зеркал. — Мы вернемся в Россию, я выкуплю тебя у паршивца Гакова, а потом моя братва замочит его на даче в Переделкино, в трёхэтажном подвальчике. И здесь же зальет бетоном. Но перед этим над Венькой надругаются самыми противоестественными способами.
— Забудь о прошлом, мой скандинавский владыка, — шептала она. — Оно затянулось льдом, и ни на каком дельталете мы в него не вернемся. Летим в будущее.
— Все будущее, что нам отпущено Создателем Вселенной, Космотворцом, я буду любить тебя. С дабиз и без дабиз. Ты родишь мне сына и дочь, и еще сына и дочь. Через пару лет я подведу черту под распроклятым бизнесом с таблицей Менделеева и мы отчалим в Канаду. Лучшего места на планете я не встречал. Там начнем новую жизнь. Отцом и матерью клянусь тебе в этом я, Тихон Водопьянов.
— Я люблю тебя, Тихон Водопьянов. Ты сделал меня женщиной. Я рожу тебе сына и дочь, и еще сына и дочь, если только не сбудется сон об акуле.
— Не пугайся ни яви, ни снов, о мое озеро, полное лунных лучей.
15Последний вечер во дворце. Последняя раковина с дабиз.
Лира нежно перегладила все каменья на рамах, перецеловала все зеркала, кроме тех кривых, безобразных…
— Мы улетаем на север, о зеркала, — говорила она нараспев, кружась среди множества своих отражений. — Но мы непременно вернемся. А когда возвратимся — встретимся сами с собой. Правильно, Тихон?
Он поднял голову с раковины-ложа, улыбнулся:
— Клевая мысль — вернуться сюда через годик. А почему бы и нет?
Лира приостановилась в кружении, поводила ладошками с растопыренными пальцами по воздуху, как бы трогая невидимое стекло, и спросила:
— Пожалуйста, растолкуй мне, о владыка, древнее изречение. Я выписала его в детстве из журнала «Нива».
— Какое изречение, плясунья?
— «То что мы видим в зеркале здесь, там увидим — лицом к лицу».
16Последний любострастный полет над истомленным морем под кровавым месяцем, который был уже на ущербе.
