Октав Мирбо - Дневник горничной
— Отошлите детей, сейчас же… — умоляла сестра Анжелика… — Сейчас же… мне нужно вам сказать…
— О, Бог мой!.. что же такое случилось?.. Ну?.. что?.. Вы так встревожены…
— Отошлите детей… — повторяла сестра Анжелика… — Случилось что-то серьезное… Очень серьезное… очень важное.
Лишь только ученики ушли, сестра Анжелика упала на скамью и в продолжение нескольких секунд нервным движением теребила свой металлический крест и образки, со звоном ударявшиеся о накрахмаленный нагрудник, которым была скована ее плоская девственная грудь… Г. настоятель был мнителен… Он спросил встревоженным тоном:
— Скорее… сестра моя… говорите… Вы меня пугаете..! Что случилось?
Тогда вдруг сестра Анжелика сказала:
— А то, что только что проходя по переулку, я увидала на вашей церкви… совершенно голого человека!..
Г. настоятель в изумлении раскрыл рот, искривленный гримасой… Потом пробормотал:
— Совершенно голого человека? Вы видели, сестра моя, видели… на моей церкви… человека… голого?.. На моей церкви? Вы в этом уверены?..
— Да, видела…
— В моем приходе нашелся такой бесстыжий человек… такой развратник… чтобы прогуливаться совершенно голым по церкви?.. Да это прямо невероятно!.. Ах! ах! ах!..
Лицо его побагровело от негодования, из судорожно сжатого горла с трудом вылетали слова…
— Голый, на моей церкви? О!.. В какое время мы живем!.. И что же он делал, совершенно голый, на моей церкви? Быть может, он кощунствовал?.. Он…
— Вы меня не понимаете… — перебила его сестра Анжелика… — Я вам не говорю, что этот голый человек — прихожанин… потому что он каменный…
— Как?.. Он каменный?.. В таком случае, это не то, сестра моя…
И, почувствовав облегчение, г. настоятель шумно вздохнул…
— Ах! как я испугался!
Сестра Анжелика перешла в наступление… Голос ее вылетал со свистом из тонких, белых губ.
— Значит… все хорошо… И вы не находите ничего неприличного в его наготе, если он каменный…
— Я этого не говорю… Но, в конце концов, это не одно и то же…
— А если я вам докажу, что этот каменный мужчина гораздо неприличнее, чем вы думаете, что у него обнажена непристойная вещь… ужасная… огромная… чудовищная… Ах, слушайте, г. священник, не заставляйте меня говорить мерзости…
Она встала, охваченная сильнейшим волнением… Г. настоятель был поражен… Открытие повергло его в изумление… Мысли его путались, рассудок мутился в вихре сладострастных образов и соблазнов… Он наивно пробормотал:
— О, неужели? Огромная вещь… Да, да!.. Непостижимо! Но это очень гнусно, да, сестра моя. И вы убеждены… твердо убеждены… что видели… эту вещь… огромную, обнаженную… Вы не ошибаетесь?.. Не шутите?.. О! непостижимо.
Сестра Анжелика ударила о пол ногой.
— И сколько веков она здесь… оскверняет вашу церковь… и вы ничего не замечали?.. Нужно было, чтобы это заметила я, женщина… которая дала обет Целомудрия и нужно было, чтобы я заметила эту гнусность… и прибежала сюда с криком: «Отец настоятель, у вас в церкви — дьявол!»
Но о. настоятель, во время этой пламенной филиппики, быстро привел свои мысли в порядок…
Он произнес решительным тоном:
— Мы не можем терпеть подобных мерзостей… Нужно сразить дьявола… Я беру это на себя… Придите в полночь… когда все в Пор-Лансоне будут спать… Вы меня поведете… Я предупрежу пономаря, чтобы он захватил лестницу… Это высоко?..
— Очень высоко…
— И вы сумеете найти то самое место, сестра?
— Я бы его нашла с завязанными глазами… Значит, в полночь, о. настоятель!..
— Да хранит вас Господь, сестра моя!..
Сестра Анжелика перекрестилась, направилась к низенькой дверце и исчезла…
Ночь была темная, безлунная. В окнах переулка давно погас последний огонь; темные фонари угрожающе подымали свои мрачные остовы… Все в Пор-Лансоне спало…
— Здесь… — сказала сестра Анжелика.
Пономарь подставил лестницу к стене, возле большого окна, сквозь стекла которого мерцал бледный огонек лампады у алтаря.
Церковь вырисовывалась своими беспокойными очертаниями на темно-лиловом небе, на котором кое-где дрожали мигающие звезды… О. настоятель, вооружившись молотком и потайным фонарем, влез на ступеньки; за ним следовала сестра, капюшон которой был закрыт складками широкого, черного плаща… Он бормотал:
— Ab omni peccato.
Сестра отвечала:
— Libera nos, Domine.
— Ab insidiis diaboli.
— Libera nos, Domine.
— A spiritu fornicationis.
— Libera nos, Domine.
Добравшись до фризы, они остановились.
— Здесь… сказала сестра Анжелика… Налево от вас о. настоятель.
И возбужденная мраком и тишиной, стремительно прошептала:
— Agnus Dei, qui tollis peccata mundi.
— Exaudi nos, Domine, — ответил о. настоятель и направил фонарь к каменным выступам, на которых скакали и кривлялись апокалиптическия изображения чертей и святых.
Внезапно раздался крик. Он увидал, прямо против себя, богохульное изображение греха, во всей его обнаженной мерзости…
— Mater purissima… Mater castissima… Mater inviolata… — лепетала сестра, склонившись над лестницей.
— Ах, ты, свинья!.. свинья!.. — вопил о. настоятель, на голос Ora pro nobis.
Он размахнулся молотком, и в то время, как позади его, сестра Анжелика продолжала воссылать молитвы Пресвятой Деве, а пономарь, скрючившись у подножия лестницы, бормотал невнятные слова, нанес бесстыдной фигуре сухой удар. Несколько каменных брызг оцарапали ему лицо; послышался шум падения тяжелого тела на крышу; затем оно соскользнуло в водоем, отскочило и снова шлепнулось в переулок.
На следующий день, выходя из церкви, где она слушала обедню, мадемуазель Робино, набожная женщина, заметила в переулке на земле предмет необычайной формы и странного вида, похожий на реликвию… Она подняла его и стала рассматривать со всех сторон:
— Это наверное реликвия… — сказала она себе… — Редкая, драгоценная реликвия, окаменевшая в каком-нибудь чудесном источнике… Пути Господни столь неисповедимы!
Сначала ей пришла мысль отнести ее о. настоятелю… потом она подумала, что эта реликвия принесет счастье ее дому, защитит его от несчастья и греха. И понесла ее домой.
Придя к себе, мадемуазель Робино заперлась в своей комнате. На стол, покрытый белой скатертью, она положила красную бархатную подушку с золотыми кистями; на подушку осторожно возложила драгоценную реликвию. Затем покрыла все стеклянным колпаком и поставила по бокам две вазы с искусственными цветами. И, став на колени перед этим импровизированным алтарем, она пламенно призывала того неизвестного чудного святого, которому принадлежал, вероятно в очень отдаленные времена, этот богохульственный, но теперь освященный предмет… Но в скором времени, она почувствовала себя беспокойно; волнения чисто человеческого характера примешались к ее пламенным молитвам, к чистой радости ее восторгов… И ужасные, похотливые сомнения вкрались в ее душу.
