Ирина Горюнова - У нас есть мы
Чудовище, или Welcome to my life
Пьеса
Действующие лицаАся.
Яна.
Парень, прохожий.
Олег, муж Аси.
Андрей, друг Аси, гей.
Кэт, знакомая Андрея.
Марина, подруга Яны.
Оля, подруга Яны.
Действие 1Акт 1Обычная московская квартира со средним ремонтом. В комнате полумрак. За окном дождливый вечер. Слышно, как стучат по карнизу гулкие капли дождя. Комната не загромождена мебелью, скорее пуста. Там есть диван, два кресла, этажерка с книгами и разными статуэтками. В одном углу у окна компьютерный стол. Но ноутбук почему-то стоит на полу. Там же валяется куча разных бумаг, очевидно распечатки с принтера. Рядом бутылка коньяка и бокал. На блюдечке порезанный лимон. Пепельница, в которой тлеет сигарета. Толстая круглая зажженная свеча из оранжевого воска, тоже на полу, в опасной близости от бумаг.
Она стоит у окна. Потом медленно ходит по комнате. Садится к ноутбуку. Иногда наливает себе в бокал коньяк и выпивает, медленно, думая о своем.
* * *Ася. Континент детства.
Хранить воспоминания из фигурок облаков-зверей, из дождевых слез, стекающих по запотевшему стеклу автобуса, идти по осколкам разбитых кем-то голубых гайдаровских чашек…
Вспоминать внезапно детские считалки, далеко запрятанные обиды от моральных и физических оплеух.
Наотмашь.
Крыши моего детства. Бесстрастные звезды. Манящий вакуум, за которым мерещится бездна.
Ты есть?
Господи, там кто-нибудь есть?
Кап-кап-кап… за окном дождь.
Наматываю прядь волос на палец.
Я медленно схожу с ума.
Я разложу себя на составляющие, как пазл или детский конструктор.
Плевать, что больно…
Этим можно упиваться.
Яд может доставлять наслаждение.
Медленно убивать себя, выдыхая дым в окно. (Курит, наблюдая за дымом.)
Развеивается.
Везет же…
Вот так бы разом выдохнуть тебя и стать пустой, полой… как горшок…
(Оборачивается, идет и садится на пол перед компьютером. Берет один из разбросанных на полу листов, вглядывается, читает.)
Я буду умирать в чужих домах
И согреваться сном остывших спален,
Блуждать в разрушенных отчаянных мирах
Средь кровью разразившихся проталин,
Я буду гранью среди бытия
Безумного и дохлого комфорта,
Я знаю, что сегодня не твоя
Я каравелла брошенного порта…
И рук моих согреть уж не дано
Ни поцелуям, ни прикосновеньям…
Возьми меня на ручки? Как давно
Слова подернулись, как серым пеплом, тленьем…
Не видишь света, очи застит тьма,
Она тебе милее и дороже,
А я тогда, в тот день, сошла с ума…
С меня живой в тот день содрали кожу.
Тук-тук… (Стучит себе по голове.)
Кто там? (Жалобно.) Никого нет дома.
Входит и выходит… входит и выходит…
Раз – ромашка, два – ромашка, три – ромашка… пять – ромашка, семь!
Трям, здравствуйте!
Извините, мне пора гасить фонари на моей планете.
Скоро день, вернее ночь.
Ага?!
Я их сначала погашу, а потом буду зажигать.
Снова.
Нет-нет, это не смешно. Смотреть на трубку молчащего телефона и ждать, когда ты позвонишь, чтобы потом умирать уже от звука твоего голоса.
Дразнишь?
Рассказываешь мне сказки?
Я буду притворяться ежиком.
Буду ощетинивать иголки.
Рыба-ёж-шш! Рыба-Пумбрия!
Спой мне песенку?!
Сцена слабо освещается. В глубине, спиной к зрителям, лицом к окну стоит муж Аси, Олег. Ася не слышит его и не видит – это как параллельные миры, не соприкасающиеся друг с другом.
Олег. Ты помнишь, когда мы только познакомились, мы не могли расставаться надолго? Мы даже работали вместе. Мы… теперь это местоимение не имеет смысла. Как это произошло, Ася? Когда мы успели стать чужими друг другу? Работа-работа-работа… бесконечная усталость… Это всё отговорки… Я понимаю. Когда любишь, находишь время для любимого человека. Я виноват, что между нами пролегла трещина… длиною в жизнь или несколько лет?.. Ты говоришь, что я молчун. Я слишком много слышал пафосных речей, антисемейных истерик, – жизнь приучила меня к тому, что слова и чувства надо ценить, цедить их по капле, не выставлять напоказ. Ты знаешь, мне сейчас больно. Ты не видишь этого, не хочешь видеть… я понимаю… но мне больно… Я не хочу отпускать тебя… И я не знаю, что можно сказать и сделать, чтобы ты осталась, не уходила… А-а-а… что уж теперь… говорить…
Ася словно продолжает свой монолог, в ее времени не прерывающийся словами Олега.
Ася. Пусть твоя душа изойдет кровавыми слезами… Так надо… Воспитай во мне рабыню… ударь побольнее.
Хочешь душу? Насовсем? Ты, дьявол? Ну на, возьми… Мне же уже никуда не деться. (Ползает по полу на четвереньках, ищет лист бумаги. Найдя, успокаивается, садится опять перед компьютером.)
Я буду счастлива назло ветрам и стужам,
Назло тебе, упрямой и больной,
Я буду хохотать, скача по лужам,
И прятать в дождь мой потерянный покой,
Я буду и в Париже, и в Нью-Йорке
Искать во всех прохожих профиль твой,
Я буду умирать в глухой каморке,
Я буду, буду, буду… не с тобой…
Я буду в зеркалах туманом виться,
Томиться восхищением чужих
И над любовью искренней глумиться,
Кого-то в хлам к себе приворожив…
Но ты молчишь… тебе уже не надо
Ни боль мою алкать и ни любовь,
Ты говорила мне тогда неправду,
Что я твою всю выпиваю кровь…
Ты говорила, ты писала сказки,
Мне так хотелось капельку мечты,
Пусть не любви, пускай обманной ласки —
Всё то, что в этом мире только ты…
Я полюбила бродить под дождем. Хорошо, когда твоих слез не видно.
Листья облетают.
Осень. Всё умирает.
Зачем мне зонтик?
Нет-нет. Пусть так. Освежает.
Врача?
Это не простуда, ага, и не грипп… у меня, знаете ли, аппендицит мозга… воспаление мозжечка… (Пьет коньяк.)
Алло? Ты слушаешь?
Дорогая!.. Молчишь…
Я сомневаюсь в том, что ты есть. Иногда я думаю, что ты – моё отражение в зеркале. (Ставит перед глазами свою ладонь и вглядывается, словно это зеркало.)
Не делай мне больно, прошу тебя… Лезвия слов так больно ранят мое сердце… Я возвращаюсь в запредельное царство, где не действуют обыденные законы и представления о пространстве и времени – в Дат, в город мертвых.
Я здорова.
Нет-нет… не голодна…
Что ела? Не помню…
Неважно…
Ты помнишь, у Вознесенского есть такая вещь «О»? Про апельсиновый пол. Горящий пол из апельсинов и оранжевых свечей. Терпкий запах.
С-ума-с-шест-ви-е…
