Ирина Горюнова - У нас есть мы
– Нет.
– Пойдем, посидим где-нибудь, поговорим. А вообще я тебе могу свои духи дать, побрызгаешься, и все дела.
– Нет, в другой раз.
* * *Я ехала домой и прокручивала в памяти разговор с Викой. У нее весьма прибыльная профессия – коммерческий директор одного из самых крутых московских казино. И в общем человек не злой, скорее даже добрый: то собаку на улице подберет больную, то кошку… а потом ходит и пристраивает: астма у нее. Знаю, что иногда и деньгами помогает родственникам, знакомым, а тут вот оно как.
Казино, на самом деле, тоже не очень хорошую ауру имеет. Игра – это болезнь, зависимость, которую надо лечить. Она сводит с ума, заставляет проигрывать кого-то и последние деньги. Туда же не только богачи ходят, хотя их и большинство. А Вика считает, что люди сами во всем виноваты. Виноваты чаще всего, не спорю, но кто им поможет? Государство? Ага, сейчас, раскатали губу. Что ж их, ссылать, как прокаженных? Куда, на необитаемый остров?
Я делаю то, что мне душа велит. Бояться испортить свою ауру и энергетику тем, что помогаешь бомжам? Я не боюсь. Если кто-то поднимется из них – рада буду, нет – значит, не судьба, но облегчать страдание – не значит изменять их карму. Подать нищей бабушке копеечку, бомжу чашку супа и кусок хлеба – не может быть грехом. Ведь тогда можно посчитать, что усыновлять брошенных детей из детского дома тоже грех, потому что у них своя карма, которую они отрабатывают. Мало ли, что их родители бросили, против судьбы не попрешь. И если родители погибли – все равно так им, значит, положено? Не верю!
Дочка моя все просит: «Родите мне братика или сестричку или из детдома возьмите! Я его любить буду, игрушками делиться! Кроватку уступлю, а сама буду на коврике спать, пожалуйста!» Я бы взяла, но куда – в однокомнатную квартиру? Нам же опекунский совет не даст разрешения на усыновление! Ипотеку не возьмешь – столько выплачивать, пятнадцать-двадцать лет, даже на хлеб с макаронами не хватит. Только душу себе травить – думать, а не думать тоже не получается, мысли всё лезут и лезут, проклятые… Я даже по сайтам лазила, фотографии детские смотрела… Мальчика одного увидела, Петеньку: ангелочек белокурый, три годика, а глаза печальные-печальные – и такие тоскующие… Потом ночью плакала от бессилия. А что я могу сейчас? Самой впору милостыню просить: «Подайте, люди добрые, на квартиру! Мне малыша усыновить надо!» Все так же подумают, как Вика, что нажиться хочу на ребенке да на своем добром деле. Да плевать, что подумают, все равно же не дадут…
Китайская пытка водой
Задача сделать человека счастливым не входила в план сотворения мира.
Зигмунд ФрейдЯ устроилась на хорошую работу в коммерческую клинику. Знаю, Петр, ты спросишь, как же моя мечта о помощи несчастным детям. Что поделать, человек вынужден выживать в этой жизни как умеет. У мужа стало хуже с работой, финансовый кризис ударил по многим людям: кого уволили, кому сократили зарплату. Слава богу, Алексея оставили на той же должности. Катюнины многочисленные курсы – английский, музыка, танцы, – постоянные обновки (ребенок растет как на дрожжах) требовали денежных вливаний.
Мы хватались за голову, пытаясь рассчитать, как уложиться в бюджет, чтобы на все хватало. Алексей раздражался по пустякам, я не оставалась в долгу: в итоге атмосфера в квартире накалилась до предела от бесстыжих и бездумных эгоистических взаимных упреков, перебрасываемых, как шарики для пинг-понга, туда-сюда. Катенька постоянно заглядывала нам в глаза, теребила за руки, говорила: «Папа, поцелуй маму, а ты, мама, поцелуй папу», подслушивала под дверью наши разговоры, стала гораздо больше капризничать и требовать к себе внимания, не отпускала меня от себя и, обхватывая шею ручонками, молила: «Мамочка, полежи со мной рядышком. Давай заснем вместе, пожалуйста!» Я же, передвигая красный пластмассовый квадратик на календаре, пыталась понять, куда улетают дни, часы, минуты, несущиеся с бешеной скоростью и растушевывающиеся в одну сплошную серую ленту…
Невыносимо хочется Жить – именно так, с большой буквы, чтобы не влачить существование, отмеряя его звоном монет и хрустом купюр, а попытаться понять правила игры, в которую тебя втянули, и выйти из нее так, чтобы сохранить себя, свою душу. А пока каждый день твое существование состоит из определенных клише: звонок будильника, чистка зубов, лихорадочные сборы дочери в школу, маршрутка, метро, пробежка до офиса, голливудская улыбка на приеме, обратный путь, магазин, забирание Катюни из школы, готовка еды/стирка,/глажка/уборка/приготовление уроков – последнее одновременно, виртуозно мечась по тридцати восьми метрам жилплощади, потом укладывание спать Катюни, а напоследок – семейные разборки с глотанием валерьянки или вина и выдыханием накопившегося за день негатива, слезы и наконец – беспокойный сон на разных сторонах кровати, а тут еще муж – то двинет тебе локтем по голове или коленкой под зад или запустит (разумеется, нечаянно) жесткие, словно металлические пальцы под твои ребра, отчего сон пропадает окончательно и бесповоротно, и ты лежишь как последняя дура, вслушиваясь в шорох пролетающих по трассе запоздалых автомобилей… А в голове крутится: «Мама! Я не хочу так! Хочу иначе!» Как научиться не размазывать друг друга по стенке, не пинать под дых, не ставить подножек? Мы держим дистанцию, чтобы было лучше видно, куда нужно ударить, чтобы вышло точнее, больнее – так, чтобы сразу в нокаут. Взгляд исподлобья, сжатые кулаки, тело как натянутая струна…
При появлении ребенка отводим взгляд и механически улыбаемся: «Что ты хочешь, малыш? Сказку? Да, мой сладкий, сейчас мамочка допьет чай и почитает. Иди в кроватку». И опять борцовская стойка в выжидании удара.
И тут…
– Мне предложили высокооплачиваемую работу в другом городе. Я думаю согласиться, – медленно цедит слова Алексей.
– Ну что ж, хорошо, – отвечаю я в полном ошеломлении.
– Думаю, это лучший выход.
– Если ты так считаешь…
– Буду иногда приезжать на выходные.
– А-а-а… Конечно.
– Ты сможешь взять няню. Я буду привозить деньги или переводить на твой счет.
– Ты думаешь, няня сможет заменить ребенку отца или мать? Я работаю с утра до вечера, устаю чертовски, а теперь помощи от тебя не будет совершенно. Таскать сумки с картошкой из магазина тоже буду я. Великолепно. И вечером никуда не сходишь, ребенка-то оставить будет не с кем. Наши бабушки и дедушки не особо мечтают нянчить внуков, да и живут на другом краю города.
Я пытаюсь сделать вид, что мне не больно. Вдох-выдох, вдох-выдох. Молчим. Вспоминаю, что обещала дочке почитать сказку. Поднимаюсь. Смотрю на Алексея.
