Энн Райс - Наказание Красавицы
Ее груди, прижатые к деревянной столешнице, все еще горели жаром, встревоженная вагина истекала влагой, и жажда плотского наслаждения была просто непереносимой.
— Ты, я вижу, уже приготовилась в собственном соку? — съехидничала госпожа Локли. — А? Что скажешь?
Не зная, что на это ответить, Красавица издала громкий протяжный стон.
Цепкая рука трактирщицы грубо помяла ей ягодицы, потом пошлепала, как прежде проделывала это с грудью. И наконец пошла в дело уже знакомая колотушка. От яростных ударов Красавица подскакивала, ерзала и извивалась, жалобно попискивала сквозь зубы от бессильного плача, словно никогда ей не ведомы были ни достоинство, ни дух протеста. И ничто не могло умилостивить эту холодную, ужасную, бескомпромиссную госпожу, ничто не могло ей внушить, что принцесса станет хорошей и послушной, что она ошибалась и что теперь от прежней упрямой негодницы не осталось и следа. А ведь Тристан предупреждал ее…
Порке, казалось, не видно было конца — вот истинное наказание за ее строптивость!
— Что, достаточно прогрелось? Как там, готов наш завтрак? — резко вопрошала хозяйка, что есть мочи работая лопаткой. Потом остановилась, положила на горящую кожу девушки свою прохладную ладонь: — Ну, думаю, наша маленькая Принцесска уже вполне пропеклась. — И принялась снова молотить своей шлепалкой, выколачивая из Красавицы пронзительные вопли.
Девушка же подумала, что ей надо только дотерпеть до вечера и до прихода капитана, когда ее измученное лоно наконец избавится от страданий, — и от этой ее мысли в порывистые крики боли добавились оттенки сладострастия.
Наконец безжалостное лупцевание закончилось, но ритмичное поскрипывание лопатки еще не стихло в ее ушах, тело до сих пор ощущало увесистые удары. И ее лоно казалось голой опустошенной комнатой, в которой гуляет лишь раскатистое эхо некогда изведанных наслаждений. До прихода же капитана были еще долгие часы ожидания… Долгие, долгие часы…
— Давай-ка подымайся — и на четвереньки! — наконец велела ей госпожа Локли. Почему она помедлила с приказом?
Девушка поспешно сползла со стойки на пол и припала губами к ногам хозяйки, чмокнув и остро выступающие носки ее башмачков, и открывающиеся над их мягкой кожей узкие лодыжки. Мокрым от пота лбом и волосами девушка коснулась нижней юбки госпожи, и ее поцелуи сделались еще пламеннее.
— А теперь приступай к уборке трактира. Вычистишь все сверху донизу — и не забывай при этом держать колени шире.
Красавица молча кивнула.
Госпожа прошла к входной двери.
— И где же остальные мои любимчики? — сварливо пробурчала она. — Навечно, что ли, запропастились в этом салоне?
С колен Красавица оглядела стоящую в дверном проеме изящную фигурку госпожи Локли с тонкой талией, подчеркнутой белым поясом платья и кушаком фартука, и невольно хлюпнула.
«Да, Тристан, ты был абсолютно прав, — подумала она. — Очень трудно все время быть скверной девчонкой». И тихо вытерла нос тыльной стороной ладони.
Большая белая кошка крадучись подобралась к принцессе, попав в ее поле зрения лишь на расстоянии в несколько дюймов. Девушка испуганно отпрянула назад, больно прикусив губу и закрыв голову руками. Трактирщица тем временем, скучая, привалилась к открытой двери и уставилась на площадь, а огромный мохнатый зверь стал подступать к Красавице все ближе и ближе.
РАЗГОВОР С ПРИНЦЕМ РИЧАРДОМ
День понемногу клонился к концу. Было далеко за полдень, и Красавица вместе с другими невольниками лежала на прохладной траве. Время от времени ее тормошила палкой та или иная из работавших в саду девушек, грубо раздвигая ноги шире. Ну да, ей же нельзя держать ноги вместе, сквозь дрему думала она.
Уборка гостиницы вымотала ее до предела. Она выронила охапку оловянных ложек, и за это ее на целый час приковали цепями к стене на кухне. На четвереньках она таскала тяжеленные корзины с постиранным бельем к сушильным веревкам и подолгу стояла на коленях, ожидая, пока местные девчонки-болтушки развесят наконец простыни. Она целый день чистила, намывала, натирала полы — и за малейшую нерасторопность или неловкое движение ее нещадно лупили. Так же, не поднимаясь с колен, она поела из такой же широкой плошки, что и другие рабы, молча возблагодарив хозяйку за студеную ключевую воду, что им дали напоследок.
Сейчас было время дневного сна, и она уже где-то с час то проваливалась в дремоту, то вновь приходила в себя.
Мало-помалу она сообразила, что никого из работников рядом нет, что рядом с ней только спящие рабы — лишь напротив лежит, подпирая рукой щеку, красивый рыжеволосый принц и с любопытством ее разглядывает. Тот самый юноша, что намедни сидел на коленях у солдата, жарко с ним лобызаясь.
Поймав взгляд Красавицы, принц улыбнулся ей и послал воздушный поцелуй.
— И что с тобой такое делала сегодня наша госпожа? — еле слышно спросил он.
Принцесса вспыхнула.
Рыжий протянул к ней руку, накрыв ее ладонь своей:
— Не переживай, все в порядке. Мы как будто обожаем ходить в «Салон наказаний», — добавил он, тихонько усмехнувшись.
— А давно ты здесь? — спросила Красавица.
Он был прекраснее принца Роджера, и даже в замке она не встречала ни одного юноши со столь красивой, благородной наружностью. Черты лица его были такими же мужественными, как у Тристана, хотя и более мальчишескими, да и сложением рыжий казался несколько похлипче.
— Год назад я был выслан из замка, — сообщил он. — А зовут меня принц Ричард. Я полгода пробыл в замке, пока меня не объявили неисправимым негодяем.
— А почему ты плохо себя вел? Может, злил нарочно?
— Ну, не совсем так, — стал объяснять принц. — Я честно пытался быть послушным, но всякий раз меня охватывал панический ужас, и я забивался куда-нибудь в угол. Или я просто не мог исполнить то, что от меня там требовали, — из-за стыда и чувства унижения. И не в силах был себя заставить! Я был таким же горячим и страстным, как и ты, и всякий удар шлепалки, прикосновение члена или нежной женской ручки приводили меня просто в убийственное состояние экстаза. Но вот выполнять их приказания я никак не мог. Потому меня и продали с аукциона на целый год перевоспитания.
— А теперь? — спросила Красавица.
— Ну, теперь я совсем не тот, — улыбнулся принц. — Меня кое-чему научили. И я весьма признателен за это госпоже Локли. Если б не она, то даже не знаю, что бы со мною сталось. Госпожа Локли связывала меня, наказывала, надевала всевозможную упряжь и принуждала выполнять десятки затейливых поручений, напрочь искореняя во мне своеволие. Буквально каждый вечер меня водили на Позорищную площадь и пороли на «вертушке» или гоняли вокруг их «майского дерева». Еще меня привязывали там в одной из палаток, и я должен был обслужить всех охочих до меня мужчин. А уж как мучили и донимали меня молодые женщины! Потом, чуть не целыми днями, я болтался под вывеской у трактира. Еще меня связывали по рукам и ногам и ежедневно отделывали увесистой шлепалкой. И лишь через добрые четыре недели меня пустили ходить несвязанным и даже поручили разжечь очаг и собрать на стол. Знаешь, скажу я тебе, вот тогда я покрыл поцелуями ее башмаки! И буквально ел с ее ладони.
