Полуночная Лили (ЛП) - Шеридан Миа

Нет, нет, он никогда не должен был заметить меня.

Я моргнула.

— Я не знала, что ты меня видел. Мне очень жаль.

— Ты сожалеешь? Иисус. — Он запустил пальцы в волосы, и без того взъерошенные, как будто провел по ним рукой еще до того, как попал сюда. Я помнила ощущение этих волос, их текстуру, как будто это было воспоминание, отпечатавшееся на моей коже. — Ты сожалеешь, — повторил он, когда я прикусила губу.

— Ты думал, что я была не более чем видением, — сказала я, боль от этого, нелепая и иррациональная снова нашла меня. Но, может быть, ему было бы легче уйти сейчас. И это было хорошо. Так и должно было быть.

— И все же я тосковал по тебе. Я должен был догадаться. — На мгновение он посмотрел мне за спину. — Просто все было так… И мне трудно доверять себе…

— Я знаю. Понимаю.

Что-то появилось в выражении его лица. Что-то, что я не могла прочесть, что-то сильное.

— Ты не думаешь, что это судьба? Что мы встретились друг с другом? А потом, что мы были на одной и той же чертовой вечеринке? Как это может быть не судьбой? Однажды мы нашли друг друга на том огромном пространстве леса — два человека, тянущиеся друг к другу в темноте. Возьми меня за руку, Лили. Держись за меня. Пожалуйста. — Он протянул ко мне руку, умоляя меня взглядом. Я втянула в себя воздух и подняла руку. Так же, как я знала мягкую текстуру его волос, мне хотелось снова запустить в них пальцы, я знала и его сильные, изящные руки. Они коснулись моего тела и моей души. Мне снова захотелось его прикосновений.

Только одно прикосновение, Лили. Почувствуй его любовь еще раз.

Наши кончики пальцев соприкоснулись.

Позади Райана я увидела, как мимо прошла женщина со значком океанариума, взглянула на нас и поспешила прочь. Это был мой ответ. Там была моя судьба. Не Райан. Никогда он…

— Я должна идти, — выдохнула я и опустила руку. — Нет, Райан, я должна идти. Мы никогда не сможем быть вместе. Никогда. Не связывайся со мной больше. Мне нужно идти. — Райан секунду смотрел на меня, а затем опустил руку и отступил в сторону.

— Тогда иди.

Я обошла его и поспешила к выходу, сопротивляясь желанию разразиться рыданиями.

***

— Привет, девочка, — сказала Ньяла, распахнув дверь и тут же отвернувшись. — Закрой ее за собой. Я пишу. — Я закрыла дверь и направилась к ее кабинету, отчаяние от моей стычки с Райаном заставляло меня чувствовать себя медленной, вялой, с разбитым сердцем.

Я покинула океанариум, нуждаясь в друге, нуждаясь в Ньяле. Я звонила ей, но она не ответила. Я знала, что это не означало, что ее не было дома, и она не была доступна, — она редко отвечала на звонки, — поэтому я надеялась на лучшее и поехала на автобусе в ее дуплекс в Мишене.

— Прости, Ньяла. Не хотела тебе мешать. — Най была дома уже пару месяцев, но я навещала ее здесь только один раз за это время. Она сама ложилась в больницу, когда чувствовала, что распадается на части. За тот год, что я лечилась, она была там несколько раз, и мы быстро подружились, несмотря на то, что у нас не так уж много общего — по крайней мере, на первый взгляд. Ей было за пятьдесят, волосы она заплетала в длинные дреды, ниспадавшие на спину, и обычно одевалась в яркие платья с африканским принтом. Она была теплой и чудесной, и я думала о ней как о матери, хотя и непредсказуемой и склонной к полетам фантазии. По крайней мере, я так это сформулировала. Уверена, что врачи описали бы это по-другому.

— Нет, нет, я могу пока отложить писанину. Я легко могу разговаривать, пока леплю. Позволь мне просто закрыть этот файл. — Ньяла была в одном из своих маниакально-творческих настроений. Это было либо создать, либо умереть, или, по крайней мере, так она это описывала. Иногда она не ложилась спать по три-четыре дня подряд, переключаясь между писательством, ваянием и рисованием. А потом она отсыпалась целую неделю. Однако она никогда не возражала против того, чтобы я навещала ее, когда она была в таком настроении. На самом деле, чем больше вещей она делала одновременно, тем лучше, или так казалось, даже когда она находилась в больнице и выбор художественных принадлежностей был ограничен. Она нажала несколько клавиш на своем компьютере, а затем встала, жестом пригласив меня следовать за ней. Она открыла дверь в комнату в задней части своей квартиры, ту, что выходила окнами в сад и имела окна на трех стенах, пропускающие много естественного света. У нее было установлено несколько мольбертов и стол, на котором, казалось, она создавала женский бюст. Она села перед глиной и начала обрабатывать ее руками.

— Садись, — она указала на ягодно-розовый, мягкий антикварный диван у стены напротив нее. Я села, откинувшись на спинку и громко вздохнув.

— О-о-о. Что случилось? — спросила Ньяла.

— Райан. Я столкнулась с Райаном на вечеринке, а потом он… нашел меня. — Руки Ньялы замерли лишь на мгновение, прежде чем она снова начала работать, но ее глаза оставались прикованными ко мне.

— Он нашел тебя?

— Ты не кажешься удивленной.

— Я и не удивлена.

Я наклонила голову.

— Почему?

— Потому что это судьба.

Я застонала.

— Это второй раз за сегодняшний день, когда я слышу это слово.

Ньяла взглянула на меня.

— Судьба — это язык, на котором Бог говорит с нами, детка. Однако наше дело — слушать. Что случилось?

Я наклонила голову, вникнув в ее слова. И была удивлена, что Ньяла верила в Бога, что любой человек с любой болезнью может верить в любящего Бога. Почему тогда он не мог исцелить нас? Разве мы не были достойны этого? Но я отложила эти мысли в сторону и рассказала ей о том, как столкнулась с Райаном на благотворительном мероприятии, а затем о том, как он появился в океанариуме этим утром.

— Черт, — сказала она, слово было наполнено удивлением. Трудно было удивить Ньялу, когда она была в одном из своих творческих настроений.

— Да, — сказала я. — Я знаю.

Ньяла на мгновение замолчала, сосредоточившись на том, что делала с глиной, лежавшей перед ней.

— Ты никогда не переставала любить его, — сказала она.

Я глубоко вздохнула.

— Да. Я все еще люблю его. Но это все равно не имеет значения. — И горевать по нему так, как я горевала месяцами… Я не могла этого больше делать. Только не снова.

— О, это имеет значение. Я бы сказала, что это очень важно.

Я покачала головой.

— Я не сделаю этого с ним, Най.

— Чего? Не взвалишь на него такое бремя, как ты?

Я издаю слабый смешок, лишенный юмора.

— В целом, да. — Я сделала паузу. — Он так хорошо выглядит, Ньяла. — Я не смогла сдержать легкой улыбки, которая тронула мои губы. — Он выглядит здоровым и… счастливым.

— А ты нет? Здоровье, я имею в виду?

Я покачала головой.

— Нет. И я, вероятно, никогда такой не буду, по крайней мере, полностью. Ты знаешь мое прошлое, Най. Что я могу предложить ему, кроме обещания беспорядочной жизни? И того, что заставлю задаваться вопросом, не собираюсь ли я просто… перейти к одному из моих эпизодов в любой момент?

Она приподняла бровь, но не отрывала глаз от своей работы.

— Эпизоды? Это так специалисты называют их в наши дни?

Нет, так их называла моя бабушка, и я переняла этот термин.

— Ты поняла, что я имею в виду. Най. После всего, через что Райан прошел, заслуживает ли он того, чтобы иметь дело с этим? Иметь дело со мной? Заслуживает ли он такой участи? — я прикусила губу, обдумывая вопрос, когда меня охватило отчаяние.

Ньяла пожала плечами.

— Заслуживает? Разве кто-то из нас заслуживает того, что получает в этой жизни? Разве это так работает? — она пожала плечами, ответив на свой собственный вопрос. — Иногда, я полагаю. Но, по большей части, нет.

Я вздохнула.

— Я просто… почему я такая? Я хочу быть свободной от всего этого. Боже, я просто хочу отбросить все это.

Ньяла смотрела на меня с сочувствием.

— Ты не можешь. Некоторые вещи нужно носить с собой. Это не наше дело — знать «почему». Послушай, детка, жизнь — это череда вещей, которые мы выбираем, и вещей, которые мы носим с собой. — Она встала, взяла тряпку со стола перед собой и вытерла руки, прежде чем сесть рядом со мной на диван. — То, что мы выбираем, что ж, это наше. Но у нас нет права голоса по поводу вещей, которые мы носим с собой. Некоторые из них тяжелее других, с некоторыми мы в конце концов можем расстаться, а некоторые мы должны сохранить. У нас нет выбора в том бремени, которое нам поручено нести, но у нас есть выбор в том, как мы его несем. Мы можем повесить их на спину и идти по миру, сгорбившись под их тяжестью, как человек, который должен провести свои дни на колокольне. Или мы можем стоять прямо, как одна из тех африканских королев, несущих на голове плетеную корзину. — Она выпрямила спину и высоко подняла голову, демонстрируя свои слова, а затем мягко улыбнулась. — Нет, детка, мы не можем выбирать, что мы носим, но можем выбирать изящество, с которым мы это делаем.