Теодор Рошак - Воспоминания Элизабет Франкенштейн
— А она объяснила, почему нельзя?
— Сказала, что если буду этим заниматься, по лицу пойдут прыщи и все будут считать меня дурнушкой. А еще сказала, что мужчины станут презирать меня и не захотят за мной ухаживать.
— Глупости! — воскликнула Франсина со смехом. — Есть же еще женщины, которые верят в такое! Я тебе покажу, для чего это существует.
И, став против меня, показала несколько способов ласкать то, что ей нравилось называть жемчужиной, потому что это и впрямь пряталось, как жемчужина в складках устрицы.
В тот день я впервые получила предельное наслаждение от своего тела, не испытывая ни стыда, ни страха. Узнала, какие позы принимать и как дышать, чтобы ощущения были острей, и способы почти бесконечно продлевать наслаждение. Франсина дала мне масло, которое, казалось, еще больше повышало возбуждение, и горький ликер, нескольких капель которого хватило, чтобы надолго погрузиться в блаженное состояние… не могу сказать, сколько оно длилось. Наслаждение стало менее острым, зато ярче были картины, чудившиеся мне.
— О чем ты думаешь? — поинтересовалась Франсина, когда в голове у меня несколько прояснилось.
Поколебавшись, я ответила:
— О Викторе… Я представляла, что это он ласкает меня.
— Когда-нибудь такое произойдет, если научишь его.
— А это хорошо — если мужчина будет трогать меня, как ты?
Франсина улыбнулась, однако сквозь ее улыбку сквозила грусть.
— Не просто хорошо; это чудесно, восхитительно. Но некоторых мужчин это не интересует. Увы, у них странное представление о женщинах, даже о собственных женах. Они думают, мы годимся лишь на то, чтобы рожать детей, что любовь не приносит нам наслаждения, — иначе бы не вынуждали нас так поступать. Вот почему… иногда женщины ласкают друг друга — как я тебя сегодня.
— А может, это нехорошо, когда женщины делают это?
— Думаешь, то, что мы делали, нехорошо?
— Нет…
— Я была уверена, что ты так не думаешь, иначе воздержалась бы. Я верю: то, что женщины делают из любви и душевной доброты, желая доставить друг другу удовольствие, не может быть дурно. Но еще раз предупреждаю: есть люди, которые не одобряют подобных вещей. Они назвали бы их противоестественными. Однако, если женщина живет без любви, с ощущением стыда и отчаяния и не ведает, какой источник наслаждения скрывается в ее теле, — это, по их мнению, «естественно».
— Можно мне научить Виктора тому, чему ты научила меня?
— Ах! Не в моей воле что-либо разрешать или запрещать. Ты должна спросить леди Каролину. У нее наверняка собственные планы, в которые она посвятит тебя в свое время. Но умоляю, пока она сама не заговорит с тобой, будь осторожна, дорогая.
В последующие дни Франсина научила меня многому другому. Она рассказала о полном цикле женского года, каждый сезон которого отмечался новолунием. Научила обрядам и песнопениям тайного общества, а также смыслу символов и предметов, использовавшихся в наших церемониях; рассказала о мудрых женщинах прошлого, многие из которых подвергались травле и преследованиям за свои верования; открыла мне секреты целебных трав, умеряющих боль, которою сопровождаются месячные. И вновь и вновь предупреждала, чтобы я была осторожной и выбирала, что и кому говорить.
— Мы не открываем никому наши тайны не потому, что стыдимся их, но из предосторожности, — сказала она. Особенно мне следовало остерегаться говорить о наших собраниях мужчинам, из которых мало кто способен понять нас.
— А барон знает о том, что происходит на этой поляне? — спросила я.
— Барон человек проницательный. Не могу представить, чтобы он не догадывался о делах своей жены. Несомненно, он знает о ее картинах, хотя не признается в этом.
— Тогда он, может быть, одобряет то, чем занимается матушка?
Франсина мягко улыбнулась.
— Барон человек Нового времени. Как месье Вольтер, он за свободу даже для тех, чьи верования презирает. Кроме того, он всем сердцем любит леди Каролину. Она единственная женщина, какую он знал за всю жизнь; он буквально преклоняется перед ней. Думаю, он позволит ей все, чего она ни захочет. Слышала выражение «закрывать глаза на что-то»? Именно это он предпочел. Как многие мужчины в округе, которые знают, чем занимаются их жены. Конечно, есть мужчины, от которых надо держать в тайне наши собрания. Как в моем случае. Шарль никогда не потерпел бы подобного богохульства. Потому предупреждаю тебя! Ты уже не дитя, Элизабет. Надеюсь, ты умеешь держать язык за зубами.
Ее слова обеспокоили меня, потому что был один мужчина, который многое знал о нас. Встречаясь с Франсиной, я каждый раз чувствовала себя все более виноватой, оттого что не сказала ей об этом. Наконец, не в силах дольше молчать, я объявила:
— Виктор знает об этом месте. Он приводил меня сюда, подсматривать… за тобой. Возможно, он увидел и другие вещи.
Франсина задумалась, но не выказала ни удивления, ни досады. Наконец со смущенным видом призналась:
— Я знаю об этом. Это было желание леди Каролины, чтобы Виктор иногда наблюдал за тем, что мы делаем здесь. Она рассказала ему о поляне, — И торопливо добавила: — Но даже наши сестры не знают об этом. И ты должна молчать.
То, что я услышала, поразило меня.
— Но почему она позволила Виктору подсматривать?
Франсина ответила, с великой осторожностью подбирая слова; я видела, как нелегко ей говорить об этом.
— Она хочет, чтобы Виктор знал тайны женщин; это, говорит она, служит его просвещению. Ты должна понять, дорогая, что Виктор очень дорог ей. Многое из того, что она делает, делается ради него. Я не преувеличу, если скажу, что в нем вся ее жизнь.
— И тебя не беспокоит, что он наблюдает за всем, что вы делаете здесь?
Она взволнованно ответила:
— Беспокоит. Но не потому, что считаю постыдным то, чем мы тут занимаемся, пойми. Тем не менее я вовсе не одобряю того, что Виктор наблюдает за нами. Я лишь хочу сказать, что доверяю леди Каролине. У нее на это свои причины. Как тебе известно, она последовательница месье Руссо, который учит не ограничивать любопытство молодежи.
Франсина видела, как я силилась понять книгу, которую дала мне матушка. Я одолела не больше половины, но, конечно, так и не увидела в авторе «Эмиля» обещанной гениальности. Больше того, обнаружила глупые вещи. Руссо считал, что девочки не созданы для бега и не должны даже пытаться это делать! Уж я-то знала, что утверждать подобное нелепо, поскольку была прекрасной бегуньей.
— Леди Каролина говорит, что Виктор — это Эмиль, — сказала я Франсине.
— Ей хотелось бы, чтобы так оно и было. Она пытается воспитывать его в согласии с Природой, как советует месье Руссо.
