Шахразада - Избранницы Рахмана
Да, сейчас странники путешествовали с комфортом почти неслыханным. Лучшие лошади из великолепных конюшен магараджи, роскошные седла с ручной вышивкой, щедрые и гостеприимные постоялые дворы. О как все это было не похоже на бешеную скачку тогда, всего несколько дней назад! Ли Лайфань привыкала ко всему удивительно быстро. И Рахман не уставал рассказывать ей о мире, традициях и привычках разных стран, о яствах и напитках, о знаниях и заблуждениях. Рассказывал и удивлялся тому, как велик и прекрасен мир, и как много, оказывается, может быть известно одному человеку. Умница Ли слушала своего единственного, не перебивая. Рахману не раз казалось, что она дословно запоминает все то, что он ей говорит. Ибо ни разу девушке не перебивала его вопросом, и ни разу дважды не повторяла ничего.
Прошла всего неделя – и вот уже встали на горизонте стены столицы царства Аль-Джастан. С волнением смотрел на эти белые стены Рахман, тревожась о том, как встретит его отец, сколь долго придется доказывать ему, что его сын, так долго странствовавший вдали от родины, может стать достойным наследником и правителем.
Не была спокойна и Ли Лайфань. Да, под маской лекаря ей куда проще было быть самой собой. Так она меньше боялась осуждающих взглядов матушки Рахмана, и вовсе не страшилась пересудов двора. Ибо приглашенному лекарю и знахарю пристало многое из того, в чем отказано царедворцу.
Вот легли под ноги путников каменные плиты дворцовой лестницы, вот пахнуло прохладой из растворившихся дверей большого церемониального зала, вот поднялся в приветствии царь Сейфуллах…
«О повелитель правоверных, – небывалое волнение захлестывало разум Рахмана, – вразуми моего отца! Дай ему чуткое сердце и мудрый взгляд! Путь не гневается он на меня, столько лет проведшего вдалеке от этих стен!»
– Мальчик мой! Наконец ты дома! Как счастлив тот миг, когда я вновь обрел своего мудрейшего сына, Рахмана, столько лет искавшего сокровища знаний!
«Как ты постарел, отец! Какие страшные круги пролегли под глазами! Да будет проклято твое имя, бездушный Файзулла, во веки веков… Знал бы ты, что ты сделал с нашими прекрасными родителями!»
– Отец мой! Да хранит Аллах милосердный тебя тысячи и тысячи лет!
– О нет, теперь тысячи лет мне не нужны! Ибо мой сын со мной и, значит, я могу спокойно передать бразды правления.
Царь взглянул через плечо сына и спросил:
– А кто эта прекрасная девушка, что стоит сейчас вон там, у колонны? Ее лицо открыто, а черты говорят о том, что она родилась вдалеке от здешних мест.
Макама двадцать шестая
Рахман обернулся и проследил за взглядом отца. Прекрасная Ли стояла, гордо выпрямившись, и лицо ее, полное спокойствия и достоинства, показалось сейчас царевичу прекраснейшим из всех созданий природы.
– Это достойная Ли Лайфань! – ответил юноша на вопрос отца. – Она ученица великого знахаря и мудреца Чжан Каня, что даровал снадобье мудрейшему магарадже Райпура! Она согласилась сопровождать меня в этом, надеюсь, последнем моем странствии, дабы пользовать матушку и тебя, о мой добрый отец, зная, сколь силен удар, нанесенный смертью моего старшего брата. Позволю, о царь, высказать себе смелую мысль: никто в целом свете не сможет лучше излечить душу нашей матушки от боли, что терзает ее в последнее время.
Что-то в голосе Рахмана заставило царя пристально взглянуть в глаза сыну. Но это длилось лишь мгновение. И вот уже царь (о неслыханная честь!) покинул трон, спустился с помоста и прошел через весь зал к колонне, у которой стояла, не дыша, прекрасная гостья.
– Да будет счастлив каждый твой день, о прекрасная дева! Благодарю тебя за то, что ты снизошла до просьбы моего сына!
– Здравствуй тысячу лет, о великий царь! – Лишь Рахману дано было расслышать в голосе прекрасной Ли нешуточное волнение. – Следует благодарить лишь царевича Рахмана, ибо он добрый и заботливый сын. И, да простятся эти слова мне, чужестранке, я вижу, что забота его была не напрасной! Вижу, что тяжесть утраты, сколь достойно бы вы ее не несли, столь велика, что, увы, мне понадобятся все мои усилия.
Царь еще раз пристально взглянул на сына, потом перевел глаза на Ли Лайфань. Что бы он там ни увидел, какие бы выводы ни сделал, но вслух проговорил лишь одно:
– Надеюсь, что тебя, о мудрый юный лекарь, гостеприимно примут на женской половине моего дома.
Ли с достоинством поклонилась. Царь повернулся к придворным, что статуями застыли вдоль стен:
– Слушайте же мое повеление! С этой минуты каждое желание нового лекаря царицы исполнять мгновенно! Каждое ее повеление считать повелением моим!
«О Аллах милосердный! Что за удивительное преображение произошло с моим отцом? Никогда он не был столь щедр, никогда не был столь радушен…»
Удивленный Рахман смотрел на своего отца во все глаза, и узнавая его, и не узнавая. Куда делась его необыкновенная чопорность? Куда спрятался суровый властитель, что даже слова выбирал с необыкновенной осторожностью? Почему сейчас перед ним радушный и щедрый хозяин?
Но предмет размышлений царевича, Сейфуллах, конечно, ничего не объясняя изумленному сыну, вновь поднялся на помост и удобно устроился среди подушек трона. Минута прошла в необыкновенной тишине – царедворцы тоже не узнавали своего всегда строгого правителя.
– Почему бы тебе, мой сын, не проведать сейчас матушку? Царица ждет твоего появления. Да и прекрасный лекарь должен как можно скорее увидеть свою пациентку.
«О Аллах, отец переменился просто волшебно…» – подумал Рахман. Поклонившись отцу, он вернулся к Ли и предложил:
– Могу ли я сопровождать тебя, уважаемая?
– Я прошу, царевич, сделать это.
«И откуда у моей прекрасной Ли такое изумительное чувство собственного достоинства? Она создана жить во дворце, править народами… Ее снисходительности будут добиваться с таким усердием, какого я, царский сын, не в силах представить…»
В молчании Рахман и Ли Лайфань преодолели церемониальные залы и залы приемов. Вот перед ними распахнулись двери на женскую половину, вот стража ввела их в кабинет царицы. Вот с подушек перед окном поднялась любимая жена царя Сейфуллаха, Захра.
– Матушка! Добрая моя матушка! – Рахман упал на колени перед матерью. О, как сильно горе подкосило ее!
И вновь, пусть и недостойно говорить злые слова в адрес умершего, царевич Рахман проклял своего старшего брата, нечестивого Файзуллу.
– О прекрасная царица! Я привел к тебе лекаря! Эта девушка – выученица великого знахаря Чжан Каня, его правая руки и верная помощница. Пусть она юна, но ее силы столь велики, а знания столь обширны, что она может излечить любую хворь.
