Мой вид любви (ЛП) - Эш Никки

— Хочешь подержать его? — спрашивает она, подходя ближе ко мне. Когда она слегка поворачивается, то я вижу, что на нём надета футболка цвета камуфляжа с надписью: «Некоторые герои носят плащи, а мой носит армейские ботинки».

Комок размером с ручную гранату перекрывает мне дыхательные пути. У Микаэлы всё ещё есть все основания презирать эту часть моей жизни, и я знаю, что она в ужасе от всего этого, например, что я был в Афганистане, но всё равно перевезла все наши вещи в дом, который я купил для неё. Она одевает нашего сына в одежду, похожую на ту, что я ношу сейчас. Судьба всячески сбивала её с ног, но она по-прежнему остаётся чертовски сильной.

— Райан, — повторяет она, тем самым вырывая меня из моих мыслей.

— Да, — выдыхаю я, прочищая горло, но мой голос всё равно едва слышен. — Да, пожалуйста, — я протягиваю руки вперёд, и она передаёт мне Эр Джея.

— Эр Джей, это твой папа, — говорит она мягко, как будто он мог её понять.

Его взгляд встречается с моим, и на секунду я боюсь, что он сейчас заплачет. Но затем его руки поднимаются, потирая мою короткую бородку, потому что мне не удавалось побриться уже где-то больше недели. Он выплёвывает соску, а затем его рот открывается, как у изголодавшееся по воде рыбы. Прежде чем я успеваю понять, что происходит, его полный слюны рот оказывается у моего носа.

Микаэла хихикает.

— Он тебя целует.

Я стою там, застыв на месте, пока мой сын облизывает мой нос, его слюна стекает мне в рот, а я просто благодарю Бога, что нахожусь здесь со своей семьей.

Минуту спустя Эр Джей отрывается от моего носа, заменяя рот пальцами. Он сжимает мои ноздри, его глаза слегка косят, когда он пристально смотрит мне в лицо. Я хихикаю над тем, насколько он чертовски любопытен.

— Привет, малыш, — произношу я, стараясь говорить мягко. — Я скучал по тебе.

Эр Джей отвечает мне, перемещением своих ручек от моего носа ко рту и прикусывая мою нижнюю губу. Когда же из меня вырывается смех, он одаривает меня самой красивой улыбкой, и я почти уверен, что прямо здесь, на заднем крыльце дома родителей Микаэлы, моё сердце выпрыгивает из груди прямо в руки моего сына.

— Видишь, — мягко воркует Микаэла. — Он по-настоящему любит тебя.

— Ужин готов, — окликает нас Марко. — Заходите внутрь, чтобы мы могли накормить тебя чем-нибудь вкусным, старой и доброй американской кухней.

Мы все садимся за стол, и Микаэла предлагает взять на руки Эр Джея, но я пока не готов его отпустить, поэтому предпочитаю есть одной рукой. Разговор остается лёгким, все рассказывают мне обо всём, что здесь происходило за период моего отсутствия, задают мне вопросы, например, лучше ли еда на этом столе, чем та, что я ел на службе и успел ли я принять горячий душ. Я знаю, что они делают это ради Микаэлы, не желая вспоминать о том, что произошло, и я ценю это.

В конце концов Эр Джей начинает капризничать, и Микаэла, извинившись, уходит за бутылочкой. Когда ему было пару месяцев, у неё не было достаточного количества молока, и он всё время капризничал по этому поводу. И она приняла решение перейти на молочные смеси. В тот день она плакала, звоня мне по телефону, чувствуя себя из-за этого плохой матерью, и я ненавидел тот факт, что не мог быть рядом с ней в этот момент, чтобы утешить.

Вернувшись, она протягивает мне бутылочку, зная, что я всё еще не готов расстаться с сыном. Его губы в форме сердечка образуют самую симпатичную букву «О» из возможных, когда он обхватывает ими соску на бутылочке. Я наблюдаю, как он поглощает свою еду, проглатывая каждую унцию, так жадно, как будто умирает с голоду. Когда сын заканчивает, я поднимаю его, чтобы он мог отрыгнуть, что он и делает.

— Ты не обязан этого делать, — со смехом произносит Микаэла.

Но вместо еды всё моё внимание приковано к Эр Джею, и я шокирован тем, насколько он вырос. Четыре месяца кажутся целой вечностью, когда речь заходит о том, как быстро растут дети. В последний раз, когда я держал его на руках, он был крошечным, с мягкой и кое где обвисшей кожей. Но теперь у него уже появились мускулы и детский жирок. Он всё меньше похож на младенца, а больше стал походить на крошечного, живого, дышащего человечка.

После завершения ужина, мы просто отдыхаем, болтаем всякую чушь и навёрстываем упущенное. Когда же Эр Джей вновь начинает капризничать, Микаэла сообщает мне, что это потому, что ему скоро пора спать. Попрощавшись, мы возвращаемся домой. Прогулка с Эр Джеем проходит в тишине, мы оба погружены в свои мысли. Я не уверен, что знаю, что творится у неё в голове, но что касается меня: я просто рад оказаться дома и готов, наконец, начать жить своей жизнью со своей семьей. Потому что это то, что мы есть — семья. Я надеюсь, наша с Микаэлой близость была не единичной, и что когда мы вернёмся домой, то будем жить в одной комнате. Я не ожидал, что, вернувшись домой, обнаружу, что мои вещи будут перевезены в её дом. Я планировал добиваться от неё подобного до победного и долго убеждать быть со мной. Не то чтобы я жалуюсь, но точно не знаю, на какой стадии наши отношения находятся, и признаться боюсь спрашивать. Называйте меня трусом, если хотите, но я не хочу даже упоминать об этом и те самым возможно упустить свой шанс быть со своей семьей.

— Мне нужно помыть Эр Джея, — произносит Микаэла, как только мы входим в дом. — По большей части, у него хороший график. Он ложится спать после ванны и бутылочки, просыпаясь только один раз посреди ночи, чтобы я сменила ему подгузник и дала поесть. Он даже иногда спит до шести.

— Могу я чем-нибудь помочь?

— Конечно.

Мы делаем всё вместе — купаем Эр Джея, переодеваем его в пижаму, а затем даём последнюю бутылочку на ночь, прежде чем уложить спать. Его веки уже едва открываются, и сын почти готов отойти ко сну, когда Микаэла укладывает его в кроватку, накрывая маленькое тельце одеялом. Она выключает свет и заводит детскую карусель, которая висит над кроваткой. Она вращается, вместе с этим начинает играть тихая музыка, и глаза Эр Джея закрываются ещё до того, как игрушка делает полный оборот.

— Я устала, — произносит Микаэла, снимая одежду и надевая пижаму. — Я даже не знаю, как ты всё ещё держишься на ногах и с открытыми глазами, — она идёт в ванную и чистит зубы.

— Наверное, адреналин, — признаю я, следуя её примеру, переодеваюсь и чищу зубы. Мои вещи всё ещё в грузовике, но Микаэла купила для меня новую.

Как только мы оба ложимся спать, она забирается на одну сторону, а я — на другую. Это будет первый раз, когда мы будем спать вместе с тех самых пор, когда жили в пляжном домике. Мы провели пару ночей вместе, когда Эр Джей только родился, прежде чем она попросила уединения, но мы не спали всю ночь, почти всё время заботясь о нашем сыне, а в последнюю ночь перед моим отъездом я почти всю ночь не спал, наблюдая, как они с Эр Джеем спят.

Микаэла прижимается ко мне всем телом и кладёт голову мне на грудь.

— Как приятно, — бормочет она сквозь зевок.

— Быть вместе?

— Да, это… Но также знать, что ты дома в безопасности. Мне больше не придётся беспокоиться о тебе. Мы можем просто… быть вместе, — зевнув в последний раз, она теснее прижимается ко мне, и несколько секунд спустя тишину заполняет её тихий храп.

Наверное, и мне следует всё-таки поспать, но мне всегда трудно возвращаться к мирной жизни, тем более после почти года проведённого в пустыне и сна на чертовски жёсткой кровати, и постоянной необходимости быть начеку. Не помогает и то, что здесь сейчас девять вечера, в Афганистане в это время девять утра. Я всеми силами заставляю своё тело расслабиться, но, когда понимаю, что не получается, сосредотачиваю своё внимание на Микаэле и наблюдаю, как она мирно спит. Если не считать ночей, проведённых вместе в пляжном домике, в которые мы в основном находились под звёздами, или, как мы падали в постель обессиленными, я не проводил много времени в постели с женщиной. Я был женат на Лоре много лет, но мы спали в разных комнатах. Она ходила в школу и допоздна занималась, и каким-то образом комната, предназначенная под кабинет, превратилась в её комнату. А потом, когда она начала работать медсестрой, а позже практикующей медсестрой, во время моего пребывания дома, мы работали в разные часы, поэтому она продолжала спать в другой комнате. Сами того не осознавая, это стало нашей нормой.