Роузи Кукла - Жизнь с двух сторон
Его поцелуй кружил, отключал в ней какой–то механизм управления, и она, не слыша и не видя ничего вокруг, погружалась в него своими зацелованными и жадными губами, ощущая лишь запах и тепло родного ей теперь тела. Оно ее потрясало еще в большей степени, и ей хотелось втискиваться в него, вдавливаться до боли ногами, бедрами, дрожащим от ожидания близости животом, и она это делала, ощущая его мужскую реакцию…
Разговор с матерью
Домой зашла вроде бы она и не она! Мать сразу же это почувствовала в ней, это ее изменение. Оно каким–то немыслимым образом передалось ей, заставило встревожиться за необъяснимое состояние дочери.
— Наталья? — Спросила тревожно, хотя та, только что переступила порог и топталась, торопливо готовясь присесть в нетерпеньи на заветный кружок…
— Я мама! — Крикнула ей, расслабляясь.
Ручеек весело ударил, зажурчал, смывая все опасения и расслабляя.
— Доченька! Что–то случилось? — Услышала ее тревожный вопрос.
— Ничего, мама! Все хорошо!
Ответила, оправляясь и удивляясь тому, что трусики все–таки обмочились. Нет, не обмочились! Как–то радостно догадалась. Потом постояла и, не зная, что же с ними делать, стала стягивать, сама себе улыбаясь, своему радостному отражению в зеркале. Трусики хоть и намокли, но пахли как всегда, в чем она еще раз убедилась.
А что должно было произойти? Спросила себя мысленно. Нет! До этого не дошло, но трусики ее выдавали с головой…
Мама уже приготовилась и как только Наташка вышла, скрывая за спиной скомканные свидетельства ее прелюбодеяний, как она тут же принялась за нее с расспросами: где же она была, с кем, что делала. После нескольких ничего не значащих вопросов она перешла в решительное наступление.
— Покажи, что там ты прячешь? — Наступала на нее с вопросами.
— Что там ты прячешь? Почему сняла трусы? — Не успокаивалась и даже протянула руку.
— Просто трусики обмочила. — Сказала как можно спокойнее.
Сейчас! Какой там спокойнее? За ее внешним спокойствием мать все равно уловила ее возбуждение.
Потом целых полчаса она, огрызаясь, оправдывалась, спасая свои и его чувства и защищая их от таких обидных и, как ей показалось, даже злобных нападок на нее и на ее Борю. А о Боре мать знала и теперь пыталась выведать в ответах дочери насколько далеко зашли их отношения. А о том, что такие отношения были, она, конечно же, догадывалась.
За эти минуты, что мать распекала и, угрожая ей, беспардонно высказываясь насчет ее отношений с Борей, она еще раз услышала все, что уже не раз по этому поводу выслушивала. И что она такая и разэтакая! Что у нее одно только на уме! И что, хотя еще сиськи свои не отрастила, а уже туда же! И все дальше в том же духе! Мать вошла в раж и все повторяла обидные сравнения. Наконец, мать выдохлась и демонстративно присела, уставившись в окно глазами полными слез. А свой задушевный разговор с дочкой закончила окончательной фразой о том, что дочь ее не жалеет и не любит.
Наташка, прощая ей все это, обескураживая и разметая тучи раздоров и подозрений, обняла ее и тихо, только на ушко, шепнула ей о том, что она ее любит.
— Правда? — Как–то наивно спросила мама, все еще тревожно всматриваясь в счастливые глаза дочери.
— Правда, мама! А кого же еще я могу любить? — Сказала и осеклась.
Мама тут же эту оплошность заметила и по новой, с вопросами и подозрениями. Спустя час, ее такого прекрасного настроения как ни бывало. Несмотря на ее прекрасное состояние и благодушие, мама все–таки добилась своего. Поэтому она с облегчением согласилась сходить в магазин и тут же, не дослушав всех ее наставлений, прихватив кошелек, выскочила с облегчением за дверь.
— Уф! — Сказала и весело поскакала на улицу, перепрыгивая сразу через несколько ступенек лестницы.
Рассуждаем вместе о жизни
Как только вышла, то сразу же закрутилась под его окнами. Ноги сами не могли отвести ее от него дальше, она ходила, переступала и так до тех пор, пока не услышала радостное восклицание из подъезда в приоткрытую дверь.
— Наташка, я сейчас!
Сердце тут же подскочило и забилось с удвоенной радостью.
— Представляешь, — говорила ему, возмущаясь, — Мама мне целую лекцию прочитала о том, как нам не надо быть вместе и что получается в результате такой дружбы девочки с мальчиками.
— Ну, а ты? — Спрашивал он, немного волнуясь, с вопросом.
И ей всю дорогу пришлось пересказывать неприятный разговор с матерью, умолчав, конечно же, о трусиках. При этом она колебалась, принимая такое решение. А потом снова вернулась к тому же, и уже набравшись смелости, не смолчала и добавила ему, рассказав, что обнаружила на своих трусиках.
— Ты меня осуждаешь? — Спросила тревожно.
— Ну что ты! — Сказал, слегка покраснев. — У меня тоже такое… ну, ты поняла, о чем это я?
Она остановилась, повернула его к себе требовательно и как можно спокойнее, но, в тоже время, настойчиво спросила:
— Ты что же, тоже, как и я ….? Ты тоже это…… от того, что мы целовались? Спрашивала, не понимая еще и не зная, что ни он, ни она по настоящему еще не испытали этих чарующих ощущений разрядки в близости.
Борька опустил глаза и зарделся как рак. Такого откровенного вопроса от нее он никак не ожидал.
— Знаешь, я так решила, — сказала Наташка уверенно и твердо, — Раз мы вместе, то между нами не должно быть никаких тайн! Никаких, даже об этом! Ты меня понял, Бориска?
Он кивнул и вздохнул с облегчением, так как не мог себе даже представить, что он ей должен был отвечать.
Потом в магазине, он смотрел на нее, любуясь, а она ему, замечая, как он на нее смотрит, подавала какие–то необычные, но обоим понятные знаки: движениями рук, поворотами тела, кивком головы. Так она обозначала свое волнение и признание его внимания к ней. Им обоим это необычайно нравилось.
По дороге домой болтали по пустякам, и все время старались избегать этой темы, но мысли их все время крутились вокруг произошедших с ними событий. Событий впервые в их жизни.
Расставаться так просто не хотелось, и Борька, набравшись смелости, предложил ей выйти и где–то еще погулять, уединиться. Она тут же с радостью согласилась, только сказала, о том, что заскочит домой, отдаст продукты маме и выйдет к нему.
Борька уже полчаса расхаживал перед ее подъездом, с надеждой поглядывая на ее окна. Стемнело. У нее на кухне загорелся свет. Потом начал накрапывать мелкий и колючий дождик. Он стоял у дверей исписанного кем–то подъезда и ждал ее. Ждал и надеялся на скорую встречу. Ему грезились картины их поцелуев и необычайно волнительные картины какой–то загадочной близости. Но время шло, и она все не выходила. Наконец, он решился и, поднявшись на одном дыхании на пятый этаж, страшно волнуясь, потянулся дрожащим пальцем до кнопки звонка.
