Эмма Аллан - Принцип удовольствия
Надя раскинула в стороны ноги и стала тереть пальцем клитор. Вокруг головки члена возник ореол. Надя представила, что сжимает его в руке и берет в рот. Член проник дальше, в гортань, она стала его сосать. Потом он очутился у нее во влажном и горячем лоне, обтянутый мокрой тканью, и начал проникать все глубже и глубже.
Внезапно ее ощущения изменились, фаллос обрел в ее воображении конкретного хозяина – ее бывшего мужа. Ей отчетливо вспомнилось, как она наблюдала его ритмичные телодвижения во время полового акта, обернувшись через плечо. Она словно бы наяву почувствовала, что вновь стоит на четвереньках и украдкой смотрит, как в нее входит его член и как он выходит из нее. На левой ягодице у мужа постоянно нарывал прыщик, и это ее особенно завораживало. По мере того как кровь приливала к его ягодицам, прыщик менял окраску, становясь из розового ярко-красным.
От этих воспоминаний приятные ощущения в клиторе притупились. И сколько бы Надя ни тормошила его, он больше не пульсировал. Удовольствие сменилось болью. Ничего не дало и введение во влагалище пальцев. Тело стало чужим. Радость покинула его.
Раздраженная и неудовлетворенная, Надя открыла глаза и, взглянув в зеркало, стянула мокрую комбинацию. Набухшие груди болели, начала кружиться голова.
– К черту такую жизнь! – в сердцах воскликнула она и пошла в ванную принимать душ.
Глава 2
Маленький выставочный зал был переполнен. Посетители почти касались холстов, расставленных вдоль стен, и рассмотреть картины было непросто. Как ни странно, люди, пришедшие сюда, и не стремились к этому, потому что главное для них было потусоваться в богемной среде, пообщаться с критиками, журналистами и членами художественного совета. Публика сплетничала, зубоскалила и, навострив уши, ловила последние новости из жизни творцов. Шампанское лилось рекой, изящные официантки в коротких форменных юбочках разносили гостям тарталетки, подогретые столько раз, что они растаяли и накрепко прилипли к бумажкам, которыми были обернуты.
Надя сразу же разглядела в толпе Джека Гамильтона. Он прочно отвоевал угол зала и всем своим видом демонстрировал наседавшим на него поклонникам и репортерам, что сохранит это пространство за собой. Анджела не солгала, он был действительно привлекательный мужчина, хотя и не столь демонически сексуальный, каким его описала ей подруга.
Какая-то грудастая толстуха в платье апельсинового цвета бесцеремонно вторглась на его личную территорию, отвоеванную с огромным трудом, и прижала бюстом к стене. Надя с интересом наблюдала, как она что-то говорит ему, сопровождая свой монолог энергичными жестами. Художник время от времени встряхивал головой, увенчанной шапкой густых кудрявых черных волос, пытаясь отправить на место непослушную прядь, падающую на его кустистые брови, и сверкая темно-карими глазами, преисполненными вселенской мудрости и печали.
Высокий и физически сильный, он держался с непосредственностью и элегантностью уверенного в себе здорового человека, не лишенного самодовольства.
Надя извинилась перед случайными собеседниками и стала проталкиваться к нему, стараясь не задеть рукой или плечом чей-то стакан с вином или бумажную тарелочку с закуской. Гамильтон вопросительно вскинул брови. Она поймала себя на том, что сама точно не знает, чего хочет.
Между тем его грудастая поклонница с энтузиазмом продолжала тараторить, не замечая, что художник ее не слушает.
– Вот почему я рассматриваю эти вещи с позиции формы, а не содержания. Вы согласны? Ах, Боже мой! Это же Патрик! Вы знакомы с Патриком Проктором? Он душка, не так ли?
– Вы правы, – равнодушно кивнул Джек.
– Я обязана его поприветствовать. Извините!
Толстуха отчалила, и ее место заняла Надя. Она представилась художнику, он без особой радости ответил:
– Привет!
– Вы довольны? – спросила она.
– Доволен? Чем? – переспросил он.
– Вашей выставкой!
– Вы видели мою фотографию в каталоге?
– Да.
– Может быть, все же в «Санди таймс»?
– Нет.
– Слава Богу! Из-за этой проклятой заметки я лишился покоя.
– Я знаю.
– Я сожалею, что допустил это.
– Почему?
– Это неосмотрительный поступок, чреватый непредсказуемыми последствиями. Но чем я могу быть вам полезен? Только, пожалуйста, не задавайте мне дурацких вопросов о моих взглядах на творчество и не допытывайтесь, почему я рисую только маслом и где нахожу натурщиц. Если бы я мог объяснить то, что делаю, словами, я бы не рисовал.
– Я хотела поговорить с вами не об этом!
– Нет? Тогда о чем?
Надя смутилась: не могла же она признаться, что он ей понравился как мужчина!
– Я просто собиралась сказать, что ваши работы потрясли меня до глубины души, – выпалила она первое, что взбрело в голову.
– Значит, вы их видели не только в каталоге?
– Да!
– Сомневаюсь! Здесь их рассмотреть невозможно.
– Я сотрудница фирмы, которая содержит эту галерею, поэтому видела ваши картины на предварительном просмотре на прошлой неделе.
– В таком случае извините! – Художник смягчился и, улыбнувшись, добавил: – Не сердитесь, я ненавижу подобные сборища. Но согласитесь, что бывает дьявольски обидно, когда видишь, что фактически никому нет дела до твоих работ, на которые ты потратил три года жизни, пытаясь донести что-то до людей.
– Я внимательно рассмотрела ваши картины. Они мне понравились. Вы прекрасный художник.
Надя не кривила душой. Картины Гамильтона действительно отличались выразительностью и четкостью деталей. Он рисовал почти с фотографической точностью. Но при этом привносил в картину свое настроение, индивидуальное видение отображаемого мира, заставляя пытливого зрителя думать и сопереживать.
– Вы разбираетесь в живописи? Чего вы ждете от произведения искусства? – спросил он с оттенком недоверия, словно пытаясь убедить себя в том, что здесь его никто не способен понять.
– Я жду от живописи отклика на свои мироощущения и всегда чувствую, затрагивает картина мои потайные струны или нет, – не моргнув глазом ответила Надя.
– И мои картины действительно вас потрясли?
– Во всяком случае, две из них.
– В самом деле? И какие же именно?
– «Женщина в терракотовом платье» и «Мать и сын».
Джек Гамильтон посмотрел ей в глаза, улыбнулся и залился счастливым смехом, радуясь тому, что она успешно прошла проверку и отныне может рассчитывать на его уважение.
– Вы совершенно правы! Все остальные работы – мазня! Но эти две – настоящие шедевры! Я хотел бы вас угостить, – сказал он, парализуя ее взглядом.
– Спасибо, я не хочу.
– В таком случае, Надя…
