Шахразада - Древние чары и Синдбад
Не стоит говорить, что ни Дахнаш, ни Маймуна не желали подобной участи своей прекрасной, любимой доченьке. Вот почему ифрит так испугался слов своей жены.
– Но когда, скажи мне, о наилучшая из всех, эта глупая девчонка могла влюбиться?
– Любимый, для этого бывает достаточно и мига… Я бы беспокоилась куда меньше, если бы она влюбилась в юношу колдовского рода. Но боюсь, что тот, о ком она мечтает, разобьет ее сердечко, даже не заметив этого. И что это всего лишь человек, обычный мальчишка, какими полон этот огромный и в то же время такой маленький город.
Сейчас и джинния, и ифрит были людьми куда больше, чем бывают сами люди. Ибо никакой другой матери не пришло бы в голову беспокоиться о разбитом сердце дочери лишь оттого, что мечтательной пеленой подернулись глаза девушки.
– Ты уверена, Маймуна?
– О да, мой прекрасный. Ибо те мысли нашей девочки, которые я подслушала, никак иначе понять нельзя. Она влюбилась в жениха своей подружки и мечтает о том дне, когда сможет назвать его своим мужем.
Если бы Дахнаш мог вознести Аллаху всесильному хоть слово мольбы, он возопил бы, подобно самому истовому верующему. Но, увы, ифрит не может просить повелителя правоверных о помощи. И потому он должен полагаться лишь на свои силы. И, конечно, на силы своей жены, которых куда как немало.
– Так что же нам теперь делать, Маймуна?
– Я думаю, мой любимый, что единственным выходом будет сделать так, чтобы жених этой девочки, Мариам, подружки Амали, как можно скорее стал ее, Мариам, мужем.
– Но что будет, если наша крошка впадет в черную тоску? Если она от горя сойдет с ума?
– Наша девочка? О нет, скорее она от злости испепелит весь дом… Или взлетит над городом ослепительным сиреневым облаком… Или… Ну, не тебе рассказывать, на что способна джинния в гневе…
Конечно, Дахнашу можно было не рассказывать, на что в гневе способна джинния. Ибо он это преотлично знал, любя собственную жену уже не одно столетие.
Утро следующего дня застало Амаль за деятельными приготовлениями. Как бы то ни было, сколь бы прекрасен и желанен ни был Нур-ад-Дин, но она обещала подружке помочь поворожить, чтобы ее, Мариам, отец увидел наконец, сколь прекрасна матушка Нур-ад-Дина, и влюбился в нее.
В том же учебнике для начинающих магов она прочла о любовном напитке. И теперь собирала по дому необходимые для любовного зелья ингредиенты. Сначала все было хорошо, легко нашелся и аконит, и черная пыль тоски, и белый камень радости. Амаль брала всего по капельке, понимая, что мать в любой момент может ей помешать. Маймуна же, сразу определив, какое зелье собралась варить ее неугомонная дочь, из-под ресниц весьма внимательно за ней следила, не пытаясь, впрочем, как-то помешать девушке.
Но дальше в списке пошли такие странные компоненты, которым неоткуда было взяться даже в доме Маймуны. Вот поэтому и пришлось Амали придумывать, чем бы заменить палец висельника и черных египетских тараканов, зерна из плодов с дерева познания добра и зла, белую глину Лемурии и золото полуденных восходов.
Должно быть, настоящей колдунье все это добыть не составило бы ни малейшего труда, но… Увы, Амаль была колдуньей начинающей, и потому вместо черных тараканов она надумала взять инжир, вместо пальца – скрученный капустный лист, вместо зерен с дерева познания добра и зла Амаль прихватила зерна горчицы, белую глину нашла в собственном дворике, а за золото восходов решила выдать мамалыгу, приготовленную Маймуной только вчера вечером.
Та лишь посмеивалась про себя. Вот ее дочь поспешила к подружке, пробормотав:
– Мамочка, я у Мариам. Мы такое придумали…
Не успела захлопнуться за девушкой калитка, как Маймуна накинула темно-зеленый чаршаф, столь шедший к ее зеленым глазам, и последовала за дочерью, на всякий случай пробормотав заклинание, отводящее взгляд.
Безусловно, она собралась присмотреть за чудесами, которые намеревается творить Амаль, и уберечь от последствий город, если чудеса ее неумелой дочери удадутся с избытком.
Амаль же вовсю хозяйничала у соседей.
– Ну что, Мариам, ты готова?
– Готова? К чему?
– К сотворению снадобья, что навеки соединит твоего батюшку и матушку Нур-ад-Дина?
О да, чуткое ухо Маймуны уловило необыкновенную мягкость, с которой дочь произнесла имя чужого жениха. И в который уж раз порадовалась своей наблюдательности и умению делать выводы. Хотя, быть может, следовало бы ругать себя за желание уберечь крошечную доченьку, вместо того чтобы еще в раннем детстве раскрыть ей глаза на истинную природу ее происхождения.
Предмет же размышлений чрезмерно заботливой матушки, Амаль, не без натуги вытащила из кладовой ближе к очагу тяжелую миску с затейливыми узорами у ободка.
– Вот… Теперь мы зальем туда воды… Три гарнца. А потом положим белый камень радости, аконит и вот это… – Темно-серый порошок, похожий на мелко молотый перец, комком упал в закипающую воду.
– А что это? – спросила Мариам. Ей становилось все страшнее. Но она держала себя в руках, ибо любопытство было сильнее страха.
– Это черная пыль тоски… ее надо сварить, чтобы… ну, чтобы тоска сварилась вместе с ней и больше не досаждала влюбленным. – Амаль, конечно, все это только что придумала. Ибо в книге не было сказано об этом ни слова, а спрашивать у матери она не решилась.
Пока закипала вода для удивительного зелья, подруги молчали. Амаль про себя четырнадцать раз должна была произнести первую из волшебных фраз, переписанных тоже из учебника, а Мариам со страхом смотрела, как наливается темно-зеленым цветом вода в миске.
– Ну вот, – проговорила Амаль, закончив бормотать первое заклинание. – Теперь мы должны добавить палец висельника…
Мариам вздрогнула.
– Вот… Теперь дюжину черных египетских тараканов, накормленных заповедной травой чинь-иним…
Мариам передернуло.
– Ну, остались мелочи… Вот это, а теперь вот это… Теперь белую глину Лемурии, вот… теперь золото восходов и алую кровь закатов…
Мариам почувствовала дурноту.
– Ну вот, теперь эту безделицу… – Амаль вытрусила над кипящей водой узелок. – Теперь шесть раз вместе прочитаем вот эти слова, а потом…
– А что потом? – с дрожью в голосе спросила Мариам.
– А потом остудим напиток. В книге сказано, что он будет совершено безвкусным и его можно будет вливать куда угодно.
– И что, папа должен будет выпить эту вонючую гадость?
Тут Амаль смешалась. Ибо закипающее зелье было темно-зеленого цвета, отвратительно пахло и не думало становиться бесцветным и приобретать, как учила книга, едва ощутимый аромат жасмина.
– Но в книге же сказано, что оно будет без цвета… – пробормотала она.
