Секс и ничего личного (СИ) - Ясная Яна

Состояние было отвратным до тошноты, и я постаралась успокоиться. Во-первых, не хотелось бы попасть кому-то в таком виде на глаза, во-вторых, мне просто не нравится в нем быть.

Отойти в сторонку. Стать, прислонившись спиной к зданию.

Дыши, Кассандра. Вдох. Плавный, на счет до пяти. Задержать дыхание — еще на счет до пяти. И выдох — медленный, долгий, такой, чтобы успеть досчитать до десяти.

Раз, два, три, четыре… десять.

Еще раз.

Вдо-о-ох. Па-а-ауза. Вы-ы-ыдо-о-ох.

Еще раз.

Дыши, Кассандра. Дыши.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде, чем я смогла успокоиться. Напряжение не отпустило, но его хотя бы удалось затолкать вглубь, до лучших времен.

Я неспешно брела, вдыхала и выдыхала, а мысли были вялые и… горькие, что ли?

Родителей я почти не помнила, несмотря на то, что была уже сознательным человеком, когда они погибли. Приятель Микк, ставший лучшим другом и первым мужчиной, считал, что таким образом моя психика защищается от боли. Так или иначе, но я почти не помнила их лиц, что они любили, чему учили меня. Воспоминания, связанные с родителями, сбились в сознании в плотный, остро-горячий ком, к которому страшно было прикасаться.

А жизнь с дядей помнить было легко. Я иногда удивлялась, до чего же у нас с ним различаются взгляды на жизнь, как по-разному мы оцениваем и воспринимаем многие вещи (я в какой-то момент пришла к выводу, что потому они с папой и не общались: слишком разные), но дядя всегда обо мне заботился и многому научил. Для дяди, подозреваю, “позаботиться” и значит “научить”.

Он и учил. В том числе, и высшему пилотажу — общаться одинаково приветливо с людьми, которые тебе нравятся и которых ты терпеть не можешь. Сам дядя владел этим навыком виртуозно, а я, увы, научилась лишь со всеми держаться одинаковой букой. Дядя бился-бился, но чем сильнее он старался, тем “буковее” я становилась. Дядя сдался и переключился на цель попроще: стал учить меня обращать внимание на мелочи и запоминать детали.

Благодаря его науке, наверное, я и заметила Амайю, выходящую из очередного нарядного магазина. В руках у нее был пакет с покупками, в фирменных цветах и с броским логотипом.

У меня внутри неприятно заныло: здешние торговые точки — довольно дорогого толка, среднестатистические студентки в них могут ходить разве что как в музеи или на выставки, полюбоваться прекрасным. Позволить себе делать здесь покупки могла бы Эва Готье, дочь магната, или, к примеру, ее подруга Камий. И Амайя.

Я остановилась.

Дождалась, пока Амайя уйдет подальше и гарантированно меня не увидит, и натянув на лицо приятную улыбку, решительно потянула на себя дверь бутика, из которого она вышла.

Внутри магазин выглядел, как и снаружи: как праздничная игрушка. Продавец-консультант, дорого выглядящая и добротно выдрессированная, не спешила бросаться на посетителя с первых мгновений, давая осмотреться, и потому я подошла к ней первая.

— Добрый день, — я бросила взгляд на ее бейдж, — Марион! Я — Кэсс.

— Добрый день, очень приятно, чем я могу вам помочь? — С профессиональной благожелательностью отозвалась девушка.

— Видите ли, только что из вашего магазина вышла моя подруга. Вы не могли бы сказать мне, что она купила? — Спросила я, и спешно затараторила, не давая ей отказаться: — Я просто уверена, что она покупала у вас наряд к празднику, а я всю голову сломала, что подарить ей на Перелом года, и если бы я знала, что она купила, я могла бы подобрать что-то подходящее по стилю, какой-нибудь аксессуар, и это было бы мило и приятно, понимаете?

Продавец-консультант Марион явно колебалась, я умоляюще заглядывала ей в глаза, сложив на груди руки в молитвенном жесте, и она решилась.

— Видите ли, — осторожно отозвалась она, и тронулась с места. Я шла за ней как приклеенная, продолжая всем своим видом давить на жалость. — Я вовсе не уверена, что имею право распространять подобного рода информацию. И, хотя это, конечно, не запрещено…— Марион остановилась, взглянула на одно из платьев, надетых на манекен. — Мне бы не хотелось рисковать своим местом, если вы понимаете, о чем я.

Марион еще раз мягко мне улыбнулась, развернулась и ушла куда-то вглубь магазина.

А я осталась стоять возле ряда манекенов, разряженных в вечерние платья.

Так, если я правильно поняла Марион, то Амайя выбрала вот это, зеленое в пайетках — ничего так, милое, хотя и совершенно не мой стиль. Но сейчас меня интересовал в первую очередь ценник. Я нашла его взглядом, и чуть не поперхнулась воздухом: сколько?!

Купленное Амайей платье стоило примерно как половина подаренного мне дядей навороченного телефона.

-

Вернулась к себе я в растрепанных чувствах, случайная сцена с Амайей почему-то пошатнула вроде бы обретенное равновесие, хотя мне никак не удавалось понять, почему тот факт, что девушка покупает дорогое платье настолько меня зацепил. Но и сосредоточиться на этом получалось плохо. Мысли возвращались к дяде, к прошлому, к Микку, к дяде, к сегодняшнему разговору. Смешивались в малоразборчивую кучу, накручивались так, что начинало снова мутить и крутить живот.

И когда мне пришло сообщение от гросс Теккера, я была ему рада.

“Я зайду?”

Наверное, это то, что мне сейчас нужно. Спокойно поучиться, хорошо позаниматься любовью и выбить из головы все лишнее.

Главное не дать ему сбить меня с пути истинного. В конце концов, будет ужасно глупо, если гросс Теккер перестанет учиться и все то, что я с таким трудом вбила в эту вроде светлую, но ленивую голову, пропадет втуне.

Напоминанию о наших деловых отношениях Вивьен не обрадовался. И даже попытался, проникновенно заглядывая мне в глаза, поторговаться на тему утром деньги — вечером стулья, но я, задавив раздражение, настояла на своем.

Но сосредоточиться почему-то все равно было тяжело. И в этот раз мысли витали не вокруг гросс Теккера и его руки на моей коленке, а неизменно возвращались все туда же, в чертов разговор с дядей.

Я вздрогнула, когда Вив швырнул ручку и откинулся на стуле, скрестив руки на груди.

— Морель, у тебя все нормально?

Внутри все сжалось и захотелось ощетиниться как еж — все у меня нормально, а если и нет, то тебе какое дело!

— Ты сейчас три раза перечитала параграф и все три раза неправильно, — пояснил гросс Теккер свой вопрос.

Тут мне сделалось немного стыдно, хотя меня вроде ни в чем не обвиняли. Хорош репетитор, да!

— Извини, я задумалась, — я снова подтянула к себе книгу.

— Да забей, — отмахнулся гросс Теккер. — Хрен с ней, с этой учебой! Слушай… хочешь сходим куда-нибудь? Ну, в ресторан там, или в кафе… развеемся.

Я смотрела на гросс Теккера. На ухоженного, благополучного, беззаботного гросс Теккера, развалившегося на стуле в моей комнате. И чувствовала себя последней идиоткой. Потому что только последняя идиотка могла вбить себе в голову, что ее усилия по выращиванию человека из золотого мальчика могут быть не напрасны. Что ему это нужно, потому что ну не может же он ко мне таскаться столько времени только ради одного секса. У меня все нормально с женской самооценкой, но и у гросс Теккера все нормально с женским вниманием.

Учеба приносила мне удовлетворение. Собственные ежедневные успехи были маленькими шажочками к другой жизни, не имеющей ничего общего с дядей и его миром, в котором закон — понятие относительное. Успехи гросс Теккера тешили самолюбие, да и просто…

Мне действительно было это важно.

И простая фраза оказалась иглой, лопнувшей мыльный пузырь иллюзии.

“Хрен с ней, с этой учебой!”

Фраза, которую я никогда не смогу себе позволить. Фраза, которая сводила к нулю все мои усилия. Все то время, которое я проводила с ним за учебниками.

Не знаю, какой разновидностью мазохизма страдает Вивьен гросс Теккер, но, кажется, он действительно все это время мучился учебой только ради одного секса.

А я — я просто тратила свое время зря.

— Ну не хочешь в кафе, можем просто пойти прогуляться…